Том 7. Сухой хлеб - Андрей Платонович Платонов

же мне самому-то, царь-сударь! Внучка у меня есть, таково смышленая да умелая, она и научила меня.

Царю любопытно стало, да и забавно, а делать ему все равно нечего.

– Коли умна твоя внучка, – говорит царь-судья, – и на дело умелая, отнеси ей вот эту ниточку шелковую. Пусть она соткет мне полотенце узорчатое, и чтоб к утру готово было. Слыхал иль нет?

– Слышу, слышу! – отвечает дедушка царю. – Аль я уж бестолковый такой!

Спрятал он ниточку за пазуху и пошел домой. Идет, а сам робеет: где уж тут из одной нитки целое полотенце соткать – того и Дуняшка не сумеет… Да к утру, еще и с узорами!

Выслушала Дуня своего деда и говорит:

– Не кручинься, дедушка. Это не беда еще!

Взяла она веник, отломила от него прутик, подала дедушке и сказала:

– Пойди к царю-судье этому и скажи ему: пусть найдет он такого мастера, который сделает из этого прутика кроены, чтобы было мне на чем полотенце ткать.

Пошел старик опять к царю. Идет, а сам другой беды ждет, другой задачи, на которую и ума у Дуняшки не хватит.

Так оно и вышло.

Дал царь старику полтораста яиц и велел, чтобы стариковская внучка к завтрашнему дню полтораста цыплят вывела.

Вернулся дед ко двору.

– Одна беда не ушла, – говорит, – другая явилась. И рассказал он внучке новую царскую задачу.

А Дуня ему в ответ:

– И это еще не беда, дедушка!

Взяла она яйца, испекла их и к ужину подала. А на другой день говорит:

– Ступай, дедушка, сызнова к царю. Скажи ему, чтобы прислал он цыплятам на корм однодневного пшена: пусть в один день поле вспашут, просом засеют, созреть дадут, а потом сожнут да обмолотят, провеют и обсушат. Скажи царю: цыплята другого пшена не клюют, того гляди помрут.

И пошел дед снова. Выслушал его царь-судья и говорит:

– Хитра твоя внучка, да и я не прост. Пусть твоя внучка явится утром ко мне – не пешком, не на лошади, не голая, не одетая, не с гостинцем, да и не без подарочка!

Пошел дед домой. «Эка прихоть!» – думает. Как узнала Дуня новую загадку, то загорюнилась было, а потом повеселела и говорит:

– Ступай, дедушка, в лес к охотникам да купи мне живого зайца и перепелку живую… Ан нет, не ходи, ты старый, уморился ходить, ты отдыхай. Я сама пойду – я маленькая, мне охотники и даром дадут зайца и перепелку, а покупать их не на что. Отправилась Дунюшка в лес и принесла оттуда зайца да перепелку. А как наступило утро, сняла с себя Дуня рубаху, надела рыбацкую сеть, взяла в руки перепелку, села верхом на зайца и поехала к царю-судье.

Царь, как увидел ее, удивился и испугался:

– Откуда страшилище едет такое? Прежде не видано было такого урода!

А Дунюшка поклонилась царю и говорит:

Вот тебе, батюшка, принимай, что принести велено было!

И подает ему перепелку. Протянул руку царь-судья, а перепелка порх! и улетела.

Поглядел царь на Дуню.

– Ни в чем, – говорит, – не отступила: как я велел, так и приехала. А чем вы, – спрашивает, – кормитесь с дедом?

Дуня и отвечает царю:

– А мой дедушка на сухом берегу рыбу ловит, он сетей в воду не становит. А я подолом рыбу домой ношу да уху в горсти варю!

Царь-судья рассердился:

– Что ты говоришь, глупая! Где это рыба на сухом берегу живет? Где уху в горстях варят?

А Дуня против ему говорит:

– А ты-то ль умен? Где это видано, чтобы мерин жеребенка родил? А в твоем царстве и мерин рожает!

Озадачился тут царь-судья:

– А как узнать было, чей жеребенок? Может, чужой забежал!

Осерчала Дунюшка.

– Как узнать? – говорит. – Да тут бы и дурень рассудил, а ты царь! Пусть мой дедушка на своей лошади в одну сторону поедет, а богатый сосед в другую. Куда побежит жеребенок, там и мать его.

Царь-судья удивился:

– А ведь и правда! Как же я-то не рассудил, не догадался?

– Коли бы ты по правде судил, – ответила Дуня, – тебе бы и богатым не быть.

– Ах ты, язва! – сказал царь. – Что далее из тебя выйдет, когда ты большая вырастешь?

– А ты рассуди сперва, чей жеребенок, тогда я и скажу тебе, кем я большая буду!

Царь-судья назначил тут суд на неделе. Пришли на царский двор Дунин дедушка и сосед их богатый. Царь велел вывести их лошадей с телегами. Сел Дунин дедушка в свою телегу, а богатый в свою, и поехали они в разные стороны. Царь и выпустил тогда жеребенка, а жеребенок побежал к своей матери, дедушкиной лошади. Тут и суд весь. Остался жеребенок у дедушки.

А царь-судья спрашивает у Дуни:

– Скажи теперь, кем же ты большая будешь?

– Судьею буду.

Царь засмеялся:

– Зачем тебе судьею быть? Судья-то ведь я! – Тебя чтоб судить!

Дедушка видит – плохо дело, как бы царь-судья не рассерчал. Схватил он внучку да в телегу ее. Погнал он лошадь, а жеребенок рядом бежит.

Царь выпустил им вослед злого пса, чтоб он разорвал и внучку и деда. А Дунин дедушка хоть и стар был, да сноровист и внучку в обиду никому не давал. Пес догнал телегу, кинулся было, а дед его кнутовищем, кнутовищем, а потом взял запасную важку-оглобельку, что в телеге лежала, да оглобелькой его, – пес и свалился.

А дедушка обнял внучку.

– Никому, никому, – говорит, – я тебя не отдам: ни псу, ни царю. Расти большая, умница моя.

Морока

Служил один солдат на службе двадцать пять лет. Службу свою вел честно и верно, а с товарищами любил шутки шутить: скажет чего – незнаемо чего, а на правду похоже, другой-то и верит, пока не опомнится. Солдатская служба хоть и долгой была, да не все время солдат службу несет: и солдату надо себя потешить. Семейства у него нету, об обеде, о ночлеге старшой заботится, отстоял солдат время на часах – и сказки рассказывает. Чего ему!

Такой и этот был, Иван-солдат. Получил он отставку вчистую, пора ему домой к родным идти, а дом его далеко где, и от родных Иван давно отвык.

Вздохнул солдат:

– Эх! – говорит, – вся жизнь, считай, на солдатскую службу ушла: двадцать пять лет отслужил, а царя не видел. Спросит у меня родня в деревне, каков таков царь, а чего я скажу?

Пошел Иван к царю. А в том государстве царем был Агей, и любил Агей сказки слушать. Покуда Агей сказки