Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

– О, на ловца и зверь бежит! Хотел уже тебе звонить, не знал, кончился ли сейшен. Сам, извини, не смог. У меня тут внезапно развод, раздел и распил.

– Празднуете?

– А что остается? Последний день Помпеи как-никак. Выпьешь с нами?

– Выпью. Вы ведь всю ночь гулять будете. Так что и я выпью, и еще народ подтянется. Как все у нас один к одному, заметил?

– Некогда было, но да, заметил.

В кармане Скворцова зазвонил телефон.

* * *

Фонари, деревья, золотые акации. Мы толпой вошли на территорию универа. Прошли по пустой центральной улице городка, мимо студклуба, дендрария, фонтана. Все было так хорошо, тревожно и грустно, что захватывало дух. Сегодня закончится год хиппи, затем два месяца паузы – и новая жизнь.

Мы собрались на крыльце нашего корпуса, дожидаясь отставших. Из дверей вышел охранник, оглядел нас. Я узнала Колчима. Сразу же в затылке динькнул звоночек тревоги: «Откуда он тут, вроде бы не в нашем корпусе работает? И вообще давно не видно было. Месяца два, что ли…»

С фестивалем, экзаменами, прочими последними событиями я и помнить забыла о мастере чайных церемоний. И даже не забыла, а вытеснила, вычеркнула, как часть истории с переменой имен и падением Вовы. Колчим не исчез вовсе, фигурировал на дальней периферии, был электроном на орбите атома «Катя-Лариса», а этот атом отталкивался от атома-меня самими законами природы. Я даже не удосужилась разобрать заполненные Колчимом еще в зимнем лагере опросники.

– У нас договоренность, – высунулся вперед Денис, – мы психологи.

– Знаю, – ответил Колчим. – Я вас узнал. Меня предупредили. Сейчас открою… И вы, кстати, тоже могли предупредить. Правда, Катя?

Я вскинула глаза, но он обращался не ко мне.

– Да вы проходите. – (И снова звоночек тревоги.) – Чего на крыльце-то толпиться…

Народ радостно поскакал внутрь. Кажется, никто не заметил того, что заметила я. Все они были еще там, где ол нид из лав, пиплы, братишки и сестренки. Даже Лариса не придала значения, не почувствовала режущих кромок в голосе того, кого приручила.

– Катя, – повторил Колчим свой вопрос, – почему ты не позвала меня? Я бы пришел.

– Не подумала, – отрезала Лариса. Она наконец-то тоже заметила неладное, но еще не поняла, как реагировать.

– А я бы пришел…

«Он же совсем сумасшедший, – мелькнула мысль. – Эти повторы… Нам рассказывали на какой-то психологии. И Скворцов говорил, я помню. Про то, как падает планка у афганцев и что потом бывает. А этот… Весь его идефикс на чае – симптом. Ой плохо как… Он же последним идет, и свернуть некуда».

А в восемнадцатой все было готово. И свечи горели, и музыка. И Лиза встречала нас у двери. На сейшен она не пошла, сама вызвалась ждать в универе.

Я испытала легкий укол совести. Сорока мне еще неделю назад на хвосте принесла, что Лиза разводится с мужем, а я даже не подошла, не поддержала. Могла бы хоть позвонить, мало ли что экзамены.

Впрочем, сейчас не до этого. Сейчас – Колчим. Он уже занял самую выгодную, самую опасную позицию, но чего-то еще ждет. Нет, не чего-то. Отставшую Элю.

Колчим кинулся, едва она появилась в проеме. Сграбастал, пихнул вперед, захлопнул дверь, на миг замер, хищно сгорбившись, и распрямился, попутно смахнув на пол ноутбук, в колонках которого звучал полузнакомый нерусский рок.

В наступившей тишине кто-то из девочек завизжал. Голос я не узнала, а посмотреть было некогда. Мысли крутились лихорадочные и сплошь ненужные. Отдельным, спокойным, совершенно не моим рассудком я понимала, что нужно свести число жертв к минимуму.

– Я бы пришел, ей-богу, – снова повторил Колчим, улыбнулся и подбросил на ладони зеленый ребристый лимон гранаты. – Почему не позвали, а? Я ждал. Вы же сами меня в хиппи приняли…

– Мы можем поговорить… – вкрадчиво начал Денис. Неубедительно начал. Голосом себя выдал. – Давай… те опустим гранату и просто поговорим.

– Заткнись! Понял?

Колчим заходил по свободному пятачку. Под ногами хрустели клавиши ноутбука. Я обратила внимание, что руки у бывшего афганца подрагивают.

– Сейчас, короче, все заново делать будем… Ты! – Колчим ткнул пальцем в Элю, прижимавшую к груди свою странную дудку[135]. – Давай играй на своей хераборе!

– Что? – Голос у Эли тихий. – Что играть?

– Красивое… Наше… Сама знаешь!

Эля неуверенно подняла к губам мундштук.

Я отчетливо поняла, что надолго у нее не хватит дыхания, а как только она сорвется, этот сорвется тоже. Окон в восемнадцатой нет. А и были бы? Разлет осколков у лимонки – двести метров. Скворцов об этом мифе отзывался, конечно, скептически, но рассказывал, что именно граната творит в замкнутом помещении. У меня пересохло во рту.

– Эй, Колчим! – Я постаралась совладать с голосом, и у меня получилось.

Я не знала, получится ли остальное, но теперь уже останавливаться было нельзя ни в коем случае. Мне сейчас нужно быть всей собой, всей Ларисой, нуси, Г. А. и еще много кем.

Колчим дернул в мою сторону кадыкастой головой.

– Если ты хотел быть с нами, почему пришел сюда с гранатой? – Я практически кричала. Тут годилось только безумие на безумие. Нельзя хитрить, изворачиваться. Ничего нельзя. За спиной из угла сдавленно охнула Лиза. Или не знаю кто. Оглянуться я не могла, просто подумала на нее. Извинит, если что. – Ты же был с нами тогда! – И сразу, не дав ни ему, ни себе перевести дух: – Разве так ведет себя ветвь дерева, лист куста, лепесток цветка, часть целого? Ну? Вспоминай! Если ты хочешь быть счастливым, никогда не желай многого! Все, что тебе надо, подарит Флора!

Кажется, сейчас я его доведу…

– Ты… – Он заперхал горлом. Ага! Тоже пересохло! – Ты! Ты не позвала!

Чудненько, он уже не в состоянии отличить меня от Ларисы. Другой вопрос, хорошо это или плохо.

– А разве ты зовешь куда-то свою руку или ногу? Какие претензии? – Чтобы зафиксировать внимание сумасшедшего, надо повторять его имя. – Чего же ты хочешь, Колчим? Скажи! Меня не надо заставлять. Я сама дам. Это я все придумала. Я – Флора! Я… Лариса. Давай говори, не стесняйся! – Черт! Не туда занесло. Ну-ка, а если вот так: – Помнишь, да? Делай то, что хочешь. Главное – не мешай. Не хочется говорить – молчи. Не хочется делать – не делай ничего…

Снова промах. Нельзя поощрять его думать. Я ведь знаю, где у него сломано. Он же считает: его снова предали. Как страна – афганцев. Послала, а потом предала. Знать бы еще, насколько сильно Лариса крутила перед