Сотворение мира.Книга первая - Закруткин Виталий Александрович

— Агенты Москвы начали революцию!

— Гамбург в огне!

— Рабочие установили в Гамбурге власть коммунистов!

Во главе гамбургского восстания встал сын голштинского батрака, солдат-фронтовик, портовый рабочий Эрнст Тельман. Три дня и три ночи он руководил ожесточенными уличными боями, и восставшие рабочие бесстрашно и упорно сражались против войск генерала рейхсвера Леттов-Форбека, против социал-демократической полиции и артиллерии военных кораблей.

Конрад Риге, который накануне восстания поехал по просьбе дяди Готлиба за партией закупленных в Гамбурге медикаментов, был свидетелем всех событий и рассказал о них Юргену.

— Понимаешь, кузен, это уже не шутка, — бегая по комнате и опасливо поглядывая в окно, говорил Конрад, — это самая настоящая революция! Творилось черт знает что! Счастье наше, что Форбек удушил повстанцев пушками и пулеметами. Иначе — конец.

Сунув руки в карманы, Конрад остановился против сидевшего на кушетке Юргена и закричал раздраженно:

— Ты знаешь, что правительственные войска не поймали ни одного повстанца?

— Как?! — изумился Юрген.

— Очень просто. Все они ушли, будто сквозь землю провалились. Это дело Тельмана. Мне рассказывали о нем. Он расставил своих людей не только на улицах, но и в проходных дворах, на чердаках, на крышах домов. Они дрались, как дьяволы, а потом, когда их прижали со всех сторон, Тельман приказал им спрятать оружие и разойтись по квартирам. Войска нашли на баррикадах только расстрелянные гильзы, а красные растворились среди жителей да к тому же сохранили свое оружие.

События в Гамбурге напугали всех. Дядя Готлиб стал запирать аптеку в шестом часу вечера и, плаксиво сморкаясь в батистовый платочек, ругал Эберта и канцлера Штреземана за нерешительность, недостойную социал-демократов. Сухопарая экономка Роза часами стояла у окна и, завернувшись шторой, вслушивалась в каждый звук на улице. Даже Христина и та притихла и жалась к Розе, не понимая, что происходит.

Юрген рассказал обо всем этом Герте Герлах, но его легкомысленная любовница только посмеялась:

— Какое нам дело, милый, до красных, желтых, синих? Поверь, если бы они умели любить женщин, им некогда было бы заниматься ерундой…

Он хотел было возразить ей, хотел возмутиться, сказать, что, к сожалению, отношения людей и их борьба не зависят от женской любви, но ничего не сказал.

— Пусть люди делают что хотят, — вздохнула Герта, — а мы будем счастливы нашей любовью.

Однако Юргену недолго пришлось наслаждаться любовью веселой вдовы. Через неделю после гамбургских событий его вызвал командир местного отряда национал-социалистов, владелец ювелирного магазина Ахим Коссак, и, с трудом ворочая буйволиной шеей, спросил угрюмо:

— У вас, герр Раух, есть оружие?

— Какое оружие?

Тучный Коссак неопределенно побарабанил пальцами.

— Какое-нибудь — револьвер, ружье, нож?

— У меня ничего нет, — сказал Юрген, поглядывая на Коссака и ожидая, что будет дальше. По выражению узеньких, хитрых глаз ювелира можно было понять что он собирается сообщить нечто не совсем обычное.

— Жаль, — пробурчал Коссак. — Дело в том, что я получил секретный приказ фюрера находиться в боевой готовности. Как видно, фюреру надоело ждать. Наведайтесь ко мне завтра, я постараюсь достать для вас хороший парабеллум.

Помедлив немного и решив, что разоренный русскими большевиками молодой помещик заслуживает полного доверия, Ахим Коссак наклонился к Юргену и прохрипел:

— Восьмого ноября государственный комиссар Баварии фон Кар будет выступать в зале ресторана «Бюргерброй». Там, конечно, соберутся все мюнхенские сливки — генералы рейхсвера, чиновники, офицеры. Фюрер решил тайно провести в «Бюргерброй» группу вооруженных людей, арестовать всю социал-демократическую верхушку во главе с фон Каром, образовать собственное общегерманское правительство, а потом начать поход на Берлин.

— А войска рейхсвера? — опешил Юрген. — Они же сомнут горсть наших людей в одну минуту!

Коссак пожал круглым бабьим плечом.

— Это нас не касается. Воля фюрера — закон. Приходите завтра утром, я вам выдам пистолет, а вы напишете расписку…

На следующий день Юрген пришел в ювелирный магазин «Ахим Коссак и сыновья» и владелец магазина торжественно протянул ему тяжелый парабеллум:

— Получите и действуйте во славу новой Германии…

Юргену очень хотелось посоветоваться с Конрадом, но тот уехал на три дня в Штеттин и должен был вернуться только седьмого вечером. Говорить же о таких серьезных делах с дядей Готлибом или с Гертой не было никакого смысла, и Юрген бродил как потерянный, не зная, принимать ли всерьез слова Коссака или отнестись к ним как к шутке.

Приезд Конрада разрешил все. Он вернулся оживленный, слегка пьяный и, выслушав кузена, махнул рукой:

— Какие там шутки! Завтра мы покажем этим демократам, что такое настоящие немцы. Они у нас попляшут.

Восьмого с утра моросил мелкий дождь, потом ветер разогнал тучи, зашумел на бульварах палой листвой, понес по улицам обрывки бумаг. К вечеру похолодало. На западе, окаймленная двумя полосами темных неподвижных облаков, меркло сияла сизо-багряная заря.

Вместе с двумя сотнями молчаливых, вооруженных пистолетами и ножами парней Конрад и Юрген долго стояли неподалеку от ресторана «Бюргерброй», подняв воротники пальто и дожидаясь своей очереди. Полицейские, как и было заранее условлено, чтобы не вызвать подозрения, пропускали в зал по двое, по трое парней. Наконец и Конраду с Юргеном удалось протиснуться в ресторан.

В огромном зале с высоким лепным потолком было сильно накурено. Люди не раздеваясь сидели у столиков, на подоконниках, стояли вдоль стен. Сидевшие за столами пили пиво из больших кружек, и те, кто столпился у стен, с завистью посматривали на них.

На полукруглой эстраде стоял длинный стол. За ним, сгрудившись кучкой, сидели коренастый, неповоротливый фон Кар, начальник баварского рейхсвера Лоссов и вертлявый остроносый начальник мюнхенской полиции Зейсер.

— А где же фюрер? — прошептал Юрген, склонившись к уху Конрада.

Тот неопределенно повел головой:

— Там, возле первого столика.

Когда полицейский офицер закрыл массивную дверь зала, государственный комиссар фон Кар вышел на край эстрады, оправил лацкан черного пиджака и произнес:

— Господа! По поручению президента я пригласил самых уважаемых граждан Мюнхена, чтобы сообщить о намерениях…

В эту секунду из-за первого столика вышел Гитлер и в сопровождении высокого, слегка располневшего офицера направился к эстраде.

— Кто это с фюрером? — замирая, спросил Юрген.

Конрад незаметно вытащил и положил на колени финский нож.

— Замолчи! — прошипел он. — Это капитан Герман Геринг…

Не сводя глаз с поднимавшихся по ступенькам людей, фон Кар сделал шаг назад и пробормотал растерянно:

— Господа! Я не понимаю, как вы можете…

Но Гитлер не дал ему договорить. Выхватив из кармана браунинг, он выстрелил в потолок и закричал высоким фальцетом:

— Довольно! Национальная революция началась! В зале находится шестьсот человек, вооруженных с головы до ног. Вверху, на хорах, установлены мои пулеметы. Казармы рейхсвера и полиции уже заняты нами, и солдаты идут сюда под знаменем национал-социалистской свастики!

Губы Гитлера судорожно подергивались, и весь он был как на пружинах, метался по эстраде, кричал. Наконец, заложив руку за борт солдатского мундира, он приказал:

— Господин Кар, господин Лоссов, господин Зейсер! Тут, рядом, есть комната. Прошу вас пройти туда со мной для переговоров.

Трое сидевших за столом испуганно переглянулись и пошли вслед за Гитлером. На эстраде остался только Геринг. Он улыбался и, подбирая грузный, затянутый серым мундиром живот, теребил пальцами пряжку широкого офицерского пояса. Подождав немного, Геринг поднял руку и сказал напряженным, взволнованным голосом:

— В соседней комнате сформировано центральное имперское правительство новой Германии в следующем составе: глава правительства — Адольф Гитлер, главнокомандующий национальной армией — генерал Людендорф, министр полиции — Зейсер…