Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

Дашенька молчала. Глядела на Людмилу, но видела не ее, а что-то совсем другое. Может быть, понуро бредущего Беседина? Плечи его опущены, руки безвольно болтаются вдоль тела, и весь он какой-то взлохмаченный, немытый, опустившийся и жалкий… «Негодяй! Собака! Даже если бы ты подыхал, я ни за что тебя не простила бы. Ты отнял у меня все самое дорогое».

Тихо, будто разговаривая сама с собой, Людмила между тем говорила:

— Придет и другое время… Сын вырастет, станет хорошим парнем, честным человеком. И однажды встретится с Бесединым. «Ты —? мой сын, — скажет Беседин. — Ты знаешь меня?» А парень ответит: «Я знаю тебя. Но не хочу, чтобы ты называл меня сыном. Ты — трус и подлец, ты оскорбил мою мать. И я презираю тебя…»

Улыбка мелькнула на губах Дашеньки. Жесткая, злая улыбка. «…И я презираю тебя…» — вот так он ему и скажет. Потом повернется к нему спиной и уйдет, а тот будет стоять и… Что он будет делать? Плакать? Задыхаться от бешенства? Раскаиваться? Что бы он ни делал, ему не уйти от мук, о которых он сейчас Совсем и не думает.

Людмила спросила:

— Ты хочешь уйти из артели?

Дашенька кивнула.

«А куда же я денусь, — подумала она. — Мать не решится уехать из своего дома, а бросить ее я не могу. В артели меня знают, там я ко всем привыкла. Значит, опять — в артель? Каждый день встречаться с ним, смотреть на него? „…Ты это брось! На крючок поймать хочешь?“»

— Не могу я туда! — в отчаянии крикнула Дашенька. — Не могу! А больше некуда!

— Найдем место. Попросим Смайдова, он устроит…

Обычно, когда выбирали президиум какого-нибудь собрания, фамилия Беседина называлась первой. Он уже привык к этому, как привык и к тому, что во время голосования несколько человек поднимали руку против его кандидатуры. Илья даже не сердился. Наоборот, глядя на тех, кто отказывал ему в своем доверии, он посмеивался: «Не тянет ваша? Мощи маловато? То-то! Против Беседина трудно, братцы, тянуть…»

Сейчас тоже его фамилию назвали в числе первых. И когда председатель месткома, открывший собрание, спросил: «Возражений нет?», Илья насторожился. Не приготовил ли Игнат Михайлов какую-нибудь свинью? Ему ведь нетрудно уговорить два-три десятка человек поднять нгум и продвинуть в президиум кого-то другого.

Но как раз Игнат Михайлов сказал:

— Возражений нет.

Беседин сразу приободрился. Оказывается, Игнат не такой уж дурак, чтобы совать палки в колеса без пяти минут депутату городского Совета. Силен мужик! С вашего стола, дескать, и мне кусочек перепадет… Перепаде-ет, Игнат, от бублика дырка! В долгу не останусь.

В центре сел Климов, слева от него — Беседин. Игнат, которого тоже выбрали в президиум, затерялся где-то позади. Илья оглянулся, нашел его глазами, сказал:

— Давай ближе, Игнат.

Но тот отшутился:

— Мне в, случае пожара на костылях ближе к выходу надо…

Илья дружески улыбнулся и посмотрел в зал. Теперь он искал Дашеньку. Она всегда сидела около окна, недалеко от сцены — это было ее любимое место.

Сейчас Дашеньки в зале не было, но место ее никто не занимал. Ждали, наверное, что придет. А Беседин молил бога: пускай у нее хоть на пару часов затрещит голова, да так, чтобы и дорогу не нашла. Не очень уж он и боялся ее, но все же без Дашеньки на душе было спокойнее и чувствовал он себя куда увереннее.

Наклонившись к председателю артели, Беседин сказал:

— Пора, пожалуй, начинать, все уже в сборе.

Климов встал, многозначительно помолчал и начал:

— Дорогие товарищи! Наша артель в следующем году будет отмечать двадцатипятилетие своего существования. Но ни разу за четверть века нам не выпадала такая честь, как сегодня. Сегодня, дорогие товарищи, нам выпала честь выдвинуть кандидата в депутаты городского Совета. Выдвинуть нашего товарища, и мы должны отнестись к этому вопросу с чувством великой ответственности. Мы решили назвать своим кандидатом в депутаты Илью Семеныча Беседина. Стоит ли говорить о том, как проявил себя товарищ Беседин в нашем коллективе за тот недолгий срок, что он у нас работает. Я думаю, не стоит. Илья Семеныч — это один из честнейших, справедливейших работников, это чуткий и отзывчивый товарищ, и я уверен, что он оправдает наше доверие…

И вдруг Илья увидел Дашеньку. Увидел совсем случайно, бросив беглый взгляд в зал. Дашенька сидела рядом с Нефедовым (Илья готов был поклясться, что три минуты назад ее там не было! Когда же она явилась?), а возле нее… Кто же это возле нее? Глаза протереть, что ли? Это ведь Людка Хрисанова! Уставилась прямо на него и не то улыбается, не то просто скривила морду, будто хочет показать, что ей весело. Вот чучело!

Илья потянулся к галстуку, хотел сорвать его, чтобы не было так душно, но вовремя остановился. «Какого черта запаниковал? — подумал он. — Ну Дашенька, ну Людка, так что?..»

Илья очнулся от своих мыслей в ту минуту, когда Климов говорил:

— …кроме всего прочего, товарищи, Илья Семеныч Беседин — великолепный организатор и, скажу честно, настоящий патриот нашей артели. Он искренне болеет за наши дела и, будучи депутатом, приложит все силы к тому, чтобы через органы местной власти помочь нам решить те вопросы, которые мы не в силах сами разрешить. Вы знаете, каким он пользуется авторитетом в городе. Поэтому, товарищи, я предлагаю поддержать кандидатуру Ильи Семеныча. И думаю, что мое предложение поддержат все присутствующие. Если ни у кого нет возражений, давайте перейдем к голосованию.

— Если разрешите, я хотел бы кое-что добавить, — услышал Илья за своей спиной.

Это говорил Игнат Михайлов. Спокойно говорил, доброжелательно. «За меня он, — подумал Беседин. — А почему он должен быть против? Я ему дорогу не переходил… Пускай добавляет…»

Климов, полуобернувшись, кивнул:

— Давай, Михайлов. Только покороче, ведь и так все ясно.

Медленно переставляя костыли, Игнат направился к трибуне. И пока он шел, ему все время дружно аплодировали. Илья почувствовал зависть, но все же и сам, улыбаясь, аплодировал. И ему очень хотелось, чтобы Игнат это увидел. И чтобы он увидел, какая дружеская улыбка у него на лице.

Прислонив один костыль к трибуне, Игнат облокотился о нее рукой, чуть подавшись вперед, к залу. И сразу же утихло, замерло. Глуховатый старик сторож Федосьев приложил согнутую трубкой ладонь к уху.

— Не привык я кривить душой, — негромко начал Игнат. — И моя жизнь, и моя партия научили меня говорить только правду, какой бы горькой она ни была. Поэтому и сейчас я буду говорить только правду… Не по душе мне, товарищи, все то, что здесь происходит. Председатель артели сказал: «Мы должны отнестись к этому вопросу с чувством великой ответственности…» То есть к вопросу выдвижения кандидата в депутаты. Правильно сказал. Мы согласны: ответственность великая. Вот и давайте вместе решать: оправдает ли Илья Семеныч Беседин наше доверие, будет ли он настоящим представителем народа в органах Советской власти или нет? Климов в своем выступлении сказал: «Беседин — один из справедливейших, честнейших работников, чуткий и отзывчивый товарищ». Скажите, товарищ Климов, вы сами верите в то, о чем говорите? А насчет того, что он один из честнейших и справедливейших?..

Побагровевший, злой как черт Климов схватил со стола толстый карандаш и забарабанил им по графину:

— Товарищ Михайлов, прошу вас вести себя как подобает. Вы на собрании, а не на ярмарке! Ясно? И давайте соблюдать регламент! Развели тут антимонию, любуетесь своим красноречием. Вы против кандидатуры Беседина? Пожалуйста! Никто вас силой не заставляет быть за Беседина. Голосование покажет, ясно?

— Все ясно, Андрей Никитич, — сказал, не глядя на Климова, Игнат. — Как на ладони. Я прошу разрешить мне высказать свои мысли до конца. Еще пять минут.

— Нет уж, довольно. Все вас поняли отлично. Заканчивайте.

Илья взглянул на Игната. Игнат, кажется, улыбался, но Беседин видел, чувствовал, что все в нем кипит, как в котле. У него даже рука, которой он держал костыль, побелела от внутреннего напряжения. «Вот бы он сейчас Климова этим костылем, — подумал Илья. — Тогда бы его, гада, быстренько в укромное местечко…»

— Прошу… поставить… мою… просьбу… на голосование. — Игнат словно выдавливал из себя слова, они звучали, как одиночные выстрелы. — Пусть… собрание… решит.

Климов сказал, обращаясь в зал:

— Товарищи, я считаю, что мы должны придерживаться какого-то порядка. Зачем мы будем толочь воду в ступе? Правильно, товарищи?

Нефедов крикнул с места:

— Правильно! Не будем толочь! И не будем мешать людям, которые говорят дело. Пусть Игнат продолжает.

— Давай, Игнат!.. Пусть продолжает!.. Дать еще пять минут! — кричали почти все. Настойчиво, с каким-то яростным азартом.