Доченька - Дюпюи Мари-Бернадетт

От вокзала к площади двигался черный автомобиль. Сердце жены и матери забилось быстрее: Мари узнала «Паннар»[27] Адриана. За рулем сидел муж, а рядом, на пассажирском сиденье, — Поль…

Мари обожала такие вечера. За столом, уставленном кулинарными шедеврами Нанетт, собралась вся семья. Матильда изо всех сил старалась всем услужить, Лизон, как всегда, была весела, Поль улыбался, а маленькая Камилла не отходила от него ни на шаг… Однако было очевидно, что юноша нервничает. Похоже, его тяготила какая-то тайна.

Мари не знала, что и думать. Она всей душой хотела, чтобы ее маленькая вселенная не была уничтожена, чтобы над ней даже не нависла угроза такого несчастья. Продолжать жить именно так — спокойно, в размеренном ритме будней и праздников, знать, что детям ничего не угрожает, по вечерам ложиться в постель вместе с Адрианом, прогуливаться с ним вдоль Канала Монахов каждое воскресенье — это все, чего она хотела от жизни…

На следующий день городок и окрестности стал заливать мелкий нескончаемый дождь. Мари со слезами на глазах любовалась знакомыми пейзажами. Поль уехал на рассвете и перед расставанием крепко обнял мать.

— Мой дорогой сыночек! — пробормотала она, поднимаясь по каменным ступеням к двери школы.

Вечером, видя ее отчаяние, Адриан отважился на признание:

— Думаю, будет лучше, если ты узнаешь правду. Нет сил смотреть, как ты мучаешься. Поль участвует в Сопротивлении. Я тоже контактирую с некоторыми партизанскими сетями.

— Мой Поль! Так вот что вы от меня скрывали! Его жизнь каждый день подвергается опасности, и ты, зная об этом, поддерживаешь его!

— Поль поступает так, как велит ему совесть. Не беспокойся о нем, ты должна гордиться сыном!

— Да, ты прав! Папа бы гордился моим Полем! И Пьер тоже. Знаешь, мне стыдно говорить это, но временами я забываю, что он сын Пьера. Мне кажется, что мы вырастили его вместе, ты и я…

Поль смотрел на новенького. Это был его сверстник, крепко сложенный и неразговорчивый юноша. Его звали Борисом, но он не был русским, о чем свидетельствовал местный акцент. Когда же новенький обронил несколько слов на патуа, последние сомнения пропали.

Французские партизаны — маки — ждали своего часа. Огонь войны полыхал по всей Европе. Германия в июне вторглась на территорию СССР, японцы разгромили американский тихоокеанский флот в Перл-Харборе…

Борис принес с собой ящик сидра. Партизаны обедали возле полуразрушенной хижины, затерявшейся в лесной чаще. Сюда их привела грунтовая дорога, с обеих сторон поросшая густым кустарником. Мужчины негромко переговаривались, лица их были серьезны. Поль затушил сигарету о влажную землю и подошел к Борису:

— Ты случайно не из Шабанэ родом?

Юноша замер, потом сказал сердито:

— Я родом оттуда, откуда надо! И не собираюсь тебе ничего рассказывать. Может, ты дашь мне адресок своей семьи?

Поль, который не ожидал такого агрессивного ответа, пожал плечами и сказал со вздохом:

— Я просто хотел поближе познакомиться. Мы собрались ради общего дела, и я не думал, что мой вопрос тебе не понравится.

Борис отошел, бормоча себе под нос:

— А он мне не нравится! Я сюда не болтать пришел…

Поль какое-то время наблюдал за ворчливым новичком. Его преследовало навязчивое ощущение дежавю, как если бы он уже встречал где-то этого парня… Но где и когда? Этого он объяснить не мог. Жерар, партизан, которому едва исполнилось двадцать, шепнул ему на ухо:

— Не беспокойся, мы присматриваем за новичком… Он злющий, как медведь зимой, но наш командир его сразу принял. Как думаешь, из него выйдет толк?

— Конечно выйдет! — с улыбкой отозвался Поль. — В лапы злющему медведю лучше не попадать ни своему, ни чужаку, верно?

И парни, смеясь, дружески похлопали друг друга по плечу. Временами бездействие тяготило их, но всех связывала крепкая дружба. Пройдет совсем немного времени, и Борис примкнет к их компании…

Мари, задумавшись, неторопливо вышла из класса. В этом году осень проявила себя с первых же дней сентября. С утра шел надоедливый мелкий дождик, в помещениях приятно пахло горящими в печах поленьями.

Накануне Адриан принес в дом корзину белых грибов, аромат которых моментально наполнил кухню. Это был подарок одного пациента, обитавшего недалеко от Корниля. В тех местах, как и в Прессиньяке, имелся свой «Волчий лес». Адриан рассказал, что было время, когда жители Обазина ходили через этот лес на мессу в приходскую церковь Корниля, опасаясь встречи с волками.

На площади было темно — близился вечер, и небо застлал плотный ковер из туч. Перед дверью своего дома Мари увидела какую-то женщину.

«Странно… Нанетт должна уже быть дома, — подумала она. — Почему же она не открывает гостье? И кто бы это мог быть?»

Она ускорила шаг, подгоняемая беспокойством и любопытством. Седые волосы женщины, стоявшей у двери, были покрыты платком. Худенькая, с увядшим лицом, она смотрела в противоположную сторону, поэтому Мари успела как следует ее рассмотреть.

«Элоди Прессиго! Почему она здесь?»

— Мадам, что вам угодно? — довольно-таки холодно спросила Мари.

— О, это вы, Мари из «Волчьего Леса»! А вы не слишком-то изменились. Я вас сразу узнала… Я — племянница Фаншон, Элоди, вдова сына Прессиго, ну, вы помните, сына Марселя, который держал бистро и табачную лавку…

Мари кивнула, не зная, что сказать. Она запомнила Элоди молодой симпатичной женщиной, смешливой и полненькой, которая умела вскружить голову мужчине. Теперь от былой привлекательности ничего не осталось. Жизнь измотала ее, стерла с лица когда-то яркие краски. Мари открыла дверь:

— Входите! Вы звонили? Не понимаю, почему Нанетт не открыла!

— А она открыла! Старуха открыла, но тут же выставила меня за дверь. Хотя я ей сразу сказала, что пришла ради сына, ее родного внука… Я-то была уверена, что она знает!

— Нет, она ничего не знает! Вы совершили досадную оплошность. Нанетт после смерти Жака очень ослабела. Не надо бы ей сообщать такие новости!

Женщины стояли в вестибюле друг напротив друга. Из гостиной до них донесся звук передвигаемого стула и сердитое бормотание пожилой женщины. Мари сделала Элоди знак пройти следом за ней в кухню. Удивительное дело, но она не испытывала ни неприязни, ни враждебности по отношению к этому персонажу из прошлого. Если задуматься, жизнь подарила ей, сироте, столько счастливых моментов!

— Хотите кофе или чаю, Элоди?

Мари всегда поражала сверстниц в Прессиньяке своими изысканными манерами и «городской» речью. Вот и сегодня вечером Элоди смутилась, оказавшись лицом к лицу с образцовой супругой доктора, живущей в большом красивом доме. Былой соперницей, которая нашла в себе силы быть вежливой и приветливой в таких обстоятельствах… Да, тут было чему удивляться.

— Уж лучше стакан вина, мадам! — понизив голос, сказала гостья. — Я расчувствовалась, когда вас увидела. После стольких-то лет… Я ведь помню вас девочкой, и вот теперь я сама — бабушка! Моя старшая дочка в прошлом году родила внучку…

Мари и себе налила стакан белого вина, надеясь, что оно придаст сил. В душе она молилась, чтобы поскорее вернулся Адриан. Конечно же, он скоро придет. Эта женщина, разумеется, пришла просить денег. Но ее сын, Клод, уже достаточно взрослый и мог бы пойти работать! Наконец Мари заговорила, стараясь, чтобы голос звучал спокойно:

— У меня не очень много свободного времени, пора готовить ужин. Что привело вас ко мне, Элоди?

— Как вы знаете, я по-прежнему живу в Прессиньяке, в доме моей тетушки Фаншон. Но Клод, сын вашего Пьера, в родных местах не нашел себе дела по душе и пошел учеником к одному мастеру в Сен-Жюньене. По воскресеньям он приезжал домой, но вот уже две недели от него ни слуху ни духу. Поэтому я поехала к его хозяину. И там никаких новостей! Хорошо хоть другой подмастерье нашептал мне на ушко, что мой Клод ушел к маки. В отряд, который здесь, в Коррезе. Похоже, что Сопротивление, как они себя называют, в ваших краях хорошо организовано. У нас, правда, тоже хватает людей, не согласных с Петеном. Вот и мой парень что-то себе надумал. Когда он спросил, кто его отец, я не стала врать. Он знает, что в Коррезе у него есть брат и сестры. С тех пор он вбил себе в голову, что должен с ними увидеться. Я боюсь, мадам Мари, боюсь за своего сына! И я подумала, что ваш муж, доктор, наверное, знает, где мой Клод.