Николай Дорожкин - Между Непалом и Таймыром (сборник)

А немецкие слова с этого дня всплывали и на уроке физики, и на зоологии…

Первый урок Сан-Саныча – а так его звала уже вся школа, и учителя в том числе, показал, что учить немецкий – интересно. Но уже на втором его уроке мы почувствовали, что учиться стало труднее. Сначала показалось, что средняя оценка снизилась на один балл – прежние пятёрочники съехали на четвёрки, хорошисты – на трояки, троечники начали хватать пары и колы… Но вот Мартины двоечники вдруг пересели на тройки, воспрянули духом и стали почему-то лучше успевать даже по русскому и литературе!

Но особенно тяжко пришлось небольшой группе из 5–7 человек, в которой мне тоже пришлось оказаться. У Марты мы были среди твёрдых четвёрочников, и пятёрки перепадали, но Сан-Саныч на нас насел, как басенный медведь на крестьянина. Он не прощал нам малейшей небрежности, гонял по всему материалу, давал нам немецкие книжки на дом и заставлял переводить по странице в день, а потом и больше… А я всё сильнее ощущал непривычную потребность встречаться и разговаривать с этим человеком не только на уроках немецкого…

О вреде и пользе эпигонства

Восьмиклассником, начитавшись Власа Дорошевича и Льва Кассиля, я начал издавать подпольную газету «Голос республики Щ.». Буква Щ начинала фамилию моего друга Толи, – он перешёл в вечернюю школу и работал ассенизатором, но мы продолжали считать его своим. Конечно, издание такой газеты было грубым эпигонством, но разве оно исключает вдохновение? Хотя ничего особенного в газете и не было. Ну, передовая статья – сообщение о провозглашении Республики Щ в составе Великой Империи. Географическая карта империи, административно-территориальное деление: республики, королевства, ханства, султанаты и эмираты… Списки официальных лиц: глава государства, премьер-министр, другие министры, генералы, верховный судья, палач… Неоднократное упоминание – почтительное, со всеми титулами – самого Его Величества Императора по имени Гыр-Нога… Светская хроника: имена очередных фаворитов и фавориток, указы о награждении орденами от № 1 до № 5+, сводки с мест боёв между султанатами и эмиратами… Уголовная хроника (типа «некто Икс курил в сортире, был застукан неким Игреком, доставлен непосредственно к Е.В. г. Императору Гыр-Ноге, морально четвертован, физически поимел бледный вид») и т. д., включая ребусы, эпиграммы и карикатуры… Язык газеты и имена политических фигур были понятны – в чём я не сомневался – только гражданам республики Щ, для которых и выпускалась газета.

Эффект был оглушительным! «Огонёк» Коротича просто отдыхает… Первый номер газеты (восемь тетрадных страниц) за один день был предельно истрёпан и замусолен. Но первый же оказался и последним… Единственный экземпляр газеты был изъят у какого-то растяпы беспощадной рукой завуча-исторички – Железной Дамы. Брезгливо держа «Голос Республики Щ» за уголок, завуч-историчка невозмутимо закончила урок и, не удостоив газету прочтения, так же брезгливо опустила её в портфель.

А на другой день… Первые два урока прошли спокойно. Третий – химия. Вёл её сам директор, грозный Гольденберг. Это был мужественный золотокудрый красавец, которому шла даже хромота от фронтового ранения. Урок он вёл как обычно. Но вот, посреди рассказа о солях щелочных металлов, он, ни к кому не обращаясь, медленно и задумчиво произнёс: «Интересно, а кто это такой – император Гыр-Нога?» И демонстративно скрипнул протезом, произведя тот самый звук, от которого и пошло его прозвище. Республика Щ подавленно молчала. Я предположил, что ведётся расследование, и увидел своё будущее в довольно мрачном свете…

На перемене наша классная руководительница, географиня Полина Абрамовна, могучим бюстом загнала меня в угол и, таинственно глядя в сторону, на конспиративно-пониженных тонах сообщила: «Я выкрала и уничтожила этот дурацкий пасквиль. Считай, что пронесло. Но учти на будущее!» И, после жуткой паузы: «С ума сойти! Подпольная газета в советской школе! В моём классе! При такой сложной международной обстановке!.. И имей в виду – ОН догадывается, кто издатель, автор и редактор…». Все мы, конечно, знали, что Полина – жена директора, но тут я, на радостях, «прикинулся валенком»: «Кто – ОН?». «Как это – кто?» – распахнула Полина печально-насмешливые библейские глаза. «ОН – император Гыр… Тьфу, директор школы! Кто-кто… Дед Пихто! С вами с ума сойдёшь…». И величественно удалилась, плавно колыша синим панбархатом.

А Его Величество Государь Император в тот же день остановил меня в коридоре и, ткнув перстом в пуговицу моей гимнастёрки, всемилостивейше повелеть соизволил: «Поручаю тебе работу заместителя главного редактора школьной стенгазеты! Но – без глупостей, мистер Херст!» И добавил вдогонку: «В другой раз классная дама тебя не спасёт!».

…А главным редактором школьной стенной газеты был Александр Александрович Энгельке…

«Таинственная гондола»

И вот, получив «высочайшее поручение», я стал видеться с Сан-Санычем помимо уроков. Делать с ним газету было одно удовольствие. Он знал массу забавных случаев из истории журналистики, рассказывал о Чехове, Куприне, Гиляровском, Олеше, Ильфе и Петрове. Когда дело дошло до эпиграмм, оказалось, что он помнит их сотни – греческих, римских, средневековых, русских девятнадцатого века – и на языках подлинников, и в переводе. «Как вы смогли столько заучить?» – изумлённо спрашивал я его. «Ничего я не заучивал… Что запомнилось – то и вспомнилось…» «Как так?» «Много будешь знать – мало будешь спать! Давай карикатуру…»

Как-то мы с ним основательно застряли на банальном сюжете: некий мрачный балбес из девятого класса поимел четыре двойки за четверть. Карикатуру я сделал столь же банальную: тупого вида амбал, стоя в колеснице, аки фараон, правит четырьмя лошадьми с двойкообразно выгнутыми шеями. Подпись что-то не шла. Сан-Саныч ритмично проборматывал что-то вроде: «он на уроке хмур и тих, зато четвёркой править лих… нет, квадригой править лих…» Слово «четвёрка» применительно к лошадиной упряжке вытолкнуло на поверхность моей памяти полузабытые строчки, и я негромко продекламировал: «Когда святой Марк покинет свой грот, и впряжёт в колесницу четырёх коней…»

Ритмичное бормотание прекратилось. Сан-Саныч удивлённо смотрел на меня и медленно поднимался со стула:

– Ты… Эти стихи… Откуда ты знаешь эти стихи?

– А из книги… как её? «Таинственная гондола»…

– Ты читал «Таинственную гондолу»?

– Ну… А чё такого?

– «Ну, чё…» Читает такие книги – и «ну, чё…»

Он смотрел на меня так, как, наверное, смотрел бы сто лет назад православный миссионер на встреченного в сибирской тайге остяка или шорца, читающего вслух псалмы Давида на греческом…

– А чё? Ничё… (Это я уже, подыгрывая, изображаю туземного вахлака). Законная книженция!

– Эта «законная книженция» была моей настольной книгой, когда я был чуть моложе тебя – в 12–13 лет… Ты давно её читал?

– В третьем классе… Кирюха один давал, эвакуированный. В красной обложке…

– «Кирюха…» Ты хоть понимаешь ли сам, что говоришь? «Кирюха эвакуированный в красной обложке!»… Бордовый коленкор, золотое тиснение… Издательство «Гранстрем». Исторический роман времён наполеоновских войн. Бонапарт в Италии. Мистика, экзотика… А героев помнишь?

– Конечно… Марк Севран, французский офицер… Гондольер Марино Фано… Этот – сбир, полицейский… Я хотел бы ещё раз её почитать – тогда я не всё понял и не дочитал: хозяин быстро забрал. Они в Россию возвращались…

– В Россию? А здесь не Россия?

– Здесь – Сибирь…

– Сибирь – тоже Россия, запомни! Так что же? Получается, что у нас с тобой одна и та же любимая книга?

– Ну, не то чтобы самая любимая… Перечитать – хотелось бы!

– А ты можешь назвать мне несколько вещей, которые ты перечитываешь или хотел бы перечитать?

– Конечно! «Спартак» Джованьоли, «Человек-невидимка» и «Борьба миров» Уэллса, «Очарованный странник» Лескова, «Педагогическая поэма» Макаренко, «Путешествия Гулливера» Свифта – старого издания, не для детей, ну ещё «Степь» Чехова, «Чёрный араб» и «Корень жизни» Пришвина… Ещё «Кинология» и «Стрелковое оружие» – это учебники тридцатых годов… Жюль Верн, Алексей Толстой, Теодор Драйзер – «Гений»…

– А Дюма, Майн Рид, Фенимор Купер?

– Читал, интересно, но – один раз…

– Так-так-так… Что же получается, месье? Я вынужден подписаться под большей частью вашего списка любимых книг – за исключением, разумеется, «Кинологии» и «Стрелкового оружия»… да, пожалуй, Макаренко… это тоже учебник, только в приличной художественной форме… Толстой – да, но мне ближе Лев… И Алексей Константинович. Разницу ты потом сам поймёшь…

– Когда – потом?

– А когда будешь большой и умный…

– Ну да, конечно, я же чалдон, туземец, тупой сибирский валенок…

– А ты ещё добавь: у меня, мол, старик-отец, мать-вдова, дети-сироты…