Дитя эпохи - Александр Николаевич Житинский

в черную Африку? Вероятно, его позвал религиозный долг.

В посольстве нас встретил Черемухин с билетами на самолет.

– Здесь полно русских! – шепотом сказал он.

– Знаем, – сказали мы.

– Учтите, что не каждый русский – советский, – предупредил Черемухин.

– И не каждый советский – русский, – сказал я. – Не учи ученого, Паша. Это мы еще в школе проходили.

Рим – Мисурата

Самолет улетал поздно ночью. В римском аэропорту мы прошли через какие-то камеры, которые нас просвечивали на предмет выявления бомб. Кроме того, нас придирчиво осматривали полицейские. У меня оттопыривался карман. Полицейский указал пальцем на карман и спросил:

– Вот из ит?

– Ля бомба, – пошутил я.

Полицейский что-то крикнул, и все служащие аэропорта, находившиеся рядом, попадали на пол, закрыв головы руками.

– Чего это они? – удивился я.

– Шутки у тебя дурацкие! – проорал Черемухин и запустил руку в мой карман. Оттуда он вынул яйцо. Это было наше русское яйцо, сваренное вкрутую еще на «Иване Грозном». Между прочим, Черемухин сам его сварил и засунул мне в карман, чтобы я не проголодался.

Полицейский поднял голову, увидел яйцо и улыбнулся.

– Не шути! – сказал он по-итальянски.

После этого мы проследовали в «боинг», двери закрылись, и самолет вырулил на старт, чтобы взлететь с Евразийского континента. Стюардесса пожелала нам счастливого полета, моторы взревели, и мы оторвались от земли.

Если вы не летали на «боинге», ничего страшного. Можете себе легко представить. Внутри там так же, как на наших самолетах, только немного фешенебельней. Черемухин сидел у окна, Лисоцкий рядом, потом сидел я, а справа от меня сидел человек с лицом цвета жареного кофе. И в длинном халате. На русского не похож.

Как только мы взлетели, Черемухин с Лисоцким уснули. А я спать в самолете вообще не могу. Я физически чувствую под собой пустоту размером в десять тысяч метров. Поэтому я откинулся на спинку кресла и принялся наблюдать за пассажирами.

Мой сосед прикрыл глаза, сложил ладони и повернулся ко мне, что-то шепча. Я думал, это он мне, но потом сообразил, что сосед творит намаз. То есть молитву по-мусульмански. А ко мне он повернулся потому, что я сидел от него на востоке.

Мусульманин долго разговаривал с Аллахом, чего-то у него клянча. Я совершенно успокоился относительно его происхождения. Он никак не должен был быть русским. Хотя мог быть азербайджанцем или узбеком.

Он закончил намаз и открыл глаза.

– Советик? – спросил я его на всякий случай.

Он сделал рукой протестующий жест. При этом как-то сразу разнервничался, задергался и стал озираться по сторонам. Я широко улыбнулся и сказал внятно:

– Мир. Дружба.

Он вдруг захихикал подобострастно, погладил меня по пиджаку и показал жестами, чтобы я спал. Я послушно прикрыл глаза, продолжая между ресниц наблюдать за мусульманином.

А он, не переставая нервно трястись, откинул столик, находившийся на спинке переднего кресла, и принялся шарить руками в своем халате. Потом он вынул из халата какую-то железку и положил ее на столик. Следом за первой последовала вторая, потом еще и еще. Он совсем взмок, рыская в халате. Наконец он прекратил поиски, еще раз быстренько сотворил намаз и начал что-то собирать из этих железок.

Мусульманин собирал крайне неумело. Он прилаживал детали одна к другой то тем, то этим боком, пока они не сцеплялись. Потом переходил к следующим. Вероятно, он забыл инструкцию по сборке на земле и теперь зря ломал голову.

Постепенно контуры механизма, который он собирал, стали мне что-то напоминать. И как только он стал прилаживать к механизму железную палку, просверленную вдоль, я узнал автомат. Это был наш автомат Калашникова, который я учился собирать и разбирать с закрытыми глазами еще в институте, на военной подготовке. Железная палка была стволом. Мусульманин промучался с ним минут пять, а потом приступил к ствольной коробке. Он ладил ее так и сяк, тихо ругаясь на своем языке, пока я не схватил у него автомат и не приладил в одну секунду эту самую коробку.

Мусульманин повернулся ко мне и побледнел. Его лицо при этом стало голубым. А я уверенными движениями в два счета закончил сборку автомата, проверил ударно-спусковой механизм и положил автомат на столик.

– Вот как надо, чучело ты необразованное! – ласково сказал я.

Он посмотрел на меня благодарными глазами, еще раз погладил по лацкану, вынул из кармана патроны и зарядил автомат. Потом он сунул его под халат, встал и удалился по направлению к пилотской кабине. Последние его действия мне не понравились. Зачем ему патроны? Где он тут собирается стрелять?

Минут через пять к пассажирам вышла стюардесса с пятнами на лице и начала что-то говорить. Я растолкал Черемухина, чтобы он перевел. Черемухин долго слушал стюардессу, причем челюсть его в это время медленно отвисала.

– Самолет захвачен экстремистами, – наконец перевел он. – Их двое. Один с автоматом, а у другого бомба… Вот елки-моталки! Не было печали. Взорвут ведь, как пить дать, взорвут!

Черемухин потряс Лисоцкого.

– Да проснитесь вы, Казимир Анатольевич! Сейчас взрываться будем!

Лисоцкий проснулся и захлопал глазами. Уяснив суть дела, он вдруг вскочил с места и закричал стюардессе:

– Я протестую! Я советский гражданин! Вы не имеете права!

Черемухин осадил Лисоцкого и спросил у стюардессы, куда собираемся лететь. Стюардесса сказала, что об этом как раз ведутся переговоры. Экстремисты хотят зачем-то лететь в Южную Америку. В Уругвай. Вопрос о том, что не хватит горючего, их не волнует.

– Тоска! – сказал Черемухин. – Не хватало нам только в Уругвай попасть.

Пока шли разговоры с экстремистами, наш самолет летал на одном месте по кругу. Мы кружились над Средиземным морем как орел. Или как орлы. Это все равно.

Из пилотской кабины вышел мой экстремист с автоматом и принялся прогуливаться по проходу. Каждый раз, проходя мимо меня, он выражал мне знаками почтение и привязанность.

– Чего это он вам кланяется? – не выдержал Лисоцкий.

– Благодарит за творческое сотрудничество, – сказал я.

Лисоцкий не понял. А Черемухин, видя такой оборот, предложил мне потолковать с экстремистом. Я подозвал его, и мы стали торговаться. Черемухин переводил.

– Если вас не затруднит, высадите нас в Африке, – попросил я.

– Где? – спросил экстремист.

– В Каире, – сказал я.

– Невозможно.

– В Алжире.

– Невозможно.

– Слушай, я у тебя автомат сейчас развинчу! – пригрозил я.

– Мохаммед всех взорвет к Аллаху, – парировал экстремист. Мохаммед был его напарником по угону.

– Ладно! Африка – и никаких! По рукам? – спросил я.

Мусульманин нахмурился, пошевелил губами, сморщил свой кофейный лоб и произнес:

– Мисурата.

– Чего? – спросил я.

– Он говорит, что это такой город