Наталия Терентьева - Похожая на человека и удивительная

Ознакомительный фрагмент

Ничего не останется от тебя, ничего! И не родится у тебя сын, которого ты, оказывается, так ждешь! Зачем ты тогда возил сюда девочку, зачем мучил ее, если и не собирался разводиться с женой, зачем врал, зачем учил всяким гадостям, зачем, зачем…

Я с трудом очнулась от внезапно навалившейся на меня картины и резко обернулась к тихо сидящей сейчас на диване Верочке. Бледные губы ее были плотно сжаты, глаза смотрели в одну точку перед собой, и лишь тонкие ручки непрестанно перебирали что-то в воздухе, словно она пыталась, не глядя, разобрать какие-то перепутавшиеся нити…

Я подошла и села перед ней на корточки. Верочка равнодушно взглянула на меня и отвела глаза.

– Тебе сколько лет? Двадцать?

– Восемнадцать, – бесстрастно ответила Верочка и вдруг, набрав полную грудь воздуха и задрожав, разрыдалась. – Я не знала! Я ничего не знала! Он говорил… А на самом деле… И у меня ведь… Но я не буду… Нет! Он говорит, но я не… Как я скажу маме?!.

Верочка захлебывалась от слез и говорила невнятно и путано. Но я все поняла. Сидя рядом с ней на корточках, я чувствовала в ней вторую жизнь. Чувствовала тепло, тяжесть и беспомощность этой новой маленькой жизни.

Я пересела на диван и обняла девочку.

– Не плачь, пожалуйста. Вот у меня нет детей. И мне очень плохо от этого. А у тебя будет. Зачем тебе еще какой-то дурацкий Елик? У тебя молодые мама с папой, они будут рады малышу, он для них будет как ребенок.

– Ты что? – Верочка аж задохнулась. – Им нельзя ничего говорить! Они даже не знают, что я с ним… что я не девушка…

– Конечно, – кивнула я. – Ты живешь одна, Елик снимает тебе квартиру просто так, и мама с папой ничего не знают. А даже если так? Узнают.

– Они меня заставят… – Верочка затряслась от слез.

– Не заставят, – покачала я головой. – Нет. И ты не сделаешь этого. Будет у тебя малыш. Прелестный, чудесный, похожий на тебя, будет тебя любить. Будет расти, удивлять тебя, радовать… Будет держаться за тебя ручками много-много лет… И забудешь ты Елика, как будто его не было. Уверяю тебя.

– Откуда ты знаешь? – вскинулась Верочка.

Действительно, откуда я знаю? Я улыбнулась:

– И про пожары всякие забудь. Не наше это дело.

– Никто его тогда не накажет! Все несправедливо! Он так и будет жить! Всё сходит ему с рук, мне рассказывала домработница, у него до меня тоже одна девушка была, потом плакала ходила, а он ее выгонял…

– Все несправедливо, – кивнула я. – Так устроен мир. Но ты не наведешь в нем справедливости, тем более таким способом. Ты можешь спалить его дом, у тебя получится, я уверена. Но тебя посадят в тюрьму на пятнадцать лет, и твой малыш родится в тюрьме, у тебя его заберут, и он будет расти без тебя.

– Меня не поймают! – Верочка подняла на меня почти безумные глаза.

– Обязательно поймают. Хотя я верю, что ты все очень хорошо придумала. И, кстати, советую тебе все это записать. Получится интересный рассказ. Твой дядя с удовольствием пристроит его напечатать – не у нас в журнале, так в другом месте. Ты сочинения хорошо в школе писала?

– Плохо, – вздохнула Верочка.

– Тем более. Получится оригинальный рассказ, не похожий на другие, не банальный.

– А… – Верочка хлюпнула носом, высморкалась в мокрую истерзанную салфетку и вдруг спросила: – А как его начать?

Я засмеялась:

– Да так и начни:

«Я подошла к забору, стараясь не попасть в свет фонаря, и достала плоскую канистру бензина. Резкий запах ударил мне в нос. Как странно все-таки пахнет бензин. Чем-то не существующим на земле и давно забытым… Капля бензина попала мне на сапоги. Когда я покупала сапожки, модные, похожие на маленькие тупые топорики с тусклыми медными пряжками в форме неправильных сердечек, я еще не знала, что скоро, очень скоро приду в этот дом совсем с другой целью…»

– Я запишу? – покорно спросила Верочка.

– Запиши, – кивнула я. – Только оденься сначала.

– А дальше там что будет? – Верочка все же встала и потянулась за розовым пушистым свитером, валявшимся на кресле.

– Дальше героиня подожжет дом и, когда он загорится, поймет, как ужасно она поступила.

– И спасет всех?

– Не думаю. Скорее, будет стоять и смотреть на пламя, поглощающее в себя все ее обиды, разочарования, беды…

– А потом?

– Потом – суп с котом! Сними-ка этот свитер!

– Почему? – Верочка погладила мягкую шерсть, нежно обтягивающую ее маленькую неразвитую грудку.

– Потому что тебе в нем себя жалко. У тебя есть что-нибудь… нет, не черное… желтое или красное? Раз уж тебе так хочется огня.

Верочка подошла к большому шкафу и распахнула его.

– Вот, мама мне купила модный комплект, но он мне не нравится, агрессивный очень.

– Для поджигателя как раз сойдет! – усмехнулась я. – Надевай, надевай, посмотрим…

Верочка надела белую блузку с утрированно длинными манжетами, темно-серую жилетку из плотной ткани и черные обтягивающие джинсы.

– Ну вот, другое дело! Скажи, уже не так себя жалко?

Верочка взглянула в зеркало и попыталась опять заплакать.

– Жалко… – проговорила она и вдруг улыбнулась сквозь слезы. – Вы как психотерапевт, да? Я смотрела в одном фильме…

– Да прямо! – отмахнулась я. – Психотерапевт… Я – как большая, умная подружка. Или старшая сестра. Все, времени нет. Пойди умойся.

– А краситься?

– Так сойдет! Опоздаем. Мне, знаешь, сколько надо сегодня еще успеть! А тебе, кстати, зачем краситься? Вводить в искушение других Еликов? Мальчикам твоего возраста ты и так понравишься.

Верочка вздернула носик, хотела мне что-то ответить, но засмотрелась на себя в зеркало и отвлеклась. Понравилась, видимо, себе в новом наряде. Вот и ладно. Понравиться себе – первый шаг в другую сторону от несчастной любви.

Глава 12

– Справилась? – Вячеслав Иванович, кажется, не сомневался, что я буду заниматься личной жизнью его племянницы. – У нее все в порядке?

– Почти. Вот стоит готовая, ждет редакционного задания. Я даю ей трубку.

– Давай! То есть… Нет! Лика, а ты… гм… У тебя сегодня что?

– У меня сегодня рабочий день, Вячеслав Иванович.

– Вот именно. Поэтому поезжай-ка ты с Верой к Селиванову, то есть Селиверстову, или как его там, в общем, к банкиру этому… Я хотел, чтобы она сама, но что-то теперь сомневаюсь. А с ним с таким трудом договорились об интервью…

– А банкиру есть что рассказать миру? Можно так и назвать, кстати. Со знаком вопроса.

– Борга! – тяжело вздохнул Вячеслав Иванович. – Ну что ты, как с другой планеты, честное слово! Да, людям интересно знать, как можно заработать очень большие деньги…

– Очень большие деньги практически нельзя заработать, их можно только украсть. У всех сразу. Или у кого-то лично. Вы же понимаете, я не буду писать того, чего нет.

– Да уж как не понимать, – опять вздохнул Вячеслав Иванович. – Поезжай, а? Колоритный, говорят, дядька. Судьба интересная. Из грязи в князи, как говорится… Покажи там Верочке, как да что, ладно? Ты же умеешь…

Вячеслав Иванович отключился, не дожидаясь моего «ладно». И действительно, как я скажу «нет», услышав про интересную судьбу?

Любая поездка по Москве в последнее время превращается в длинное, наполненное яркими эмоциональными впечатлениями путешествие. Например, как сократить дорогу, проехав сквозь тупиковый двор? Или, рискуя лишиться прав, по односторонней дороге в обратную сторону задом? Я уж не говорю про волнительную езду по встречке, по тротуару и в обгон машины ГИБДД, и так едущей с предельной скоростью… Можно, конечно, заменить это медленным, мучительным движением в пробке со скоростью пешехода, идущего из точки А в точку Б, – пять километров в час… Можно даже и не мучиться, а болтать по телефону, или слушать музыку, или болтовню моих товарищей на радио, или аудиокнижки. Но я, к примеру, не люблю, когда мне читают вслух. Отвлекаюсь на плохую дикцию, нелогичные ударения, выспренность тона…

Чаще всего в пробках меня охватывает ощущение неправильности и странности нашей сегодняшней жизни, и я ощущаю себя беспомощной частицей потока, оказавшейся не в том месте и не в то время. Я начинаю думать про всемирные катастрофы, про гибель древних цивилизаций, от которых не осталось ничего, и мы не только не знаем, отчего они погибли, но часто и не верим, что они были, про сегодняшнюю перенаселенность отдельных участков суши, про глобальное потепление, таяние льдов Антарктиды, про грядущие войны за перераспределение земель и их богатств. Мне становится плохо от этих мыслей. Поэтому я предпочитаю в пробки не попадать. А попав – пытаюсь припарковаться и добираться до места иным способом.

Вот и сейчас, потратив полчаса на шиномонтаж моей машины, пораненной озлобленным дядей Павликом, мы отъехали с Верочкой на два километра и встали в глухой пробке.

– Лика! – позвонил мне очень кстати Леня Маркелов. – Ну слушай, вчерашняя передача такой резонанс имеет. От тебя все просто тащатся!

– Лёня, говори по-русски, а то не приду больше… – Я взглянула на насупленную Верочку и не стала продолжать.