Сотворение мира.Книга третья - Закруткин Виталий Александрович

Когда обрадованная Елена принесла ордер на квартиру и показала его родителям, Марфа Васильевна настороженно спросила:

— А ты, Еля, с мужем посоветовалась? Ты подумала о том, как он отнесется к твоему уходу от нас?

— Я послала ему письмо, но ответа до сих пор нет, — сказала Елена. — Не могу же я ждать месяц. Мы с Димкой уже так вам надоели, что мне просто неловко.

По просьбе дочери Платон Иванович взял на заводе грузовой автомобиль, нанял грузчиков. Теплым майским днем Елена с сыном переехала в другой конец города. Квартира была на третьем этаже, небольшая, но уютная, с удобным расположением двух просторных комнат, с большим балконом на солнечную сторону. В связи с переездом пришлось и Димку переводить в другую школу, но это не потребовало больших хлопот.

Недели две Елена приводила квартиру в порядок: тщательно вымыла окна и двери, натерла воском паркетный пол, с помощью друзей по школе расставила мебель. Так же как почти каждой женщине, ей доставляло удовольствие развешивать шторы, поливать цветы на подоконниках. Ослепительная чистота была, пожалуй, манией Елены. В свободное время она могла часами ходить по комнатам с тряпкой в руке и с наслаждением протирать зеркально сверкающий лак пианино, стекла в шкафах, стулья, диван, и все-таки ей казалось, что где-нибудь осталась противная пылинка, которую надо найти и стереть.

Наконец все стало на свои места: кровати, тумбочки, этажерки с книгами и нотами, фотографии Андрея и Димки на письменном столе, флаконы с духами, пудреницы на трельяже. Синеглазую куклу Лилю, которую когда-то давно Марфа Васильевна подарила дочке, Елена водрузила на пианино.

Все было хорошо. Огорчило Елену только письмо Андрея. Оно было коротким и холодным, без обычного ласкового обращения.

«Ты привыкла действовать так, как тебе хочется, — писал Андрей. — И я не могу понять, почему вдруг понадобились мои советы, с которыми ты никогда не считалась. Уже давно я жду тебя и сына в Дятловской, а ты в это время с помощью неизвестных мне покровителей получаешь квартиру и спрашиваешь, как тебе поступить: въезжать в обретенное тобою жилище или отказаться от него. Я давно понял, что любые мои слова, обращенные к тебе, это глас вопиющего в пустыне, поэтому воздержусь от унижающих меня советов. Поступай как хочешь…»

Письмо Андрея Елена прочитала матери. Марфа Васильевна встревожилась, укоризненно покачала головой.

— Я знала, что так будет. Неправильно ты делаешь, Еля. Муж есть муж. Надо было съездить к нему, поговорить как следует, узнать, что он думает. А теперь видишь, как все получается.

Елена положила письмо на тумбочку, задумалась, потом посмотрела на мать и вдруг улыбнулась.

— Ничего, мама, не волнуйся, — сказала она. — Этот упрямец приедет, посмотрит, как здесь хорошо, и сразу шелковым станет…

Как всегда, Елена была уверена, что письмо Андрей написал в порыве гнева. Зная его вспыльчивость, она не сомневалась, что он быстро отойдет, и потому была спокойна. Что касается Дятловской, то Елена считала, что это лишь очередное увлечение мужа, который вбил себе в голову, что они почему-то должны жить у черта на куличках, в невылазной грязи, в бескультурье — и только потому, что он, видите ли, привязан к земле, к своим деревьям и еще там к чему-то. При редких встречах с Андреем она с усмешкой называла его «запоздалым народником», иронизировала над его ватной стеганкой, в которой он не стеснялся появляться в городе, над неуклюжими яловыми сапогами, которые неприятно пахли лошадью и навозом. Елена считала, что человек может работать и приносить пользу людям независимо от того, где он живет. Она при этом не раз ставила в пример своего отца, который много лет работал на разных заводах и при этом жил хоть в небольших, но чистых квартирах, носил чистые, отглаженные сорочки, не чурался галстуков, по воскресеньям ходил с женой и друзьями в театр.

Театр Елена полюбила, будучи еще маленькой девочкой. Ей нравились воскресные дни, когда отцу не надо было идти на завод, и он долго и тщательно брился на кухне, подолгу сидел в ванне, смывая с себя кисловатые запахи металла и машинного масла, с удовольствием фыркал, плескался и выходил розовый, помолодевший, веселый, благоухающий свежим одеколоном. А мать уже стелила на столе белую скатерть, ставила испеченный с вечера пирог, звенела посудой. К завтраку приходили товарищи отца по заводу с женами, такие же нарядные, усаживались за стол, степенно, не торопясь смаковали вкусные, приготовленные матерью блюда, пили вино, говорили друг другу хорошие слова, играли в лото или в карты, потом гуляли, обедали, й, наконец, перед вечером начиналось самое главное, то, чего с таким нетерпением дожидалась маленькая Еля, — сборы в театр.

Красивая, слегка полнеющая мать надевала праздничное платье, поправляла перед зеркалом прическу, пудрилась, потом наряжала ее, Елю, и ей было так приятно ощущать на себе легкое розовое платьице, из-под которого чуть выглядывали белоснежные панталончики с кружевом, бегать по комнатам, поскрипывая новыми башмачками, останавливаться перед материнским зеркалом и любоваться темными своими локонами, над которыми колыхался, как огромный цветок, шелковый бант.

И вот театр. Елины глаза разбегались при виде красиво одетых женщин и мужчин, которые чинно ходили по бесконечному фойе, пили у мраморных стоек буфета искристый лимонад, ели сладкое пирожное с кремом. А от театрального зала можно было с ума сойти! Всюду малиновый бархат, сверкающие позолотой ложи, в которых сидят красивые, как в сказке, дамы с перламутровыми веерами, переливающийся свет невиданно прекрасной люстры, вокруг которой торжественно трубят румяные младенцы с ангельскими крыльями! Как приятно было медленно идти рядом с отцом и матерью по наклонному к сцене, устланному коврами полу и слышать вокруг себя слова восхищенных зрителей: «Какая очаровательная девочка!», «Чудесный ребенок, не правда ли?» — идти и знать, что слова эти относятся к тебе, к твоему платьицу, банту, башмачкам, и радоваться тому, что ты красива, что пройдет немного лет и ты станешь такой же, как обольстительные дамы в ложах, и радоваться этому, и гордиться собой…

А когда в зале наступала полутьма и впереди, словно заря, смутно светились тяжелые складки бархатного занавеса, откуда-то из таинственных глубин, покорная воле стоявшего на возвышении человека в черном фраке, вдруг начинала звучать тихая, волнующая музыка, Еля забывала все на свете: сидящих в темном зале людей, отца, мать, себя. Очарованная музыкой, она была обращена туда, где вот-вот раздвинется малиновый занавес и перед притихшим залом появятся деревья старого парка, поющие девушки, юноши в цилиндрах. Они будут танцевать, веселиться, потом девушка в ночной сорочке, озаренная волшебным светом, станет петь о своей безответной любви. Как волновалась в эти минуты Еля и как плакала, когда один из юношей, такой молодой, с длинными кудрявыми волосами, печально пел о минувших золотых днях, о близкой смерти, а другой юноша, такой же красивый, убил его, своего друга. А музыка, уплывая куда-то ввысь, грустила об утерянном человеческом счастье, которое было так близко, так возможно…

Еле исполнилось десять лет, когда наступил голод и вместе с тысячами горожан, бежавших от голодной смерти в далекие села, хутора и деревни, семья Солодовых оказалась в селе с пугающим названием — Пустополье. Молчаливые, угрюмые люди с изможденными лицами голодали и там, умирали от тифа, а вокруг были только невылазная грязь, тусклые коптилки в нетопленных избах, холод и тоска. В те хмурые зимние ночи, как о светлом видении, вспоминала Еля о сверкающем огнями театре, о божественной музыке, о веселой перекличке автомобилей на людных городских улицах, о блестящих витринах магазинов, за которыми красовались одетые в модные платья восковые манекены. В Пустополье Еля училась в школе, занималась музыкой со старой учительницей, которая пуще глаза берегла свое единственное сокровище, пианино, и довольствовалась тем, что могла кое-когда посидеть у Солодовых за скудным обедом. В школе за Елей мальчишки увивались табунами, и среди них самым настойчивым был острый на язык белобрысый грубиян Андрей Ставров, сын деревенского фельдшера. Еля подружилась тогда с толстой ленивой хохотушкой Любой Бутыриной, с неунывающим Гошкой Комаровым и его похожей на японочку сестрой Клавой, с красавцем Виктором Завьяловым. Но как только миновала пора голода и Солодовы сразу же вернулись в город, обрадованная Еля быстро забыла их всех, а жизнь в захолустном Пустополье показалась ей кошмарным сном…