Над горой играет свет - Мадженди Кэтрин

— Конечно, вещей нужно много. Может, останешься там на лето. — Она улыбнулась, слишком лучезарно. — Самолет завтра, рано утром. А сегодня мы можем вместе что-нибудь приготовить, если ты еще хочешь.

— Я хочу.

Ребекка ушла, а я села на кровать и уставилась на чемоданы. Один, в голубую и белую клетку, как плед, купила мне Ребекка. А страшненький желтый был тот самый, с которым я прибыла в Луизиану.

Энди и Бобби торчали у себя в комнате, играли в «Звездчатые уголки». Когда я сообщила Энди, что мы уезжаем, Бобби заявил:

— Я хочу с Энди.

— Нет, Бобби. Прости, но тебе нельзя, — сказала я.

— А почему? — Он надул губы.

— Наша мама тебе не мама, — объяснил Энди.

— Ну и что? Моя мама не ваша мама, но она вам мама. Почему ваша мама не может побыть моей? — Бобби воинственно сложил руки на груди. — Я хочу поехать с Энди.

Энди кинул в Бобби мраморный шарик:

— Эй, брательник, послушай, что я тебе скажу.

Бобби стоял неподвижно, но все-таки скосил глаза в сторону Энди.

— Я хочу, чтобы и ты поехал, но никак нельзя, — продолжил Энди. — Это невозможно объяснить. Ты бы и сам не захотел остаться в этом ужасном месте. Точно не захотел бы.

Бобби убежал весь в расстроенных чувствах.

— Пусть. Все равно я не поеду, — сказал Энди.

— Не могу же я совсем одна.

— Почему бы нет? И с какой стати я должен ехать? И скажи мне прямо, ты-то зачем едешь?

Я не знала, что на это ответить, только просила:

— Мика точно не поедет, придется мне одной. Пожалуйста, Энди.

Энди сгорбил плечи.

— Ради тебя, но не ради нее.

Он вскочил и вприпрыжку убежал из комнаты.

Когда Мика вернулся домой, я качалась в кресле на крылечке, поджидая его.

— Салют. — Он уселся во второе кресло, вытянув перед собой длинные ноги. — Прекрати так походить на маму, ты меня бесишь.

— А ты прекрати так походить на папу.

Он вскочил и начал, спотыкаясь, мотаться по крыльцу.

— Как тебе, похоже на папу?

— Да ладно тебе. Он теперь почти не пьет.

Мика захохотал и плюхнулся обратно.

— Ми-и-ик?

— Да? — Он небрежно откинул со лба волосы и стал раскачиваться, будто ему совершенно все равно, что я сейчас скажу. Но я видела, как он весь напрягся, что ему совсем даже не все равно.

— Мама попала в аварию. Она в больнице, а тетя Руби умерла.

Мика перестал раскачиваться, но ничего не сказал.

— Я еду туда, Энди тоже.

Лицо его стало белым, как неисписанные еще листки в моем дневнике.

— Ты ведь не рассчитываешь на то, что я тоже поеду. Ведь нет, Вистренка?

— Но почему? — Я раскачалась сильно-сильно, чтобы он понял, что мне сейчас нет дела до его дурацких попреков маме.

— Я сказал тебе однажды, что никогда больше туда не вернусь.

— Но тогда ты был совсем мальчишкой.

— Не в этом дело. — Он встал и подошел к краю крыльца. — Пойдем прошвырнемся.

— Прошвырнемся?

— Да, пройдемся немного.

И мы пошли, как тогда, в день моего приезда. Мика засунул руки глубоко в карманы, шагал широко, какой-то жираф. И прямо на ходу, без всякого предупреждения, выдал мне:

— Гадского дядю Арвилла я убил.

Я замерла как вкопанная посреди улицы. Я вытаращила глаза, будто увидела что-то невообразимое, например хрюшку за рулем. Мика схватил меня за руку и сдернул с места.

— Что-что? — спросила я.

Он молчал, потом тихо произнес:

— Мне постоянно снятся кошмары. Не могу я туда вернуться. — Он потер глаза кулаками, пытаясь отогнать то, что увидел. — Я его толкнул. Но я не хотел ничего такого. Клянусь.

Я вспомнила тот день, все звуки и все запахи.

— Он сам… — Мика сглотнул, кадык судорожно дернулся вверх. — Он пытался меня изуродовать.

— Это как?

— Да так, пакостные дела, понимаешь?

Я понимала, что пакостные, но что конкретно — не очень.

Он вдруг испытующе на меня посмотрел:

— А тебе он никаких гадостей не делал?

— Нет.

Мика стиснул мое плечо:

— Честно?

— Честно. Он меня вообще не замечал.

Он снова заглянул мне в глаза и, молча кивнув, вытер лицо полой рубашки.

— Мика, что тогда произошло?

— Я забежал по лестнице на второй этаж, чтобы смыться от дяди. Хотел выпрыгнуть из окна, а он уже сзади. Дышит перегаром мне в шею, лезет. — Мика сжал кулаки. — Я обернулся, оттолкнул его, он свалился, и прямо на эту ржавую железяку, она его пропорола. Я слышал, как у него внутри что-то зачмокало, потом из него хлынуло, ну и все остальное. Я не знал, что же мне теперь делать. Сиганул из окна и побежал в лес, прятаться. Там ты меня и нашла. А что было дальше, ты знаешь.

К концу его рассказа мы успели вернуться к дому. Уселись во дворе на травку.

Я стала рвать травинки и складывать их в кучу.

— Я не знала.

— Черт, а откуда тебе было знать? Я никому об этом не рассказывал. По-твоему, такое можно кому-то рассказать? — Он прошил меня взглядом. — И ты чтобы никому. — Губы его задрожали. — Обещай мне. — Он крепко схватил меня за плечи.

— Я никому не скажу. Обещаю. — Сердце мое выскочило из груди и устремилось навстречу моему взрослому брату. — Ты не виноват, Мика. Не виноват.

— Я был совсем пацаном. — Он спрятал лицо в ладонях. — Иногда я как наяву вижу, как булькает кровь, как она хлещет. До сих пор меня преследует эта картина.

Я прикоснулась к его плечу:

— Ему досталось по заслугам. Ребекка говорит, что такого никто не заслужил, что бы человек ни делал. Она не права. Он заслужил. А ты нисколечко не хотел, чтобы так вышло. Ты сам сказал, что был совсем пацаном.

— Я убил человека. Какая разница, случайно или нет. Заслужил, не заслужил… Главное, что мне теперь с этим жить. Всегда.

Я вспомнила тот его припрятанный рисунок с израненным человеком.

— А ты рисуй, когда что-то здорово достанет, это успокаивает.

Он озадаченно на меня посмотрел.

— Знаешь, когда я что-то фотографирую, мне кажется, что я сама могу управлять своими чувствами. — Я пожала плечами, потому что звучало это как-то странно.

— В этом что-то есть, Ви. — Он глянул на дуб, по стволу кругами носилась белка, вдогонку за другой белкой. Веселые и беспечные, совсем как я сегодня у озера, всего несколько часов назад. Мика продолжил: — Скорее бы пролетел этот год, тогда я смогу свалить в Нью-Йорк. И больше никогда сюда не приеду, и в наши края тоже не вернусь.

— А сюда почему нет?

— Сам не знаю, Ви. Наверное, из-за папы. Боюсь, что в конце концов стану таким же, как он.

— Ты, это ты, Мика. Как можно стать кем-то еще, раз ты такой, какой есть?

— А тебе никогда не страшно, что ты станешь такой, как мама?

Я не знала, что ему ответить.

— В Луизиану, может, и наведаюсь. Но в Западную Вирджинию — черта с два, это точно исключено.

Мы стали смотреть на дом. В окнах уже горел свет, и дом был таким уютным, таким настоящим, таким нормальным, как на журнальных фотографиях. Белки были уже на макушке, мы слушали, как они шуршат по ветвям. Быстро темнело, и застрекотали цикады.

Ребекка, приоткрыв дверь, позвала нас ужинать. Мне стало стыдно, я даже ей не помогла.

— Еще минутку, Ребекка, — отозвалась я.

— Ладно уж, не спешите. — Она зашла внутрь.

Обернувшись, я увидела мисс Дарлу с Софи Лорен. Мисс улыбалась, но улыбка была печальной. Я мысленно произнесла: «Мисс Дарла, мне страшно. Помогите. Я не знаю, как быть. Запуталась».

И получила мысленный ее ответ: «Все будет так, как предначертано. Ты справишься, ты сильная».

— Салют, мисс Дарла, — поздоровался с ней Мика. — Как дела?

— Салют, Мика. Ты невозможный красавец, вот такие у нас дела.

Они друг другу улыбнулись. Взяв Софию на руки, мисс Дарла ушла к себе.

— Эта мисс Дарла таинственная личность. Чем-то напоминает бабушку Фейт, но чем именно — не пойму. Собираюсь написать ее, пока я тут. Может, обнаженной.

Я скорчила брезгливую гримасу, потом спросила: