Невидимые голоса - Яна Москаленко

человек, и еще, и еще. Овал, овал, овал, сверху неровный круг головы, снизу – дрожащие паучьи ножки. Одна нога здесь, другая – там. Как страшно. Кривые скобки улыбок. У каждого человека апельсиновая грива волос и оранжевые веснушки. Давлю на фломастер так сильно, что под ним на бумаге расплываются пятна.

Мне одиннадцать.

Совсем теплый апрель, джинсовка маловата, но она в тысячу раз лучше пальто. Пальто отдала мамина подруга, и оно очень нравится маме. В нем тяжело и потно, и я ношу его до последнего. Все говорят, что у мамы очень хороший вкус. Я просто стараюсь не смотреть на себя в зеркало.

Выбегаю из подъезда и почти налетаю на тетю Таню. От нее пахнет тяжелым сладковатым парфюмом, я представляю, что так пахнут люди в самолетах и аэропортах. Она всегда говорит со мной так, будто я взрослая.

– Как дела?

– Меня записали в художку!

Тетя Таня видит маму и быстро теряет ко мне интерес, поэтому я просто топчусь рядом, надеясь перехватить хотя бы еще немного внимания.

– Правильно, что отдали ее в художественную школу, она у вас так хорошо рисует.

– Пусть годик походит, раз так хочет. Потом начнутся нормальные предметы, будет не до этого.

– Там ее научат держать карандаш, это пригодится. Может, станет художницей. – Тетя Таня мне улыбается.

– Ну, художников нам тут не надо, – говорит мама. – У нее с математикой хорошо и с языками. Будет нормальная профессия.

Мне шестнадцать.

Столовская вонь и скрип мела. Ноги еще ледяные после улицы, но в классе жара, рука оставляет на бумаге липкий влажный след, линия от гелевой ручки расплывается в пятно.

– Здрасте приехали, такая здоровая девица, а все куколок рисует!

Как мгновенно она меняет интонацию. Записывая на доске тему, ворковала одухотворенной учительницей литературы, а сейчас до меня сквозь стеклянную банку доносится едкий бабий окрик. Где-то на дне себя я понимаю, что это она мне. Но дрожащая рука продолжает вести линию прямо по тетрадному листу. Я не могу остановиться. Пожалуйста, можно мне не останавливаться?

– Это не просто куколки! Она художница! – вступается за меня Вика с последней парты.

– М‐да? А контрольную кто будет писать, художница?

Я откладываю ручку, вырываю двойной листочек из брюха тетради. Поднимаю глаза, но теперь не вижу ни доску, ни учительницу с ехидным лицом, ни окно, залепленное ноябрьским снеголивнем. Перед глазами больничная палата и кокон одеяла на кушетке. В ушах глухой грохот, с которым мама упала ночью в коридоре. Она потеряла сознание дважды, папа отвез ее в больницу, там нашли опухоль в мозге. Мама была в коме. Сегодня на рассвете ей делали операцию.

Вот уже несколько часов я ничего о ней не знаю. Все, что я могу, – это рисовать. Но рисовать я сейчас не могу.

Она выздоравливает, я вижу бесконечные сны, в которых она ускользает. Я бегу по лабиринту. Он начинается с родительской комнаты, мама считает, что мне стоит перейти в гуманитарный класс, потому что гуманитарный класс в нашем лицее связан с Туристической академией, а туризм – очень перспективная сфера. Дочка ее подруги уже на третьем курсе Туристической академии купила себе машину. Я бегу. Училка биологии, узнав, что я перехожу из биохимического в гуманитарный, называет меня ленивой дурой при всем классе и делает так до конца учебного года.

Я бегу быстрее. Поворачиваю. Выставка образования. Экономика, менеджмент, психология, международные отношения. Мама разговаривает обо мне с какими-то людьми.

Мутный лабиринт не заканчивается. Чуть притормаживаю и вижу старый особняк с зеркалом до потолка и призраком в нем. На первом ряду аудитории полная девушка, вся в оранжевых веснушках. Я смотрю на ее апельсиновую гриву, когда прихожу сюда готовиться к поступлению. Еще там есть идеальная блондинка в нежно-розовом свитерке. Рядом с ней я выгляжу как бродяжка. Предпочитаю не садиться с ней, но иногда она подсаживается сама, а один раз даже просит дать ей поносить мой ремень. С последнего ряда машут мои временные подружки по несчастью: филологическая дева Леся и неприятная грубиянка Марго, с которой мы хохочем до посинения. Но нам больше не по пути. Я должна выбраться из этой ловушки.

Делаю шаг, попадаю в уродский офис в Подколокольном переулке. Грязные кофейные чашки, сбитые ступеньки, неуместная пластиковая дверь в старинно-московской стене. Нечем дышать. Выдох – кафе «Люди как люди» у метро. То ли бесконечный сон, то ли заевшая компьютерная игра. Но я найду выход. Я выберусь из лабиринта. Я выберусь, мама.

Снова экзамены. Надеюсь, на этот раз последние. Прости, что я такая бестолковая. Прости, что что-то постоянно идет не так.

«Юго-Западная», «ВДНХ», «Китай-город». Февраль, маршрутки и одногруппницы – какие-то неприметные взрослые тетки, проходящие переквалификацию. Высшая математика, матрицы, мерзкий мужик за кафедрой. Я кричу от ужаса, сворачивая в следующий поворот. Натыкаюсь на скучную умницу с ангельскими кудрями. Мы познакомились на курсах английского, и я хожу с ней на дискотеки, чтобы потом она объясняла мне матанализ.

Я запуталась, мама. Мне страшно. Это ужасное ощущение: будто от метро по Солянке идет мое пустое тело.

В офисе отвратительно. Там курят и не проветривают. Болит голова. Мы со Светой ровесницы. Она каждый день рассказывает, как приносит парню кофе в постель. Она плачет, что парень ее бросил. Она не отвечает на рабочий телефон, потому что переписывается с парнем. Меня тошнит. Света не хочет нести кофе начальнику, потому что начальник – мерзкий мужик. Ее тоже тошнит. Я перемножаю матрицы. У меня есть парень. Он взрослый. Он спортсмен и красавец, я не делаю для него ничего хорошего, но он вроде бы не собирается меня бросать.

Мама говорит, чтобы я с ним не встречалась, потому что он слишком красив для меня.

Если я не найду выход из этого лабиринта, я задохнусь.

И вдруг я узнаю самое страшное.

Я узнаю, что она все-таки меня покинет. Я стараюсь изо всех сил, но она все равно покинет меня. На ее животе расползается черное пятно.

Именно тогда я решаюсь. Захожу в кабинет к начальнику и дрожащим голосом говорю: «Я хочу уволиться». Я говорю: «Увольте меня» – его жене, чью должность даже не знаю. Я говорю Свете, чтобы нашла для меня пример заявления. Я говорю остальным работникам офиса, что ухожу. «А родители знают? Как они к этому отнесутся?» – спрашивает начальник. Но это еще не все. Я решила уничтожить лабиринт. Еду в царство экономики, взяток и матриц. Поднимаюсь на четвертый этаж и говорю, что забираю документы.

Теперь надо об этом рассказать.

– Сергей, я не могу!

Маме нужно подняться на четвертый этаж больницы, но она только что вылезла