Ледовое небо. К югу от линии - Еремей Иудович Парнов

международное соглашение. Я лишь приспосабливаюсь к обстоятельствам.

— Ведь все-таки он миллионер, — смеясь, объяснила Адриена.

— От стивидора я слышал, что в Ливорно вас ожидает груз на Стамбул и Пирей? — спросил Туччи, когда смолк смех.

— Да, я получил радиограмму, — подтвердил Дугин. — Но, честно говоря, мне не очень хочется брать. Обстановку в Стамбуле, где только один кран, вы знаете, а в Пирее можно проторчать трое суток на рейде. Вот если бы разведать…

— Загляните завтра к нам на виа Америго Веспуччи. Дадим запрос по телексу.

— Если будет гарантия, что поставят к причалу хотя бы через сутки, я зайду в Пирей, — кивнул капитан, — а на Стамбул всего два контейнера. Нет смысла. Свалю в Ильичевске, кто-нибудь завезет.

— Вполне разумно, — одобрил Туччи. — А как насчет личных планов, капитан? Не желаете съездить в Помпеи? Машина к вашим услугам.

— Спасибо, но я уже видел. Вот если бы ребят моих свозить, — капитан вопросительно глянул на собеседника. — Электрик наш мечтает, старпом…

— Сделайте одолжение — в машине четыре свободных места. Ровно в десять она будет ожидать у трапа.

— Придете проводить нас? — спросил Дугин, когда подошла пора расстаться.

— Едва ли, — Туччи показал, что дел по горло. — Встречаю клиентов из Греции… Но вы же скоро обратно?

— Через пару неделек полагаем пойти в новый рейс… Что привезти из Союза?

— Удачу, — улыбнулся Энрико.

— Электрический самовар! — захлопав в ладоши, по-русски выпалила Адриена.

— Есть такое дело! — оживился Иван Гордеевич, обрадованный случаю вставить слово.

БЕРЕГ (ТЕРМИНАЛ)

Разгрузка началась точно в шесть утра. Пока Эдуард Владимирович показывал стивидору схему расстановки груза в трюмах, крановщик начал снимать верхний ряд, со снайперской точностью опуская раму перегружателя на очередной контейнер. Едва крышку обхватывали чуткие механические лапы, как портальная тележка начинала поднимать груз, одновременно перемещая его в сторону. Дойдя до назначенной точки, контейнер опускался прямо на шасси очередного автоприцепа, подогнанного по знаку тальмана к желтой черте.

Кроме Эдика и стивидора на причале не было видно ни одного человека, потому что шоферы сидели в кабинах, а тальман — в застекленной будке на дальнем конце площадки. Сверху размеченный цветными стрелами и линиями бетонный овал напоминал стадион, на котором состязались лишенные воображения роботы, до того однообразно и неуклонно смыкали прицепы за кругом круг. Короткая остановка под тележкой, когда шасси превращалось в серебристый фургон, лишь подчеркивало механический характер происходящего, его конвейерную суть. Только на терминале «Мохер» в Нью-Йорке контейнеровозы обрабатывали с такой же быстротой. Да еще в Канаде, где на каждый контейнер отводилось две минуты. Когда все укрепленные на палубе блоки перекочевали на другой конец причала, где из них сам собой составился предельно компактный склад, кран легко сдвинул и подхватил многотонную плиту, добираясь до ящиков, скрытых в трюмах. На их место должны были лечь контейнеры, адресованные в Одессу, а также балтийские порты, куда они прибудут уже посуху на железнодорожных каретках.

По случаю увольнения позавтракали на час раньше обычного.

Первую группу, куда вошли Ванда, Лариса, Мирошниченко и еще семь человек, повел самолично Иван Гордеевич. Неаполитанский базар, растекавшийся по бесчисленным улочкам возле рыбного рынка, раскрывал свои лотки с первыми лучами солнца.

Тоня, которой назначено было идти в город вместе с Аурикой, Сойкиным и Загорашем во вторую очередь, от нечего делать заглянула в санчасть.

— Проведать пришла? — встретил ее настороженным вопросом Геня. — Жалеешь, небось? Напрасно. Через неделю начну бегать.

— И бегай себе на здоровье, — примирительно улыбнулась она, присаживаясь на табуретку. — Что читаешь?

— Энциклопедию на «Н», про Неаполь, — он сел выше, подоткнув под спину подушку. — Собор Сан-Дженаро, тринадцатый век. Когда туда шли, была ночь, теперь вот опять не увижу.

— В следующий раз наверстаешь.

— Ты тоже пойдешь в рейс? — спросил он с затаенной надеждой.

— Не знаю еще, не решила, — ответила она неохотно, хотя все про себя обдумала и не подала, как собиралась, заявления о том, что хочет остаться на берегу. — В пятнадцать часов пойдем в город. Тебе что-нибудь купить?

— Не нужно мне всего этого, — он отрицательно покачал головой. — Но если можешь, останься еще на рейс. Ладно?

— Чокнутый ты какой-то, Генька, — Тоня отвернулась к иллюминатору, где один за другим проплывали золотистые в утреннем солнце контейнеры и небо наливалось лазурным лаком туристских проспектов. — Реальной жизни понимать не желаешь. Что тебе с того, есть я на пароходе или нет меня? — спросила с неожиданной резкостью. — В Одессе вон сколько невест подрастает… Поищи себе кого помоложе.

— Ты чего? — робко спросил он, с болью видя, как затряслись ее плечи.

Ничего не ответив, она сорвалась с места и выбежала за дверь. Да и что можно было ответить? Просто стало нестерпимо чего-то жаль, и сами собой потекли слезы.

ЛИГУРИЙСКОЕ МОРЕ

Расстояние в триста тридцать четыре мили, отделяющее Неаполь от Генуи, Дугин, рассчитывал покрыть менее чем за двадцать часов. После замены прокладок и небольшой профилактики дизели работали бодрее и теплоход развивал скорость в шестнадцать с половиной узлов.

Шли при полном безветрии и абсолютном штиле, не теряя из виду западное побережье, подернутое пыльной, приглушающей краски и ночные огни желтой дымкой.

По правому борту уже тянулись однообразные зеленовато-коричневые склоны Лигурийских Аппенин, когда в безмятежно солнечно-бирюзовом просторе проскользнула унылой радугой маслянистая пленка. За истекшие сутки отдельные нефтяные пятна распространились далеко к югу от места катастрофы и на северо-западе достигли Ниццы.

До открытия купального сезона оставались считанные недели, и весь эфир поэтому был забит взволнованными репортажами береговых станций, не на шутку обеспокоенных судьбой прославленных пляжей.

— Вот оно как с окружающей средой, — посетовал Загораш, наклоняясь над бегущей от бульба пеной. — Слышите запашок, Константин Алексеевич? Даже сюда долетает.