Дом Ветра (СИ) - Савански Анна

— Только Мария и аромат трав меня зовут, — странные слова для семилетнего мальчика.

В ту ночь он уснул, с ужасом ожидая, что завтра покинет это волшебное место, а через несколько дней окажется дома, там, где он не хочет быть.

Ах, милый дом! Ах, какой же ты чужой...

***

Октябрь 1904.

О, счастье! Она вырвалась из дому, как же она была рада этому. Ей уже семь, но в глубине души она считала себя взрослее. Ее радость не сникла даже тогда, когда она поняла, что приехала в закрытую строгую школу. «Лучше здесь, чем дома», — думала она, каждый раз смотря на закат. Дом в последние месяцы, казался адом, особенно после того, как его покинул Виктор. Мария даже временами завидовала, но каждый раз признавала, что она совсем не права.

Прошлая весна была мрачной. С каждым новым днем она все больше осознавала, что Каролина, ее собственная мать, просто ненавидит ее. Руфус, избалованный мальчишка, всегда делал то, что хотел, и, как-то вырвавшись из-под присмотра, побежал в лес. Мария догнала его, но мальчик упал и растянул ногу. Мать обвинила дочь в том, что она сама его увела, и упал он из-за ее глупости. Как же зла была тогда Мария! Она зло посмотрела на мать, с гневом произнося:

— Я. Ненавижу. Тебя, — она впервые проявила темные стороны своего характера, показывая себя не с лучшей стороны.

Каролина с того дня начала внушать мужу, что Марию нужно держать в строгости. Тогда муж впервые занял ее сторону. Каролина ощущала вкус будущего триумфа: совсем скоро Эдвард увидит темные стороны их старших детей.

Фелисите видела, как внучка замкнулась в себе. Мария, открытая, всегда жизнерадостная девочка, предпочла держать эмоции внутри, даже не пытаясь их выпустить наружу. При встречах на вопрос «Как у тебя дела?» просто мило улыбалась и отвечала: «Нормально». Фелисите говорила об этом сыну, но тот словно не слышал ее, мотивируя тем, что Марию давно пора поставить на место. Знал бы Эдвард, что в будущем взбалмошность станет основной чертой девушек семьи Лейтон, и никто это не будет считать скверной чертой, а наоборот — называть это непрошибаемостью.

Марию охватил восторг, когда из окон комнаты она увидела экипаж — на лето приехал Виктор. Ну наконец-то с ней будет жить любимый братик, кроме вечно ноющего Руфуса, ломающего ее фарфоровых кукол («Это ты виновата!») и раскидывающего ее вещи («Неряха!»).

— Виктор! — крикнула она в распахнутое окно. — О Виктор! — она выпрыгнула из окна, не боясь сломать ногу или руку. — Виктор! — она с визгом кинулась к нему, не слыша упреков их гувернантки, миссис Кедр.

— Мария, как я рад! — он обнял ее.

В то лето они, как оголтелые, носились по полям и лесам, бегали на озеро. Плавали, не боясь утонуть, и допоздна сидели на песчаном берегу, заросшем камышами, смотря на небо, вдыхая аромат костра и тины. То лето было волшебным, как и любое другое лето в Ирландии. Они навсегда запомнили ароматы детства, земли и ее даров. По ночам они вдвоем сбегали в поле, где рос вековой дуб, и забирались в домик, построенный кем-то еще до них, и часами изучали звезды, без умолку рассказывая истории из прочитанных книжек. Днем бегали, и зеленая трава ласкала их, зная, что они будут отчитаны за израненные и грязные ноги. Но их мало что могло остановить — лишь только заканчивали сыпать на них упреки, они сразу же переглядывались и, весело смеясь, снова бежали по просторным комнатам на улицу. Когда лили дожди, они забирались в одну из заброшенных комнат и там читали, а если дождь настигал в пути — домик на старом дубе всегда ждал их.

Но все это осталось там, а сейчас она была здесь, вдали от дома и Виктора, которому пачками отправляла письма, видя неодобрительные взгляды строгих мистрис. Как-то мисс Эшбун отчитала ее за то, что слишком тесная у нее связь с братом, но саму Марию это не волновало. Она скучала и радовалась. Здесь у нее появились подруги, но ни одна из них не приблизилась больше брата.

Самой близкой из учениц стала Нэнси Шеболд; ее отец был торговцем с крупной кампанией, но она не была леди. Нэнси, тоненькая девочка с русыми волосами и грустными голубыми глазами, выделялась на фоне Марии, рыжеволосой красавицы с холодным сдержанным взглядом. Подружились они в тот момент, когда взбалмошная последняя убежала, карабкаясь по дереву за пределы школы, чтобы сбегать на реку, и ее отсутствие заметили. Нэнси, такая же запертая в клетке птичка, решила помочь новенькой и сказала, что та больна. Так они подружились.

Ее отец постоянно получал письма от воспитательниц. То она сбежит, то лазает по дереву, как мальчишка, то поет какие-то вульгарные песенки на французском, то грустит перед окном, притворяясь больной. Однажды он даже приехал, она вышла к нему с гордо поднятой головой, в ее глазах была, как всегда, уравновешенность. Он стоял и смотрел, видя в ней царственность. Эдвард оглядел с ног до головы дочь и понял: если ее не сломать за ближайшие несколько лет, она никогда не будет слушать его.

— Мария, — начал он, — я удручен твоим поведением. Вот Руфус...

— Ангел? — огрызнулась она. — А мы с Виктором кто?

— Мария, ты не права, ты должна образумиться, повзрослеть, наконец, ты же леди Холстон, — он сел на скамью, она продолжала стоять, не смотря на него.

— Да, я леди Холстон, — она замолчала. «В ней ничего нет от Каролины, — подумал Эдвард. — Сильная и несгибаемая, вот она какая».

— Мария, леди должна вести себя пристойно, — снова начал он.

— Я каждый день слышу это, — она закрыла ладонями уши.

— Что ж, я поеду и попрошу вести себя хорошо, — Эдвард поцеловал ее в лоб и ушел, она смотрела ему след и ненавидела его и мать.

Каролина в конечном итоге получит то, что захочет. Что же она сделала с ними, со всеми ними? Они ненавидели друг друга, но в тоже время любили.

***

Январь 1905.

Антрим погрузился в предпраздничную суету. Выстраивались очереди за подарками, кругом мерцали вывески с рождественскими рекламами, горели огни елок, и воздух был наполнен ожидаем праздника.

В Холстон-Холле были свои старинные традиции, которые уже много лет из-за противоречий в семье не соблюдались, а многие просто забылись. Но в это Рождество все возвращалось к старым добрым временам. Сегодня на миг ссоры ушли, но только на это одно мгновенье. В саду самую красивую ель украшали всей семьей. Дети с любопытством смотрели на игрушки, а взрослые, беря их в руки, прикасались к воспоминаниям о детстве, рассказывая друг другу, как проводили Рождество много лет тому назад.

Елку в дом, по старому обычаю, должен был принести хозяин дома. Так делал Андриан Лейтон, дед нынешнего хозяина, который завел эту традицию, потом Дезмонд, теперь это должен был делать Эдвард. Они с Виктором выбрали двухметровую красавицу, которая заняла достойное место рядом с роялем в гостиной.

Во всем доме появились яркие гирлянды, игрушки, можжевеловые венки и фигурки ангелов. Каролина продумывала рождественское меню. Предстояли долгие праздники: сначала с семьей дома, потом с друзьями и их семьями у Тревора Йорка, далее в городских домах, в которых всегда были рады видеть Лейтонов. Предстояли еще день рожденье Руфуса, а потом и Виктора.

В эти дни, что они проводили вместе, Эдвард часто вспоминал детство и юность с их ароматами, с их неповторимым вкусом радости и восторга, с шуршащими упаковками, веселой музыкой и безграничным счастьем. Он помнил, как каждое Рождество с замиранием сердца ждал, когда можно будет открыть подарки, а поутру опустошал носки с конфетами. Но в его доме давно не было мира.

Почему отец так проглядел, заставив жениться на мегере? Когда-то он любил. Его избраннице, красивой и очень одинокой, было семнадцать, ее звали Джорджина Спаркс, леди Лемм, но отец хотел, чтобы сын женился на англичанке. Она была влюблена в другого, и ни его деньги, ни его положение в обществе не прельщали ее. Позже он узнал, что Джорджина вышла замуж за бедного врача, обедневшего герцога, и стала Джорджиной Грандж, герцогиней Леннокс, у них родились две дочери. Тревор, посетив Лондон перед Рождеством, узнал, что она ждет третьего ребенка.