Сергей Трищенко - ЯТ

– Чего не существует, силы? – возмутился Том. – А как же «сила солому ломит»?

– Ну, для соломы, может, и сгодится…

– Кстати, ты заметил, – обратился я к Тому, – что пять обычных чувств мы в продаже не встречали: ни осязания, ни обоняния, ни вкуса, кроме художественного, ни зрения, ни слуха. Равно как и здоровья. Выходит, их ни за что не купишь?

– Заметил, но хочу проверить. Вдруг продаётся где-нибудь… далеко отсюда. Гид же говорил о других ярмарках…

– Скажите, – обратился он к расхожему торговцу, который проходил мимо, – ум на Ярмарке продаётся?

– Вы что? – совершенно искренне удивился торговец. – Какой дурак станет продавать ум? А вам что, не хватает? – И он известным жестом покрутил пальцем у виска, словно заводя пружину.

– Нет, я так, – прокраснел Том, – поинтересовался. Для общего развития.

– Ну, ежели для развития… Развитие надо хорошо кормить, чтобы правильно развивалось.

Мы завернули за угол палатки и остановились: оказалось, позади первой палатки – где парень с левосторонней бородой скупал излишки совести – стоял лоток, на котором их продавали. То, что скупалось там, продавалось здесь – из тех же ящиков.

Здешний продавец торговал совестью направо и налево. К нему даже образовались две очереди с соответствующих сторон. Шла нарасхват.

– Где вы её используете? – поинтересовался Том у купивших.

– В домашнем консервировании. Чтоб добро не пропадало.

Полученные сведения подтверждали уже известные, и мы успокоились.

Через несколько шагов от очереди – я не успел их сосчитать – мы остановились, привлечённые необычным зрелищем.

Благообразный старичок продавал ностальгию. Единственную на всю Ярмарку. Около него толпился народ – не чтобы купить, а чтобы посмотреть на этакое чудо, на диковинную редкость.

Старичок держался бодро, но сердился, что не покупают.

– Захватаете! – ворчал он.

– Не лучше ли определить её в музей? Вы не пробовали предложить? – спросил спонтанный доброхот в соломенной шляпе.

– Пробовал. Разве там ценители? Они сами как экспонаты, обомшивели все, моль завелась…

– Какая моль? – засуетились доброхоты, предлагая свои варианты, – моль-ба?

– Или бе-моль?

– Моль-берт?

– А может, моль-екула?

– Моль-ер?.. – робко предположил кто-то, но его высмеяли:

– «Моль-ер»! Ты бы ещё сказал «С-моль-ный»!

– Может, моль-итва?..

– Обыкновенная, с крылышками.

– Почему же завелась – механическая, что ли?

– Ну, вывелась…

– На вывеске?

– На ввеске! – рассвирепел старичок. – И виски припомажены! – и, прихватив ностальгию под мышку, удалился, бормоча: – Я тебе припомню, я тебе намажу! При помощи сажень! По мощи сажень, помощиса Жень, помочися же, помочи в саже…

Мы также удалились, но молча и в другую сторону. В той мы, кажется, увидели всё.

А в этой – нет: мы невольно залюбовались тем, как сидящий в мини-мастерской мини-мастер ловко ударял мини-штампом по блестящему металлическому листу, и из-под его ударов сыпались в лукошко блестящие закорючки, напоминающие не то интегралы, не то параграфы.

Небольшая очередь, стоявшая перед ним, то медленно рассасывалась, то быстро собиралась вновь – словно повинуясь ритму его ударов.

– Что он продаёт? – сппросил Том медленно, как будто замёрз, хотя вокруг стояло тепло – в мешках и ящиках, а кое-где и навалом.

– Ошибки, – с готовностью ответил Гид.

– Как это?

– Каждый человек в жизни ошибается. Но разве можно ошибаться, не делая ошибок? Вот он их и продаёт. Делает и продаёт. Обыкновенное товарное производство. Этот продаёт новые ошибки. Вон тот, рядом с ним, продаёт подержанные.

У соседа на прилавке закорючки лежали приржавленные, потускневшие. Но зато и стоили дешевле.

– А где он их добывает? – Том чуть не сказал «достаёт», но вовремя удержался.

– По-разному. Находит – на улице, в парках, магазинах, учреждениях. Люди обычно стараются избавиться от ошибок, забыть их, оставить где-нибудь. В этом, в частности, основная причина того, что они вновь и вновь совершают те же ошибки. Ведь если с тобой нет ни самой ошибки, ни памяти о ней, ты можешь ошибиться на том же месте. Надо хотя бы помнить о сделанных ошибках, чтобы не повторять их. А другие, наоборот, всю жизнь только и делают, что собирают свои и чужие ошибки – а потом продают их. Он скупает, а потом перепродаёт.

– Зачем же люди покупают ошибки?

– Как зачем? Я же сказал: чтобы ошибаться! Имея ошибку, ошибиться легко… нет человека, который бы не ошибался. Так лучше воспользоваться чужой ошибкой, чем ошибиться самому. По крайней мере, ты будешь точно знать, что тебя ждёт, и сможешь заранее приготовиться. Наконец, ты будешь меньше переживать из-за неё. Ведь это ошибка, которую ты сам выбрал, уже известная, почти своя…

– А не будет ли сознание того, что ты сам, добровольно, сделал ошибку, ухудшать твоё состояние? И не станешь ли думать, что если бы не сделал, или сделал не сейчас, всё могло бы пойти по-иному? Человек всегда так думает. А тут собственными руками…

– Но если вы ошиблись специально, будет ли ошибка ошибкой? – я решил добавить вопросов.

– Конечно! Чем же она может быть? Можно попросить сертификат…

– Ну-у, как говорил Черчилль: «это не преступление, это хуже: это ошибка», – процитировал я. – мне кажется, специально сделанная ошибка тянет на преступление.

– Видите! Он ошибку ставил выше преступления! То есть ошибка намного важнее! Ценнее!

– Он говорил: хуже.

– Так это же в превосходной степени! В отрицательно превосходной.

Я понял, что чего-то не понял, и решил свернуть в сторону, произнеся банальность, которая иногда служила людям альтернативой в подобных спорах:

– По-моему, лучше ничего не знать. Пусть всё происходит само собой, чисто случайно.

– Случайно? – Гид усмехнулся. – Случайно ничего не происходит. И что такое случайность? Расхожий товар из соседней лавчонки. А на чужих ошибках можно чему-нибудь научиться. Помните выражение: только дураки учатся на своих ошибках, умные учатся на чужих.

– А если и на своих не учатся?

– Тогда это идиоты…

Пока мы рассуждали о дураках и ошибках, я сам чуть не совершил таковую: заглялелся, лялякая, на окружающие диковинки, и при переходе улицы не посмотрел, как положено, по сторонам. И на меня едва не налетел тяжеловесный першерон. Главное, он так топотал копытами, что слышно было за версту. Но я не услышал – наверное, потому что находился не за версту, где слышался топот, а здесь, где топота не было.

Нет, он не сбил меня: его круп пролетел в сантиметре от моего носа. И носу сильно досталось, тяжёлым запахом. А я почувствовал лёгкий испуг, который, впрочем, быстро исчез.

«В чём дело?» – подумал я, осмотрелся по сторонам и заметил небольшого мужичонку, который, оглоядываясь – оглядываясь с плотоядной улыбкой, – запихивал что-то в мешок. Увидев, что я его завметил, он смешался (со своим мешком. Ну и зрелище получилось, доложу я вам!..) и забормотал:

– Прошу прощения… я думал, он вам не нужен, вы будете рады от него избавиться… Но если хотите, я верну его… – и он залез до пояса в мешок и закопошился в нём, судорожно выискивая что-то.

Слова мужичонки разительно не соответствовали облику. Мне почему-то показалось, что он – скрытый интеллигент, вроде шпиона в чужих рядах.

Но отказался не поэтому. Я подумал: зачем мне испуг? Пусть и лёгкий. Неизвестно, сколько его нести придётся. Начнёт вдруг расти, тяжелеть… Пусть забирает. Я лишь спросил, где он их применяет. «Скрытый интеллигент» пожал плечами:

– Аккумуляторы можно заряжать…

– Спасибо, – поблагодарил я и помчался догонять Тома с Гидом, которые заболтались друг с другом и не заметили случившегося. Аккумуляторов у меня не имелось – ни здесь, ни дома. Но при случае могу кому-нибудь посоветовать.

Догоняя, я услышал продолжение Гидова рассказа:

– …Любопытный субъект. Собирает подмоченные репутации, сушит, чтобы отбить неприятный запах, гладит и продаёт. Мы встретились, когда он развешивал их для просушки. Я их узнал по узким разрезам в средней части, ни на что другое они не похожи! Он торгует недалеко, за углом. Да вот он! Можете взглянуть сами.

Народу вокруг субъекта толпилось много, все пробовали, щупали, мяли; некоторые нюхали, но брали неохотно. Неохотно, но брали – можно сказать и так: мнение зависит от точки зрения.

– Нет, что ни говори! – разорялся сухонький старичок, соря словами, что ятиками, – а подмоченная репутация так и останется подмоченной, хоть ты её выстирай и высуши. Хоть накрахмаль и загладь: всё одно вид у неё будет не тот, что у настоящей, невиновенькой.

Однако брали, повторюсь. Некоторые по нескольку штук.

– Как же так? – поинтересовались мы у старичка.

– На подстилки берут, в хлев. Свиньям всё равно, а коровам – нет. Какая ляжет, а другая и близко не подпустит. Она скотина умная, ей не всё равно, что в ногах валяется. Не то, что иной человек…