Собрание сочинений. Том 3. 1994-1998 - Юрий Михайлович Поляков

– Забыл, – потупился Вильегорский. – После катапультирования все как отшибло. А сейчас вдруг вспомнил…

– Блин. Как же я теперь к жене сунусь? – рассердился Базлаков. – Как он хоть лечится, хламидиоз этот трепаный?

– Таблетками разными… Зелененькими, красненькими… У меня с собой даже рецепт есть, – виновато сообщил вирусоноситель.

– Ладно, мужики, не расстраивайтесь… – примирительно молвил я. – Сквитались. Ты ему хвост подставил, а он с тобой хламидиозом поделился. Дуйте в аптеку – и на мою долю купите!

– И ты тоже? – изумились они.

– Ну вы и эгоисты! – рассмеялся я.

С хламидиозом меня уже как-то знакомила одна тележурналисточка – и он не произвел на меня очень уж неприятного впечатления. Надо признаться, ко мне вообще легко пристает разная мелкая постельная зараза – и мой уролог, работавший раньше в Четвертом управлении, в шутку называет меня «коллекционером».

Примчавшийся в гостиницу радостный атташонок обнаружил меня в баре, куда я спустился, оттащив в номер тело Перова, наопохмелявшегося шампанским до состояния, близкого к параличу.

– А где мужики? – огляделся он.

– Маленький гигиенический шопинг.

– Вот неугомонные!

Атташонок весело сообщил, что никакой специальной комиссии из Москвы не будет: разобраться во всем на месте поручено ему. И вообще происшествие воспринято со скорбным спокойствием. В стране каждый день что-то падает, сталкивается, обрушивается или взрывается. Пообвыклись. Зато столичное начальство буквально взбесилось, узнав, что Вильегорского собираются показывать по мировой телевизионной сети с пачкой «Винстона». Не ровен час мерзавчатый пресс-секретарь подсунет информацию президенту, да еще под плохое настроение, – и тогда начнется!

– Сказали: головы оторвут и ему, и мне, и вам, если такой позор допустим! Приказали – отговорить.

– Может и не послушаться… Большие деньги все-таки, – усомнился я.

– Для настоящего летчика небо дороже денег – не мне вам объяснять! – твердо объявил атташонок. – Будем работать с кадрами… А где Катерина?..

– Сейчас позову. Она как раз о вас все утро спрашивала. – У меня мелькнула похмельная мыслишка и его втянуть в наше хламидийное братство.

– Нет-нет, мне надо бежать, – сразу заторопился посольский крысенок. – Англичане уже свою комиссию организовали. В два часа первое заседание. Вас, между прочим, тоже приглашают.

– Обязательно приду, если…

– Нет уж, без всяких «если»! Знаете, как трудно было убедить Москву в том, что вы ни в чем не виноваты! И потом, на вас два велосипедиста в суд подали… За велосипед…

– Почему два?

– Они тандемом ехали.

В номере я застал Катерину, уже собранную в дорогу: она укладывала в чемодан последние вещи.

– Таблеточки не забудь купить. А то некрасиво получится с новым шефом-то!

– Какие таблеточки?

– От хламидиоза.

– Ну вот… Одна от вас, мужиков, грязь! – Она даже села от огорчения на постель.

– Ко мне претензии есть? Я сам пострадал.

– К тебе – нет.

– Тогда давай прощаться!

– Прощай…

– Место у тебя есть на примете или помочь? – великодушно предложил я.

– Спасибо. Я думаю, меня возьмут в «Лось-банк».

Это походило на правду: вице-президентом банка «Лосиноостровский» был Костя Летуев – сын крупного гэбэшника, специализировавшегося в свое время на борьбе с диссидентами: Сахарова как раз он вел. Сейчас, кстати, написал воспоминания об академике, «Наедине с совестью» называются. Когда «контора» кукарекнулась, папаша, пользуясь своими связями, организовал молодому банку мощную службу безопасности, а в качестве гонорара попросил хорошее место для своего тридцатилетнего сопленыша. Тот быстро вошел во вкус и за три года расколотил четыре банковских лимузина, но ему все сходило с рук. В «Лось-банке» у меня был счет и еще кое-какие полузаконные делишки. Всякий раз, когда я появлялся там, сопровождаемый Катериной, сопленыш Летуев смотрел на нее, как пионер, которому в почтовый ящик вместо «Мурзилки» засунули «Плейбой». Все сходилось. Что ж, пусть теперь он позайчуганит!

– Надеюсь, после твоего прихода «Лось» простоит еще хотя бы месячишко! – улыбнулся я.

– Об этом я не волнуюсь. Я переживаю, как ты без меня будешь…

– Да уж как-нибудь… Найду себе другую помощницу, не такую общедоступную.

– В этом я не сомневаюсь… Только вот как ты без меня в Ле Бурже будешь?

– А что такое? – насторожился я.

– Понимаешь, я тебе все забывала сказать: когда папа работал в Париже, я училась в одном классе с сыном нынешнего министра транспорта… Замечательный мальчик… Антуан. Скромный – папа у него тогда еще в оппозиции был. Мы с ним целовались. Один раз.

– С папой?

– Нет, с сыном. Но дома я у них бывала. Папа, кстати, страшный бабник. А мать – алкоголичка. Типичные аристократы. Я Антуану недавно позвонила, он очень обрадовался и обещал во время салона притащить папашу к твоему стенду. А папаша – личный друг президента. Но, вероятно, все это тебе уже не интересно…

– Катька, ну почему ты такая стерва? – с восхищением проговорил я.

– Когда-нибудь расскажу.

– Сам не понимаю, почему не могу на тебя долго злиться!

– Наверное, потому, что у нас много общего.

– Много – не много, а одно общее у нас действительно есть.

– И что же? – поинтересовалась она.

– Хламидии.

Когда по возвращении в Москву я привел Катьку к своему урологу, он с таким непрофессиональным интересом ее осматривал, что стало ясно: никакая многолетняя генитальная рутина не может притупить во враче чувство восхищения красивой пациенткой.

– К сожалению, на период лечения вынужден рекомендовать вам воздержание, – вздохнул доктор. – Если что, приходите еще! Не стесняйтесь…

– А мы и не стесняемся, – ответила Катерина. – Постельные болезни – это всего лишь разновидность отрицательной информации, которой обмениваются люди во время общения. Вас обругали – и вы пьете валерьянку. Вас заразили – и вы пьете антибиотики… Вам никогда это не приходило в голову?

– Никогда, – опешил уролог.

– Жаль! – Она встала и протянула ему для поцелуя руку с таким величественным видом, словно осматривалась только что в гинекологическом кресле не на предмет мочеполовой инфекции, а в связи с зачатием наследника престола.

Так для меня закончилась эта история с МиГами. Атташонка, по слухам, вскоре перевели с повышением в аппарат ООН. Базлаков перешел в отряд космонавтов. Вильегорского долго уговаривали, грозили лишить разрешения на полеты – и он отказался от всех предложений фирмы «Винстон», хотя на эти деньги мог, забросив авиацию, жить безбедно лет десять. Он разбился через год, катая на истребителе какого-то любителя острых ощущений…

8. Ле Бурже

Парижский авиасалон стал триумфом «Аэрофонда». Мои маленькие спортивные самолетики произвели в небе Ле Бурже фурор – мы даже «сочинили» две новые фигуры высшего пилотажа. Известное дело, если хочешь, чтобы тебя заметили в России, добейся сначала признания в европах. Даже старый мерин Братеев, председатель Национального авиационного комитета, прислал ко мне в шале своего помощника с поздравлениями и приглашением познакомиться лично.

Познакомиться лично!

Вот тварь застойная! Сколько времени я бездарно просидел в приемной у этого окаменевшего номенклатурного говна! На всех совещаниях, куда меня, естественно, не допускали, он визжал, что в российской авиации никогда не будет частных собственников!

Познакомиться лично?

Да он знает меня как облупленного! Досье, которое этот собачий оглодок собрал на меня, весило раза в четыре больше, чем его высохшая в руководящих креслах задница! Я четыре года отбивался и откупался от насылаемых им технических комиссий, от подсылаемых им ментов и фээсбэшников!

Познакомиться… А кто еще накануне, за два дня, на совещании орал:

– Почему Шарманов со своими летающими мандавошками попал на салон? Мало вам лондонских обломков?! Разобраться сейчас же!

А чего тут разбираться? Потому и попал, что все чиновники делятся на две неравные категории: берущие гниды и неберущие гниды. Так вот, у неберущей гниды Братеева все заместители были гнидами берущими. Так я и пробился в Ле Бурже.

– Сергей Феоктистович ждет вас на ужин, – повторил приглашение помощник.

– У меня нет никакого желания ужинать с вашим шефом! – ответил я холодно.

– Т-так и п-передать? – Парень от изумления начал заикаться.

– Так и передайте!

Да, это был вызов! Очень рискованный ход. Но я рассчитал все верно: через два дня Братеев уже сам плясал вокруг моих «авиеток», взахлеб рассказывая французскому министру о том, ядрена Матрена, что может собственных невтонов рожать и Россия-матушка. Глава французской транспортной авиации, неторопливый, ухоженный господин, тратящий на обстоятельные обеды времени раза в три больше, чем на государственные дела, слушал его с тонкой, мудрой улыбкой, которая бывает только у людей,