Владимир Гой - Записки современного человека и несколько слов о любви (сборник)

Ознакомительный фрагмент

Летнюю дачу в виде одной комнаты без удобств, с туалетом на улице и скрипящей водяной колонкой можно было снять за небольшие деньги и без особых проблем. В такой «дом отдыха» набивалось множество народу, и тонкие стены позволяли без особого напряжения слуха уловить, во сколько пришли соседи, кто о чем говорит, кто чем занимается. А утренний свист чайника заводским гудком поднимал всех на ноги.

Стараясь не скрипеть половицами, они крадучись прошли по коридору, тихо открыли дверь и проскользнули в комнату.

Что сказать, когда от страсти тебя колотит мелкой дрожью – тут действуют только руки и губы… и фуражка. Стас стащил ее с полки: «Примерь, тебе пойдет». Она отстранила фуражку: «Я ее терпеть не могу, и так на работе приходится часто надевать». Стас оторопело спросил: «Зачем?» – «Да я капитан железнодорожной милиции». Полумрак в комнате скрыл его удивленно-испуганное лицо, он как-то задергался, заволновался, и его достоинство опустило гордый флаг, признав поражение. Заметив исчезнувшее после ее слов напряжение, она обидчиво спросила: «Ты не любишь милицию?» – «Не, не, что ты, очень люблю! Просто, наверное, устал», – оправдывался он. «Ну, ничего, я тебе помогу», – и ее прелестная головка скрылась под одеялом.

Не знаю, почему он через полгода на ней женился, то ли по любви, то ли из страха, но живет с ней он, в общем-то, счастливо. А когда мне приходится у них бывать, меня очень веселит милицейская фуражка в прихожей на вешалке, хотя у нас давно уже полиция.

Временное увеличение

Поздний вечер, большинство ресторанов уже закрыто, подгулявший народ высыпал на главную улицу приморского города и, наслаждаясь вечерней прохладой, медленно прогуливается из одного конца в другой. Желающие продолжить праздник столпились возле ресторана «Юрмала» в надежде опрокинуть еще по одному коктейлю, приготовленному известным барменом Карлисом. Правда, шансы влезть в тесно набитый бар практически равны нулю. Но меня тут знают, меня тут любят.

Добротные дубовые столы, стойка и стулья, небольшая танцплощадка возле самого входа, а самое главное – классные девчонки и бесконечное веселье. Время молодости, итальянской музыки и романтических вечеров.

Напротив меня сидел мужик лет сорока с потрясающей девушкой лет двадцати двух. Они любезно приняли меня к себе за столик, так как отказаться от моего общества у них вариантов просто не было.

После нескольких коктейлей я расслабился, ушла неловкость и напряженность перед незнакомыми людьми, и мы представились друг другу. Спутник красотки не любил танцевать (как, впрочем, и я), поэтому мы с ним принялись обсуждать преимущества различных марок машин. С первых же слов я понял, что у этого дяди «колеса» что надо, но разбирался он в технике довольно слабо, и тут мне было чем блеснуть. Я начал рассказывать о достоинствах и недостатках современной автомобильной техники, выложил все, что слышал на последней лекции по эксплуатации транспорта. В общем, создал о себе впечатление то ли владельца крутой машины, то ли автослесаря. Она это поняла по-своему и стала смотреть на меня с нескрываемым любопытством.

«А у вас есть машина?» – поинтересовалась она. «Да, конечно», – ответил я таким тоном, словно об этом даже спрашивать неприлично. Ее партнера со звучным именем Сигизмунд совершенно не волновало, что у меня есть – машина или велосипед, он уже понемногу начал зевать и предложил своей спутнице: «Танюшка, может, пойдем? Мне завтра вставать рано». Но Танюшку зацепили мои необычайные познания, и она закапризничала: «Я хочу еще потусоваться!». Он стал ерзать, тоскливо смотреть по сторонам, на меня и, в конце концов, когда она вышла в туалет, попросил: «Слушай, парень, мне правда надо сваливать. Ты тут присмотри за ней, чтоб никто не обижал!»

Невероятным усилием воли я подавил радостную улыбку и, изобразив дружеское выражение лица, клятвенно пообещал: «Какой базар, все будет как надо!»

Он чмокнул ее в щеку, пожал мне на прощанье руку, сказал: «Я на тебя надеюсь», – и скрылся за дверью.

С транспорта я переключился на поэзию, начал читать что-то из Есенина, но она меня мягко прервала: «Давай стихи оставим на сладкое, пошли, потанцуем».

Медленный танец, тонкая талия, на которой не держится рука, периодически соскальзывая вниз по спине, трепет возбуждения и фантазии о продолжении вечера.

Подружка мимолетного знакомого была мне явно по вкусу, и ее изгибающееся в танце тело недвусмысленно говорило, что ответит мне взаимностью.

После короткого и быстрого, как молния, удара справа я очутился в сидячем положении, туго соображая, что произошло.

Надо мной стоял тот, кто на меня понадеялся. Ему, видно, очень не понравился мой подход к чести и достоинству его дамы в виде моей нескромной руки на одной из ее упругих округлостей ниже спины. Наверное, предыдущий жизненный опыт заставил его вернуться, и, в общем, он не ошибся. Ошибся он в другом – несмотря на мой невеликий вес и неспортивное телосложение Господь наградил меня духом бойца. Через минуту меня оттаскивали от него, как взбесившегося бультерьера.

В награду победителю, то есть мне, достался синий «фонарь» под глазом, разбитая губа и рюмка водки на мировую. А она все же ушла с ним.

Молодость – это ощущение безграничного ожидания, надежд на что-то новое, оптимизма и странного чувства, что жизнь уже прошла.

Из темноты то и дело слышится речь, приглушенная шелестом моря, вырисовываются силуэты обнимающихся пар, огоньки прикуриваемых сигарет, и весь ночной пляж наполнен романтикой и любовью.

Медленно бреду по берегу, вспоминая неудавшийся вечер, и злюсь сам на себя.

Ночная электричка – это последняя надежда загулявшихся рижан добраться до дома, поэтому на станции народу – не протолкнуться. Стараясь не светить своей разукрашенной в драке физиономией, пробираюсь к кассе и вижу возле нее ту, из-за которой произошла «битва», и она одна. Дожидаюсь в отдалении, пока она уходит на перрон, потом покупаю билет и направляюсь в противоположную сторону. Она мне уже неинтересна.

Дорогая тарелка

Дом по улице Лачплеша, 26 мало чем отличался от всех остальных – большой, серый, с внутренним двориком, куда с любопытством выглядывали окошки кухонь и ванных и выходила черная лестница. В подъезде дома денно и нощно дремал швейцар, интересуясь у посетителей: «Вы к кому?» – и, получив ответ, распахивал массивные входные двери.

Хозяйка четырнадцатой квартиры чем-то напоминала мне дом, в котором жила, – она была большой, с белоснежной кожей, черными ухоженными волосами, а пухлые руки с идеальным маникюром демонстрировали всем, как она себя любит. Большой балахон-накидка скрывал недостатки полной фигуры и даже вызывал некоторое любопытство – а что там, под ним.

Я бывал в этом доме несколько раз в год, иногда это был визит вежливости, а иногда заходил просто от скуки. И каждый раз, как только моя нога переступала порог, на меня выливался поток приятных слов, из которых следовало, что мне очень рады и выгляжу я на удивление хорошо для своих лет. Щебетание толстушки с пронзительными черными глазами иногда даже заставляло верить в правдивость ее слов. В ответ, с не меньшей пылкостью опытного вруна, я возвращал ей весь запас комплиментов: «Ты с каждым днем все лучше и лучше, как бы мне хотелось обнять необъятное», и так далее. После завершения ритуала обоюдного восхваления и непомерной радости встречи наступала недолгая пауза. Хозяйка бежала на кухню и ставила чай. Тапочек в ее доме всегда не хватало, поэтому со своим сорок третьим размером я сидел в носках, стыдливо рассматривал их, пытаясь принюхаться, но вроде все было в порядке и «аромат» остался в туфлях.

Чай обычно подавался в великолепных чашках с ручной росписью, тонкий рисунок был несомненно выполнен хорошим мастером и стоил больших денег. Держа в руке такую чашку, я думал не о вкусе чая, а о том, как бы ее ненароком не разбить.

Во время чаепития шло обсуждение наших знакомых, из которого я понял, что окружен практически одними врагами и проститутками. И в этом мире есть только двое хороших людей, которые в эту минуту пьют вместе чай. Здесь я получал сведения обо всех, кого знал, и о тех, о ком просто слышал.

И вот наступал момент, которого я ждал с самого начала визита. «А какое блюдо я купила!» – она приподняла свое тело и плавно унесла его из гостиной. Вскоре она вернулась, держа в руках тарелку размером с большой круглый поднос. На ней была роспись, сделанная каким-то местным художником позапрошлого века. К чаю она подала хороший армянский бренди, поэтому похвала ее приобретению была обеспечена. Потом она позвала меня на экскурсию по комнатам, чтобы показать новые картины, какие-то безделушки, зеркало венецианской работы, старинные часы «Зильберман и сын», половичок прошлого века, два отреставрированных стула, на одном из которых якобы сиживал российский самодержец (тайная информация от владельца антикварного магазина), а также комод, который будто бы тоже имел какое-то отношение к императорской семье.