Над горой играет свет - Мадженди Кэтрин

Я потрясла листочками перед его физиономией.

— Маме прислали вот это, и она напилась.

Мика с минуту вникал, потом протянул листочки назад. После чего наподдал еще нескольким жестянкам из-под пива, они взлетели очень высоко.

— На твоем месте я бы считал, что отныне отца не существует.

Сказав это, он развернулся и побежал в пустующий домик на холме.

Я хотела побежать следом, но мама могла проснуться и застукать меня с листочками. Я тихонечко разложила их у нее на полу, на прежних местах.

Нам мама так ничего и не сказала. Я как-то услышала обрывок ее телефонного разговора с папой. Мама говорила, что Муся-Буся дорого заплатит за письменное согласие и за нервотрепку, которую она устроила своими бесконечными фокусами.

Благодаря деньгам от Муси-Буси подарков на Рождество у нас в этом году было завались. Они горкой лежали под украшенной елкой, обернутые золотой и серебряной фольгой, с пышными зелеными бантами.

— Будем праздновать одни. — У мамы на глаза навернулись слезы, она решила пригласить тетю Руби.

Мама стала ей звонить, сидевший на кухне Мика многозначительно мне подмигнул. Как только мама ушла снимать с веревки белье, Мика набрал теткин номер.

— Тетя Руби, мама велела вам сказать, что передумала. — Он посмотрел на меня и поиграл бровями. — Сказала, что вам у нас делать нечего. От вас несет как от вонючей обезьяны.

Из трубки раздались вопли, Мика повесил ее на рычаг, громко хохоча и хлопая себя по коленке.

Телефон зазвонил, но Мика не снял трубку.

— Тебе здорово влетит.

— Спорим, что нет. — Напевая что-то под нос, он стал делать себе тост с корицей.

Чуть погодя мама велела нам сейчас же явиться в гостиную.

Мика явился, сияя улыбкой, а я с опущенной головой.

— Как ты посмел звонить мой сестре и такое ей сказать? Отвечай немедленно.

— Мам, ты чего? Не звонил я. У Ви спроси.

Я помотала головой, изображая недоуменное возмущение.

Мика сделал невинные глаза.

— Не знаю, что это она вдруг, а? Может, ей неохота сюда приезжать и она нарочно придумала?

— Ну ты и загнул, — пробурчала мама.

— Я? Да она ненавидит нас, ты же знаешь. Вспомни, что она с нами сделала.

Мама на секунду закрыла глаза.

— Гм… может, опять не просыхает.

Мика вышел, успев тайком мне улыбнуться.

На другой день мама отправилась пить кофе к миссис Мендель. Мика тут же снова позвонил тетке.

— Мама сказала, что вы жирная блядь и она вообще не желает вас видеть.

И снова тетка перезвонила маме, а мама снова вызвала Мику для объяснения, лицо у нее было красным, как попка у пухлого младенца.

— Мика Дин Кэри, ты звонил тете Руби? И обозвал ее жирной блядью?

Мика вытаращил глаза:

— Мам, а что это за слово? Я такого не знаю. Оно неприличное?

— Отстань. Вообще-то в детстве она обожала надо мной глумиться. Помню, врала, как не знаю кто. И сейчас, наверное, наплела! Сама не пойму, какого черта я ее позвала. Прямо сейчас позвоню, нечего ей тут делать.

Я как раз отхлебнула молоко, поэтому не смогла крикнуть «Йахууу!»

— Тебе лучше знать, мамуля, — сказал Мика. — Мам, а хочешь, я тебя нарисую? Ты сегодня очень красивая.

И настало Рождество, и не было никакой тети Руби. Мы проснулись рано и сразу побежали рыться в подарках. Мне предназначались книжки с головоломками, «Том Сойер», разноцветная прыгучая пружинка, хулахуп, обновки и новый велик. Мике — краски и три настоящих холста, тоже несколько обновок, настольная игра «парчизи» и новый велик. Энди получил и грузовики, и легковушки, и лодочки, пластилин и тоже новый велосипед. Три велосипеда! Мы чуть не умерли от счастья, почувствовав себя настоящими богачами. Мама устроила сказочный рождественский пир. Индюшка, картошка с подливкой, потрошки, тушенные с пряностями, тыква, вишневый пирог. Мы играли в только что обретенные игры и игрушки и жевали орехи и шоколадки, которые мама положила в рождественские носки. Я все время ждала, что отворится дверь, и войдет папа, и рассмеется ликующим смехом: «Ура, Рождество!»

Когда мы уселись за праздничный стол, Энди даже не взял в руку вилку.

— Кушай, Энди, — просила мама, — смотри, сколько вкусненького.

— Я жду папу, — заявил Энди, насупившись и выпятив губу.

— Вот дурак, он же не придет.

— Мика, не смей называть брата дураком.

— Пусть придет папа. — Энди упрямо выставил вперед подбородок, мамина повадка.

— Он хочет сделать нам сюрприз, — сказала я.

— Да не придет он, сестренка. Че-е-ерт! Когда вы с Энди это усечете? — Он сунул в рот так много пюре, что оно вылезало сквозь зубы.

— Он хочет сделать нам сюрприз, — повторила я, поспешив проглотить кусок индюшки, почти неразжеванный.

Мика, вздохнув, закатил глаза и снова набил рот картошкой.

Энди наконец взял со стола вилку.

— Да-а-а, папа придет.

Мама задумчиво потерла нос.

— Послушайте, мы ведь можем позвонить. Хотите?

— Да, мэм, — дружно ответили мы с Энди.

Мика молча отрезал себе еще индюшки.

Мама стиснула губы так, что их задорные уголки почти опустились, и набрала номер Муси-Буси.

— Лаудина, это я, Кэти, — сказала мама, теребя телефонный шнур. — Счастливого, рожа ты и тварь.

Мика так и покатился. Я на него зашикала.

— Я сказала, счастливого Рождества, Лаудина. — Мама подмигнула нам. — Слушай, твой тихоня дома? Дети думают, что он едет к нам. — Она обкрутила шнуром запястье. — Да, они так думают, и никто им этого не внушал, нет. Мы мирно сидим за столом, кутим. Так он у тебя?

Мы замерли в ожидании ответа Муси-Буси, и Мика тоже.

— Ахха. Ясно, ну спасибо. — Она повесила трубку. — Папа не приедет, дети мои. Энди, золотко, успокойся. Папулю сейчас кормит твоя бабушка, иначе ей было бы «совсе-е-ем одиноко». Ай-ай-ай, бедная старушка, с ее-то деньжищами не могла купить себе и сыночку билеты на самолет, навестить нас. Подлая дребедень, вот что я вам скажу.

Зазвонил телефон, но мама не сняла трубку. Он звонил еще пять раз, помолчал, и снова раздались звонки. Мама отрезала кусочки индюшки и тщательно пережевывала, будто это было самым важным в ее жизни. Я думала, Энди заставит ее все же ответить, но он тоже старательно жевал, подражая маме. Мика, пожав плечами, потянулся за подливкой. Я отпила молока, чтобы протолкнуть комок в горле.

Когда телефон окончательно умолк, мама набрала в грудь воздуха и медленно выдохнула.

— Очень жалко, ребятки, но что поделаешь. Давайте радоваться тому, что у нас сегодня есть. Подгнили души в Датском государстве [12].

— Мам, спасибо, очень вкусно. — Мика улыбнулся ей перепачканными губами.

— На здоровье, только вытри рот.

Вот так. Мы пировали дальше, уже ни слова не говоря о папе. Меня душила ярость, хотелось громить и крушить все подряд.

Поели, вымыли посуду и прибрались (даже братья вызвались помочь). А потом мы отправились кататься на велосипедах, хотя было холодно. Мама и миссис Мендель сидели на крыльце, пили в честь Рождества. Я представляла, что велосипед — это мой черный конь. И думала, что рядом с мамой должен был сидеть папа. Я вспомнила слова Мики, что мне нужно забыть папу, потому что он забыл нас.

Я внушила себе, что папа хотел приехать, но Муся-Буся не отпустила. А может, не было уже билетов на самолет. Или погода была нелетной. Или заболел сильно, даже не мог сидеть за рулем. Я представила, как он возвращается, один-одинешенек, в свою жалкую комнату с карлицей елкой, никакого сравнения с нашей зеленой красавицей, купленной на деньги Муси-Буси. И нет у него никаких подарков, только которые мы прислали.

Совсем один. Так я тогда считала.

ГЛАВА 12. Папа нашел себе шлюху

1965

Весной, когда ветер стал таким ласковым, что любые неприятные сюрпризы уже казались невозможными, к нам приехал папа, на голубом «корвэйре» с откидным верхом. Без папы нам жилось замечательно, так говорила мама. Дело было так. Я качалась на качелях, обдумывая, что бы такое сфотографировать, и вдруг на дороге раздалось рычание мотора. Когда этот «корвэйр» притормозил, я даже не сразу сообразила, что за рулем папа. И он был не один.