Николай Дорожкин - Между Непалом и Таймыром (сборник)

– Что делать в саду?

– Да ты иди, иди, там увидишь – очень интересно, просто смех!

Ладно, пошли смеяться… Прошли сосновую аллею. Темнотища – освещения никакого. Двинулись к березовой роще, где раньше было кладбище.

– Вы что, хотите меня испытывать? Тогда ещё рано! Полагается в полночь. И через настоящее кладбище, а не бывшее!

– Ты иди, иди… – взял меня под локоть Лёва, и мне показалось, что он как-то нервно глотнул воздух.

– Иди, не бойся, – очень бодро поддержал Толя.

– Чего – не бояться? Что вы темните?

– Стоп! – скомандовал вдруг Лева. – Пришли…

В лицо мне ударил слепящий свет фонарика.

– Кто ещё здесь?

– Я ещё здесь! – медленно произнес Р. Б., выходя из темноты и передавая фонарик Лёве. Выглядел он жутко. На нем был чёрный, мокро блестящий плащ, на голове – эсэсовская фуражка с высокой тульей и черепом на кокарде.

– Зинд зи фертиг? Вы готовы? – спросил он лающим голосом.

– Яволь… Йес, сэр… герр… – бормотнули в унисон мои конвоиры.

– Нун, гут. Что же, майн юнге фройнд, я объясню вам, в чем дело. Четыре дня назад вы передали моей… даме через третье лицо мои нелестные о ней отзывы. Так?

– Так! – подтвердил я.

– Он признался! Отлично! Прошу занести в протокол. А знаете ли вы, что в кругу настоящих мужчин такой поступок строго наказывается?

– Может быть, но я не вижу здесь настоящих мужчин!

– Отвечать на мои вопросы! Вы человек взрослый, старше шестнадцати, значит – подсудны. Мы, трое ваших товарищей, рассмотрев дело судом чести, заочно вынесли вам приговор, который немедленно и приведем в исполнение. Лео, ты готов? Анатоль, ты готов?

– Да, йес… сэр… герр…

– Приступайте!

Я не мог двинуться с места. Мысли, одна другой несуразнее, метались хаотически в голове. Так он немец… Мать – Магда… Ах ты… Фашист! Так вот за что он сидел… а ребята? Задурил… запугал…

Лёва тем временем достал откуда-то веревку, сделал петлю, перекинул через сук толстой березы. Толя взял меня за локоть: «Пошли…» Я понимал, что убежать от троих, в темноте, среди деревьев и могильных холмов – вряд ли… Что делать? Лёвка в очках, как и я… Собью очки, а Тольке ногой в пах…

– Пошли! – Толик подтолкнул меня к дереву. Я прыгнул к Лёвке, стараясь сбить очки, но он резко отшатнулся и треснулся затылком о дерево. К Тольке я повернуться не успел – он снова держал меня за локти. Я дал ему каблуком по голени, он взвыл, и я почти вырвался, но Лёва схватил меня за грудки, лицо его исказилось от боли в затылке…

– Все! Спектакль окончен. Лёва, Толя, идите домой! Задание выполнено зер гут… о-кей! Мы преподали нашему моралисту хороший урок кодекса мужской чести.

Я медленно приходил в себя:

– Сволочи вы все! Суки позорные! Я вам этого не забуду!

– Ничего-ничего, пусть выговорится… – почти ласково сказал Р. Б.

– А я не хочу с вами разговаривать!

– Всё! – голос Р. Б. стал жёстким. – Ребята, оставьте нас вдвоём. У нас будет серьёзный разговор. Не для посторонних… Идите!

Обиженно косясь на Р. Б. «посторонние» протянули мне руки: «Пока…». Я никогда не был матерщинником, но тут от души их послал. И добавил: «Холуи немецкие! Фрицевское г…!» – для убедительности. «Идите»! – уже зло крикнул Р. Б. Ребята ушли. Оставшись наедине с Р. Б., я почему-то не испытывал никакого беспокойства. Осталась только злость – на него, но ещё больше на друзей и на себя. Я поднял глаза на «немца»:

– Ну, что мне сообщит мистер-сэр-герр? Что я ещё не дорос до понимания сути его любовных похождений?

– Друг мой, – сказал Р. Б. как-то просто и устало, кладя на плечо мне тяжелую руку, – друг мой, простите мне весь этот идиотский маскарад… эту дешевую сцену. Дело ведь совсем не в той дуре… Велика потеря! Из-за этого я не стал бы огород городить. Дело не в ней, а в вас. Вот вы передали ей мои слова и решили – по вашей логике, – что она укажет мне на дверь. Но ведь было все совершенно не так! Надо же знать людей и учитывать их характеры, интеллект… Вы рассказали сестре дуры. Но сестра – тоже ведь дура! Она не вдовице всё изложила, а вывалила на стол – всему большому, дружному, честному трудовому семейству!.. И что же? Родные, воздевая руки к небу, изрыгают проклятия на мою голову? Три ха-ха! Они все накинулись на нее, на бедную вдовицу! И вдохновенно накинулись – вы же знаете их таланты в искусствах! Обо мне – ни звука! Я пришел – и ушел. А она осталась – молодая, здоровая, красивая и одинокая баба… Думаете, она будет вам за это благодарна?

– Да уж понял…

– И это ещё не все. Этот дурацкий спектакль… Простите за пошлую театральность, но – так вы лучше запомните… Вы слишком доверчивы… слишком открыты для ваших друзей… Просто прозрачны для них!

– Но они же – друзья…

– А вы уверены, что они для вас так же открыты? Поймите – очень немногие могут быть настоящими друзьями! Это – такой же редкий дар, как талант художника, музыканта, поэта. И дружба – не в общих развлечениях, целях и идеалах… Впрочем, я перешел на банальности – фи, сэр! Короче говоря, я хотел показать ваших друзей. Для вас был урок, для них – экзамен. Идёмте домой…

По дороге он отцепил от фуражки изображение черепа, как оказалось, грубо сделанное из костяной бельевой пуговицы, и приладил на чьём-то заборе, под номером. Задерживая мою руку при прошении, Р. Б. растянул усы в улыбке:

– А вы ещё скажете мне спасибо за этот спектакль!

– Большое спасибо! – я даже приложил руку к груди. – Век буду благодарен!

Но он проигнорировал мою иронию.

…Оказывается, Лёва и Толя всю дорогу, крадучись, шли за нами. Едва Р. Б. свернул к себе, они догнали меня.

– Ну, что вам нужно? Ведь ваш босс отменил… экзекуцию. Можете быть свободны… суки позорные! Иуды поганые…

Но – сквозь ругань, клятвы, взаимные посылы, толкания в грудь и хватания за рукава до меня все-таки достучалась она – истина. И оказалось, что…

Когда Р. Б. предложил им «психологический опыт», они поняли, что это испытание – для них. И сделали вывод: он – немец, эсэсовец, шпион и диверсант. Он и в лагерь пошёл для конспирации. Ребята согласились на опыт, но между собой решили: как только дойдет до дела, изобразить неумение и растерянность, чтобы он, Р. Б., сам взялся за палачество, а уж тут… Толя его сзади – р-раз! – по башке двухкилограммовой гирей (вот, на ремешке!), а Лёва – из-под низу! – бросает ему в глаза горсть нюхательного табаку (вот, в кисете!), и тут же его – левой в печень (ты понял, да?), а дальше я помогаю им его связать и – «куда следует»! Но я, оказывается, им помешал – хоть и растерялся, но не так, как они рассчитывали… А Р. Б., видимо, все же эсэсман – откуда у него плащ и фуражка с черепом? «Откуда?» – страстно вопрошали заговорщики. Как разочаровало их мое объяснение! Фуражка – просто мичманка, деформированная проволочным обручем! А череп… Эта подделка их просто оскорбила. Еще бы – так пошло купиться на пуговицу от кальсон!

И мои друзья единодушно решили – для них Р. Б. больше не существует! Они выдерживали характер около двух лет. Мне удалось помирить их только под конец его пребывания в нашем городе, когда мы были уже студентами…

«Сейчас будет Щебетовка. Здесь приличный пищеблок!» – объявляет Р.Б. и ведет алчущих перекусить. Перекус оказался плотным – назад публика еле тащится, но Р. Б. лёгок и бодр. В салоне многие задрёмывают. Но – не Р. Б. Едем дальше. Крым звенит под колесами могучей Львовской машины. Водитель – энтузиаст, как, похоже, все крымские шоферы…

Я – к Р. Б.: «А вы сейчас в каком жанре? Поэзия, проза?» – «Я – драматург! – отрекомендовался он во всеуслышание. «Помните мою пьесу «Серые глаза?» Я написал её ещё в зоне. Так вот, начиная с 1961 года, она прошла в театрах Новокузнецка, Вольска, Саратова, Берлина и даже Варшавы! Идут спектакли и по другим пьесам, на темы войны, разведки; жду разрешения органов на пьесу об одном неизвестном разведчике, но вряд ли получу – там есть нюансы… Так вы помните «Серые глаза»?»

Ещё бы мне не помнить! Я помню даже ту тетрадь, сшитую из листов разного цвета и качества, и помню страницы, исписанные то простым, то химическим карандашом, со следами дождя, прибитых комаров и мошки. Отпечатки пальцев, мелькавшие на страницах рукописи, состояли из древесной смолы, железной ржавчины и машинного масла. Не меньшее впечатление, чем тетрадь, произвела и сама пьеса. Суть вкратце такова.

Действие происходит в США конца сороковых годов. Старуха миллионерша слепнет. За восстановление зрения она готова отдать миллион долларов. Ей сообщают, что в Лос-Анджелесе работает хирург-окулист, который по методу Филатова пересаживает радужную оболочку от донора или свежего трупа. Он готов помочь миссис Денежный Мешок и даже предлагает на выбор цвет глаз. Карга хочет сохранить свой природный цвет, очень редкого оттенка серый, но ставит условие: никаких трупов! Только донор-доброволец. В это время любимый внук миллионерши, прогрессивный журналист, собирает материал о жизни «дна»: инкогнито бродяжничает, живет в трущобах, общается с изгоями общества. Новые друзья обещают ему сенсационную информацию, сводят в кабаке с «нужными людьми», те его спаивают и дают подписать какую-то бумагу. Потом бросают в машину и куда-то увозят.