Крепость мёртвых - Андрей Андреевич Соболев

Услышав этот разговор, Настя настолько сильно испугалась, что боялась дышать. Сердце ее выпрыгивало из груди. До утра пролежала она на кровати с закрытыми глазами. А утром попыталась забыть обо всем. Да и Башку она к тому времени уже стала побаиваться. А когда его арестовали, решила рассказать правду, только не знала кому.

ТОСКА И ЗОЛОТЫЕ ПОГОНЫ

На следующий день, поздно вечером, я пришел к Юлии и был просто ошарашен ее поведением. Язвительно поздоровавшись, она стала упрекать меня в измене. Глаза ее были напухшие, было видно, что она долго плакала. Оказалось, что моя подруга видела вчера нас в лесу с Настей. Собирала так какую-ту совершенно бесполезную траву для своих глупостей.

«Теперь мне все ясно, – кричала она, – ты нашел себе помоложе меня бабу. А что, она свободна. Ведь ее любовника ты поэтому и не отпускаешь из тюрьмы? А я, дура, сразу не поняла, почему ты переругался со всеми. И с губернатором, и с жандармами, и с судьями. Все дело в этой Настеньки! Твоя похоть весь город погубит».

Ну и дальше в подобном стиле. Объяснить ей правду оказалось невозможным. С Юлией приключилась настоящая истерика, в ее отвратительной форме, когда люди подвергаются какой-то идеи, а та сводит их с ума, доводит до исступления их волю, чувства, нервы… Они ничего не видят и не слышат.

Я пытался спросить, почему она не подошла к нам тогда в лесу. Но кроме злого «чтобы не мешать влюбленной парочки» ничего не добился. В тот момент Юлия просто ненавидела меня. Как могут ненавидеть самого лютого врага, причинившего много зла. С тяжелым сердцем я покинул дом подруги, полагая, что сумею убедить ее в своей правоте позже. Нужно дать ей время, чтобы успокоиться.

Уже мне вслед донеслось безумное в своей злобе:

«Ты меня обманывал во всем. И город ты оставишь, бросив меня здесь на погибель. Иди, иди, за наградами, они тебя заждались уже. А про меня забудь».

Рядом со-своим домом я наткнулся на казака, искавшего меня. Вернулся Александр со штаба. Он был ранен и ждал в тюрьме. Когда я вошел в кабинет фельдшера, куда собственно и привели казаки Александра, я увидел кровавые бинты, разбросанные по полу и самого моего вестового, лежащего на кушетки в окружении гражданского фельдшера и двух казаков.

Они держали Александра за руки, пока медик что-то там или резал, или зашивал ему на животе. Выяснилось, что на подъезде к Ставрополю моих людей ждала засада. Второго казака Семченко убили, а Александру удалось оторваться на своей резвой кобыле от нападавших.

«Это тебе, урядник», – сказал дежурный и вручил мне запечатанный пакет с кровавыми пятнами.

Это был приказ командующего Линией о назначении меня командиром полсотни и присвоении чина хорунжего. По службе приказывалось продолжать осуществлять надзор Ставропольской тюрьмы и ждать дальнейших распоряжений.

А утром (я переночевал в тюрьме на диване в кабинете дежурного) к нам пожаловала пышная делегация во главе с губернатором. Так же в толпе незваных гостей находился его заместитель (тот самый банный Тарас), жандармский начальник (его имя я давно позабыл), куча бывших крестьян в синих кителях (жандармы) и еще какие-то чиновники.

Вся эта компания завалилась в дежурку и в пафосной форме стала благодарить за службу казаков. «От этой лести ничего хорошего можно не ждать», – решил сразу я. И не ошибся. Кошкин пытался приказать нам передать «столь важный для города объект» Ставропольской жандармерии.

А увидев приказ командующего, все эти господа притихли, погрустнели и молча удалились. Было хорошо заметно, что они крайне не довольны. Правда, особо вида не подали.

В ОСАДЕ

Вечером ко-мне домой прибежал Степка. Я очень обрадовался, увидев его. Мне поначалу показалось, что это Юлия его прислала ко-мне. В сердце вспыхнула надежда на то, что она одумалась и хочет меня видеть.

Оказалось, что нет. Степка прибежал по собственной воле. Он сообщил, что Настю нашли мертвой. С перерезанным горлом у себя дома. И убежал. «Значит, еще кто-то видел нас в лесу», – почему-то вдруг решил я. А ночью я проснулся от шума. На улице слышалось многоголосье. Кричали какие-то люди. Я подошел к окну и увидел, как к моему дому идет толпа человек в двадцать, с факелами, вилами, топорами и еще Бог знает с какими граблями.

Молниеносно я накинул китель с уже пришитыми золотыми эполетами и схватил пистолет. Тем временем шум перешел в коридор. Я направил пистолет на входную дверь. В последнее время он был постоянно заряжен. Через секунду дверь распахнулась и я увидел пять бородатых и пьяных физиономий. Особо не прицеливаясь, сделал выстрел. Один дядька резко отлетел назад, схватившись за шею. Остальные от двери отбежали.

Быстро перезарядив пистолет, я выпрыгнул в окно. Там меня поджидал еще десяток горожан. Пришлось одного пристрелить, а по двум пройтись стальным лезвием сабли. Бегом, через кусты и овраг, разделяющий город на две части, я добрался до тюрьмы. За эту ночь точно также пришли еще практически все казаки. Многие были ранены. А семь человек мы так и не дождались.

Утро принесло не менее неприятный сюрприз. Еще толком не успело рассвести, как огромная толпа, более той, что окружала тюрьму в первый раз, взяла нас в кольцо. Бунтовщики громко кричали. Потом мы узнали, что теперь требовалось отпустить не только Башку. У горожан был какой-то список, который они хотели мне передать.

Пришлось выйти на крышу и прокричать бунтовщикам, что никакой их список мне не нужен, а при попытки взять тюрьму штурмом, я расстреляю и Башку, и еще с десяток отъявленных негодяев. Толпа ревела, швыряла камни, кто-то подносил ей самогон, кто-то, напившись, плясал под баян.

А мы продолжили нести службу, забаррикадировав ворота. К вечеру горожане, окружившие нас, разграбили обоз с продуктами, шедший в тюрьму. А ночью я долго стоял на крыше и смотрел в низ. Слышались песни, которые орали пьяные голоса, брань. Горело множество костров. Ни одного жандарма так и не появилось.

День шел за днем. Спать казакам пришлось в хозяйственных помещениях, которых не хватало. С нами же вынужден был оставаться и гражданский фельдшер. За это время у двух горожан-арестантов закончились сроки приговоров. Но я никого из них отпускать не стал. Наблюдая за толпой ставропольчан, расположившихся в низу, я заметил, что среди них стало прослеживаться подобие организации. Что-то вроде расстановки постов и