Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев

В губернском исполкоме, в просторной бывшей приёмной бывшего губернатора — обилие света. Стены и мебель сияли позолоченной бронзой. Огромный стол под зелёным сукном, вместо ножек у стола точёные из красного дерева звериные лапы. За столом — черноусый, бледнолицый председатель экскурсионного бюро. Терентий развернул и подал ему свой документ.

— Ага! Товарищ Чеботарёв, — оживлённо проговорил председатель и протянул Терентию руку. — Будем знакомы: Алексей Галкин, сотрудник редакции, так сказать, выпускающий — ночной редактор. Знаю вас по вашим заметкам и стишкам, что присылаете в газету. Правда, вы за последнее время стишки редко пишете и очень правильно делаете. Садитесь. Стихи дело, так сказать, не ваше. Есть тут у нас Панкратов, Субботин, дядя Саша, он же бывший псаломщик, Пугачёв по фамилии. Пишут они стихи более или менее лучше вашего, но, я уверен, поэтов из этих товарищей не выйдет. Умение некоторое есть, а талант и близко не ночевал… На выставку в Москву пробираетесь? Так-так. Замечательно. Там посмотреть есть чего. Экскурсии все отправлены, придётся ехать одиночкой. Вот вам проездной литер до Москвы и обратно по железной дороге. Напишите свои впечатления для газеты — будут напечатаны. В ваших заметках, знаете, сочный крестьянский язык. Настолько сочный, что редактор на совещаниях ваши заметки ставит в пример сотрудникам редакции. А главное, умеете наблюдать, находить интересные факты. Какие у вас ко мне вопросы?.. — Галкин достал светленький портсигар, — курите?

— Спасибо, не обучился.

Щёлкнула крышка портсигара. И, пока Галкин прикуривал от шипевшей вонючей спички, Терентий успел прочесть выгравированные на портсигаре слова: «Будь нежнее цветка и твёрже алмаза».

— Это, извините, ваш девиз?

— Да, ещё до революции подарила портсигар одна знакомая ссыльная женщина, она специально для меня придумала такое изречение. У каждого человека должен быть свой девиз, своя целеустремлённость. Вы не задумывались над этим, товарищ Чеботарёв?

— Нет, — уклончиво ответил Терентий и тут же, немного подумав, сказал: — вот бы какой девиз я себе взял: — «Поменьше казаться, побольше быть…».

— Да, серьёзно и остроумно: поменьше казаться, побольше быть, — повторил Галкин его слова. — Что ж, носите в душе такой девиз и придерживайтесь его. Меньше болтать, больше делать, я так понимаю сказанное вами.

— В этом смысле. А то у нас, товарищ Галкин, ещё очень часто применимы к некоторым болтунам слова Некрасова: «Много благородных слов, а дел не видно благородных».

— Не всё сразу. Будут и дела. Да ещё какие!

— Иначе и быть не должно, — согласился Терентий.

Вспомнив наказ предвика Вересова о замене денежных знаков, он обратился за советом к председателю экскурсионного бюро.

— Давайте ваши «лимонарды», — предложил Галкин и подсчитал с карандашом в руках, сколько надлежит выдать новых денег. — По курсу дня полагается только восемнадцать рублей. Но не пугайтесь, а обменяйте сейчас же. Через три дня и этого не получите. Имейте в виду, восемнадцать червонных рублей — это крупная сумма, вполне достаточная для поездки. Учтите, что во имя смычки рабочих с крестьянами вам там ночлег и кормёжка и баня — всё бесплатно. Деньги же расходуйте по усмотрению, на что хотите… Счастливого пути!..

…Разве можно уснуть в вагоне, когда люди сидят вплотную, да ещё свешиваются перед самым лицом чьи-то ноги. Да и до сна ли, когда поезд идёт всего только полсуток до Москвы, а Терентий едет впервые, и всё, что за окнами вагона мелькает с бешеной скоростью, ему хочется увидеть и запомнить. Вот уже поезд проскочил через волжский мост и обогнул Ярославль. Следы артиллерийского обстрела, следы подавленного контрреволюционного мятежа были ещё свежи на стенах этого города. Днём успели проехать древний Ростов, а потом наступил вечер, и в потемках, к своему великому огорчению, Терентий не мог рассмотреть ни Александрова, ни Загорска с лаврой, ни множества дачных остановок под Москвой. В двенадцатом часу ночи поезд прибыл в столицу.

«Москва, как много в этом слове!..». «Город чудный, город древний, ты вместил в свои концы…» — вспомнились Терентию слова поэтов, сохранившиеся в его памяти от школьных дней. Несмотря на позднее время, Москва шумела трамваями, гудками, цоканьем лошадиных копыт, извозчичьими окриками и всем многообразным столичным шумом, поражающим каждого приехавшего сюда из глухой провинции. Терентий вышел на Каланчовскую площадь и стоял как зачарованный, молчаливо осматриваясь вокруг. «Нет, в сельской местности спокойней, без суеты и спешки тенёт размеренная крестьянская жизнь. Тут жить уметь надо, а то сомнут на первых шагах не за спасибо», — подумал Чеботарёв и поправил на себе холщовую котомицу, в которой всего-на-все был десятифунтовый каравай ржаного хлеба. И не зная, куда ему пойти, куда податься, он почему-то спросил подряд трёх прохожих, где находятся Кремль и колокольня Ивана Великого. Двое ему ничего не могли ответить, а третий, махнув рукой куда-то в сторону, сказал:

— Отсюда не видно, товарищ пошехонец…

— Ужели я похож на анекдотичного пошехонца? — обиженно спросил Терентий прохожего, но тот уже не слышал, торопливо шагая среди встречных и попутных.

— Ну, уж если не хотят сказать, где Иван Великий, то про выставку в ночное время лучше никого и не спрашивать, — придётся ночевать на вокзале.

Ещё раз огляделся Терентий и повернул к вокзалу.

«Справочное бюро Выставкома» — прочёл он освещенную электричеством вывеску на деревянной будке. Около неё — небольшая группа ожидающих.

— Ага, вот уже здесь-то мне скажут! — обрадовался Чеботарёв и, когда дошла до него очередь, вежливо спросил:

— Товарищ, скажи, пожалуйста, где тут ночевать командированному на выставку?

— Ваш мандат?

Терентий показал своё удостоверение. Из будки послышалось:

— Подождите здесь несколько минут, подойдёт ещё человек пять; мы вызовем машину, и вас отвезут в общежитие.

— Благодарю.

— Мать честная, какой почёт нашему брату-мужику… На машину! Вот это смычка! — услышал Чеботарёв чей-то грубоватый голос за своей спиной. — Отроду на автомобилях не езживал. Будем ждать, чем пешком бродить…

В бывшем особняке Прохорова, владельца Краснопресненской Трёхгорной мануфактуры, собирались крестьяне-экскурсанты на Всесоюзную выставку. Когда их отвели в столовую и сказали: «Кушайте, товарищи гости, на выбор, чего хотите и сколько вам заблагорассудится», Терентий удивился:

— Как же так? Или они думают, что у нас много денег?

— Чудак, да ведь это всё бесплатно, — подсказал Терентию валуйский крестьянин. — Мы тут уже вторую неделю харчимся.

И тогда Терентий съел столько пышных и сдобных булок с маслом и выпил столько чаю с малиновым вареньем, что еле поднялся в третий этаж общежития. Там уборщица указала ему койку. Под новым одеялом — две простыни белее снега. Рыхлая