Снег Энцелада - Эдуард Николаевич Веркин

железной дороге. Аглая рассказывала про свою тетю, которая родилась в Вохме и разбиралась в огурцах с детства, выращивала тридцать сортов, разные, включая редкие перечные и мятные сорта.

Перебрались на южную сторону линии, причем, чтобы не привлекать внимания, по пешеходному мосту. Мост пребывал в плачевном состоянии, кое-где в нем образовались сквозные дыры, Роман не удержался и несколько раз плюнул на рельсы. После моста свернули в Больничный переулок, к самой же больнице приближались со стороны водокачки.

Железная водонапорная башня прогнила, распустилась, как тюльпан, ржавыми лепестками, многие осыпались и лежали на земле среди разросшегося чертополоха, это добавляло нашему приступу авантюрности, я даже придумал рассказ: земля захвачена пришельцами, люди разбиты, но слабые очаги сопротивления еще тлеют. Я, Аглая и Роман — чагинская ячейка, перед которой стоит задача взорвать инопланетный ретранслятор. И мы, вооруженные «РПГ» и самодельными бластерами, пробираемся на старой «буханке» через лес и знаем, что задание последнее и никто назад не вернется.

— Туда, — указала Аглая.

— А мне казалось, что тут морг в подвале. Витя, я к тебе приходил, когда мужика одного собирались нести.

— В подвал? — спросила Аглая.

В водонапорной башне громыхнуло железо, и мы разом обернулись на звук. Никого. Ветер.

— В подвале, точно помню, — сказал Роман. — Может, конечно, на процедуры его несли…

Я люблю такие места, пустынные, забывшие человека.

— В подвале химлаборатория, — возразила Аглая. — Во всяком случае сейчас. Вон!

Аглая остановилась и указала пальцем.

— Морг там.

Морг был обнесен диковатым деревянным забором, в заборе имелась дощатая же калитка с навесным замком. Аглая достала ключи и стала подбирать. Роман озирался по сторонам. Я чувствовал себя кретином, но тоже озирался, опасался, что со стороны больницы вот-вот появится…

— Как зовут… работника морга? — спросил я.

— Патологоанатом, — сказал Роман.

— Патологоанатом — это другое.

— Труподер, — предложила Аглая.

— Трупер, — сказал Роман. — Или нет, дэдкипер.

Дэдкипер неплохо, кстати.

— Тогда уж корпсхолдер, — Аглая продолжала перебирать ключи. — Мне кажется, так правильнее. И звучит подходяще — корпсхолдер Иванов!

— Странно, что в русском языке нет подходящего термина, — сказал Роман. — Есть мертвецкая, есть… покойницкая. Все, кажется.

— Божедом, — вспомнил я. — Сотрудник покойницкой есть…

— Скудельник, — закончила Аглая. — Я вспомнила — скудельник.

Можно ли сопротивляться девушке в синих ботинках, окончившей филфак, особенно когда у нее ключи от морга.

— Кто такой скудельник? — спросил Роман.

— Скудельник скуделит в скудельне, — ответила Аглая.

Рад, что не оканчивал филфак. Знал бы множество слов, осложнивших жизнь.

— Скудельник и бульдог, — сказал я. — Мой друг поэст Эссбукетов сочинил поэму с таким названием, там про…

— Ключа, похоже, нет, — Аглая потрясла связкой. — Наверное, тут только от внутренней двери…

Я отошел чуть в сторону и пнул забор. Доска вылетела, я, прищемив спину, пролез на территорию морга.

— Тут что, гусей пасут? — спросил Роман.

Он протиснулся за мной.

На самом деле вокруг морга не произрастало зелени, ни травинки, словно здесь прогнали голодное гусиное стадо.

— Вокруг морга ничего не может расти, — Аглая тоже проникла на территорию. — Тут солью поливают. Для предотвращения заразы.

— Не, это от темных энергий, — возразил Роман. — Мертвецы испускают вибрации, от них гибнет трава.

— А на кладбище все хорошо растет, — заметил я.

— Вибрации стихают на третий день, — вывернулся Роман. — А тут самый резонанс.

Морг отчасти напоминал мою недавнюю кочегарку, приземистое продолговатое строение из старинного вишневого кирпича, крыша не железная, а с бетонными перекрытиями, поверх которых нарос мох и мелкие непонятные деревца. Окон нет. Морг бункерного типа, надежный, прочный морг, олдскул, морг, неизбежно переходящий в ДОТ.

Аглая подошла ко входу. Двери морга старинные, настоящие ворота, снятые с купеческого склада или с лабаза в торговых рядах, толстое железо, монументальные кованые петли, замок, правда, современный.

— Надежное место, предусмотрительные люди, — сказал Роман.

Аглая приступила к замку с ключами, через минуту сказала:

— Не подходят… Тетка сказала, что нужен длинный белый ключ…

Аглая подышала на белый ключ.

— Попробуй еще, — посоветовал Роман. — Там могло засориться.

— Да я три раза пробовала!

В голосе Аглаи прозвучало настоящее разочарование. Значит, не розыгрыш. Ладно.

Я забрал у Аглаи ключ.

В детстве я любил открывать замки. Сначала гвоздем на почтовом ящике, потом замок стола, дальше — сарая, старинный, полупудовый, который бабушка отказывалась выкидывать, его я вскрыл сломанной двузубой вилкой.

— Старые замки часто заедает, — сказал я. — Металл становится мягким и…

Я занялся замком. Простой, я раскачал его в три движения, зацепил бородкой язычок, замок жирно провернулся. Пружина всмятку, пару недель — и окончательно сквасится, да и плевать, я потянул толстую круглую ручку и вошел.

Я опасался запаха, однако он отсутствовал, то есть тут пахло, но не несвежими трупами, а паленым пластиком. И холодно. Я чихнул, нащупал выключатель. Под потолком заморгали длинные белые лампы, стало светло.

Морг начинался вдруг, безо всякого предбанника. Я ожидал мрачных картин, однако в покойницкой города Чагинска все обстояло неплохо: четыре железных стола, шланг на полу, ванна, раковина, зеленый бутылочный кафель, шкаф, вешалка на пять рожков, заиндевелые радиаторы холодильной установки по стенам, тесно; крайний стол возле стены занят.

Я рассчитывал, что он будет в черном пластиковом мешке, как полагается, и с биркой на ноге, однако Хазин лежал сам по себе, необозначенно. Его успели равнодушно переодеть в серый костюм, из горла которого торчала вдруг ссохшаяся и пожелтевшая хазинская голова. Я посмотрел и подумал, что он, наверное, долго болел. Вел нервную неприятную жизнь, не хватало радости, хотя, пожалуй, надежда иногда его посещала — человек, у которого вовсе не осталось надежд, не приобретает пистолет. Кое-как жил, хотел производить впечатление и рассчитывал на будущую карьеру, хотел возрастать в движении «Прогресс и справедливость» и уноситься к «Яру» в белоснежных самобеглых колясках, невзирая на печень и возраст, случилось по-другому. Умер. Да и хрен с ним.

— А костюмчик-то увели, — хмыкнул Роман. — Переодели в скоромное. Был муж, достойный славы в битвах, стал… невостребованный.

— В этом есть определенная справедливость, — сказал я. — Зачем ему теперь богатый костюм?

— Он вроде желтый, — сказала Аглая. — Вам не кажется?

— Это от света, — сказал я.

— Мертвецы всегда худеют, — поморщился Роман. — И вытягиваются в рост. Кстати, туфли сперли…

— В тапочках ему будет сподручнее, — заметил я.

Роман стал снимать на телефон.

— Тапочки почетче зафиксируй, — посоветовала Аглая.

Неожиданно я понял, что забыл, зачем здесь. Мы пробрались в морг и теперь фотографируем труп Хазина — оригинально, но мы должны сделать что-то другое…

— На, — Роман сунул плоскогубцы.

— Что?

— Зуб хотели, — напомнил Роман.

Не шутка, на шутку плоскогубцы не берут.

Я взял плоскогубцы и шагнул к Хазину. Аглая схватила меня за руку.