Владислав Картавцев - Восемнадцать часов дурдома

Ознакомительный фрагмент

Но не помогло: осины и огня оказалось мало: душа Ножова вместо того, чтобы отправиться прямиком в ад, осталась на земле и вернулась в столь любимую им при жизни клинику на Загородном шоссе – в то время бывшим глубоким Подмосковьем.

С тех пор в клинике воцарился мрак. Нет, конечно, пациенты уже не исчезали посреди ночи – дух Безумного Психиатра (как втайне стали называть мертвого Ножова сотрудники) был не настолько силен, чтобы вернуться обратно из царства мертвых – но зато он организовал на территории настоящий террор (невидимый, но явственно ощутимый), который не могли остановить ни молитвы, ни крапление святой водой, ни даже вызов первосвященника с громадным кадилом и хоругвями.

Сперва на стенах начала проступать кровь – она сочилась из сочленений бетонных плит, из каверн каменной кладки и из неплотно заделанных швов. С кровью стали бороться всем миром – стены терли по три раза на дню, красили масляной краской и даже рисовали кресты с распятием, чтобы отпугнуть злого духа Ножова.

Бесполезно – кровь плевать хотела и на краску, и на приборку с помощью дихлофоса, и на потуги персонала, пытавшегося запугать ее коммунистической символикой – серпами, молотками и ликом Ильича. Единственно спасали распятия, но вмешалась ЧК, и от идеи привлечь Царство Божие к изгнанию Безумного Психиатра пришлось отказаться. В конце концов, решили просто выдать каждому по красной тряпке и письменным приказом обязать стирать выступавшую кровь со стен – дешево, эффективно и всегда есть, чем заняться.

В ответ кровь проявила фантазию: почуяв, что на нее объявили охоту, она облюбовала потолок и время от времени пузырилась сквозь пол – хотя и без должного энтузиазма, а так, для галочки. Видно, резервные запасы бесхозной крови в распоряжении Ножова были все-таки ограничены, и об этом немедленно стало известно руководству больницы. Оно (руководство) торжественно объявило, что вскоре с проделками ненавистного духа будет покончено – и даже намного раньше, чем большевики построят коммунизм в отдельно взятой стране.

Рано радовались! Безумный Психиатр пошел в наступление, и через пару месяцев на страницах многочисленных стенгазет (вот ведь насмешка!) стали появляться нецензурные стишки, обличающие советскую власть и тупоголовых врачей-рвачей, которые ничего не смыслят в вопросах жизнедеятельности мозга, а все туда же – за степенями и званиями! Автором стишков мог быть только дух Ножова, поскольку никто другой не был на такое способен.

Вот лишь один пример из множества ему подобных, что доводили больничное руководство до белого каления:

Главврач – кретин,Ест булку,Пьет водку,Жрет селедку,И не один, а в сладких мукахСо старшей медсестрой,Безумной сукой —Будущей вдовой Мазуркиной!

Мерзкие стишки били прямо в цель (красавица Мазуркина действительно имела порочные сношения с главврачом), поэтому с ними боролись отчаянно, но, как и прежде, без особого успеха. Шли даже на то, чтобы вовсе прекратить выпуск стенгазет, но тогда гнусные рифмы появлялись на стеклах и даже на мраморе парадного холла, так что вскоре газеты вернули на место, а вирши от Ножова стали своеобразным внутренним флюгером, который четко указывал, откуда ветер дует.

А к приезду проверяющего начальства у Безумного Психиатра всегда имелись при себе домашние заготовки, поэтому комиссии редко появлялись на Загородном шоссе – мало кому хочется читать про себя дурно пахнущие чертовщиной пасквили:

Вот председатель комиссии,Лысый и обписанныйЕще в детстве,Из-за чего родители его лишили наследства,А он подался в большевики,Учиться ему было не с руки,Теперь ходит гоголем, смердит и водку жрет!Тупой, обписанный, коровозадый идиот!

– Кто коровозадый идиот? – как-то раз в клинику прибыла группа изучения феномена Безумного Психиатра, – я?

Председатель группы, заместитель главкомиссара ГПУ по Искоренению Потусторонних Вражеских Происков, выглядел смущенным и очень расстроенным. Он вопросительно потыкал карандашом в стенгазету, на которой красовались скабрезные строки, понурился и отошел, бормоча под нос, что как его только не называли: и гомосексуалистом, и выпендрежником, и даже еще обиднее, но до коровозадого идиота не додумался никто.

Группа пробыла в больнице совсем недолго: выписали указ окурить все помещения еловым дымом, после – ипритом, а напоследок – фосгеном. Понятное дело, пациентов пришлось временно эвакуировать, каша заварилась нешуточная, специальные части дежурили вокруг клиники несколько недель, пока шла дезинфекция, а когда все было кончено, дух Ножова подвесил прямо над входом в здание поэтическое эссе, ставшим с тех пор негласным слоганом клиники на Загородном шоссе:

Сюда мозг неси,В чести здесь мозги,Мозги здесь ждут,Мозгам здесь покой и уют!Мозги здесь в цене,Мозги искупают в формалине, потом в вине,Потом – на блюдо, потом – в кадку,Изучать ночью, изучать украдкой,И помни, только мозгСпасает тебя от бед и невзгод!

– Только мозг спасает тебя от бед и невзгод! Кто бы сомневался! – Андрей вспомнил, как однажды к ним в институт приехал с лекцией профессор с Загородного шоссе – на лацкане пиджака у него был прикреплен замысловатый значок красного цвета с выбитой яркой надписью, повествующей о мозге. Профессор производил впечатление если не полностью, то уж точно, наполовину сумасшедшего – хотя, принимая во внимание специфику его работы, в этом не было ничего удивительного.

Профессор поочередно вызывал студентов к доске и вкрадчиво предлагал им пойти работать в клинику, особенно напирая на то обстоятельство, что в последнее время Безумный Психиатр сдал (как-никак, много десятилетий прошло с момента убийства Ножова), и теперь доктора и сестры чувствуют себя на рабочих местах не в пример лучше прежнего. И некоторые поддались на его уговоры (в том числе и Андрей), и оказалось, что зря.

– Да уж! С кем не бывает! – Андрей вломился в кабинет, буквально ощущая всем телом, как «душок» хватает его за брючину, ползет выше и старается проникнуть прямо в легкие. – Быстро маску! – он рванул дверцу шкафа и натянул на лицо марлевую повязку, еще с вечера пропитанную «Зеленой маркой». Этот сорт водки «душок» особенно не любил (а вот и зря, поскольку водка отличная), он воспринимал ее, как чистый вызов и оскорбление в лучших чувствах, поэтому долго в кабинете не задерживался и растворялся под полом, чтобы ночью опять появиться.

– Теперь уж точно всё! – Андрей подождал минут восемь, пока атмосфера совсем не очистится, и выудил из стола заветную пачку с чаем.

– Эх, сейчас бы мамин пирожок! – перед глазами встало пятнадцатилитровое эмалированное ведро, набитое выпечкой и накрытое вафельным полотенцем. Мечта любого подростка – можно прибежать с улицы и быстро вцепиться зубами в пирожок с картошкой или с капустой. Потом достать из холодильника сметану или разогреть на плите масло и – пир! А если рядом еще и друзья – весело балагурят и отдают должное твоей матушке, так и вообще красота!

– Пирожок, пирожок, какой пирожок? – вслед за ведром перед мысленным взором Андрея возникла рожа Кирпича из «Места встречи изменить нельзя» и расползлась вширь – ни туда, ни сюда, словно намекая, что Кирпич не фрайер – хотя по замашкам так сразу и не скажешь. – И что тебе опять нужно? – прогнать Кирпича можно было только одним способом: грохнуть по столу кулаком и четыре раза обернуться через левое плечо. Андрей так и сделал и тут же схватился за живот. Кирпич исчез, оставив после себя приступ гастрита. Или это фантомные пирожки вперемешку с утренним нервным напряжением сыграли с ним злую шутку? Впрочем, чай, безусловно, поможет!

Андрей взял с подоконника кипятильник и быстро сунул его в розетку, подставив дежурный граненый стакан, наполненный водой.

– И почему здесь запрещены электрические чайники? Неужели никто не в курсе, что все пользуются кипятильниками? – конечно, все были в курсе, вот только внутренние правила запрещали электронагревательные приборы (во избежание пожара), а правила пока никто менять не собирался. – Черт! – Андрей злобно одернул палец от вмиг раскалившихся лезвий, через которые шел ток. Кипятильник у него был не абы какой, а с зоны, откуда недавно откинулся его школьный друг – сидел за ограбление.

Когда друг позвонил к Андрею в дверь, тот поначалу его не признал. Друга звали Федор, наколки, казалось, покрывали все его тело. Федор отмотал полноценную десятку (ограбление было серьезным, с причинением тяжких телесных повреждений, поэтому ему и дали на всю катушку).

– Вот так-то, старина! – они как следует выпили за встречу, и Федор пустился в воспоминания. Вид у него был слегка дикий, время от времени он подергивался и судорожно озирался, а когда Андрей случайно уронил нож на пол, взвился со стула и долго потом не мог успокоиться.