Собрание сочинений. Том 2. 1988–1993 - Юрий Михайлович Поляков

сексуальных эпизодов, и она боится снова ошибиться. Тем более что речь идет о законном браке, ведь изменять мужу недопустимо, значит, нужно выбрать такого мужа, чтобы в этом не было необходимости! Джессика снова поднесла платочек к лицу и предложила поступить так: разъехаться по домам, поддерживая телефонную связь, все хорошенько обдумать, а потом снова встретиться, узнать друг друга поближе и тогда уже принимать окончательное решение. На прощание она протянула адмиралу руку и тонко глянула на его безымянный палец, на котором виднелся след от предусмотрительно снятого обручального кольца. А стоя на первой ступеньке трапа, Джессика вдруг прослезилась, поцеловала Избавителя Отечества в щеку, но тут же тщательно стерла платочком след от губной помады с адмиральской щеки.

– И про Галину разнюхала, и про Ксюху тоже… – пробормотал Иван Петрович, тоскливо глядя вслед обворожительной Рюриковне.

Вернувшись в Кремль, адмирал Рык одним росчерком пера изничтожил всех экстрасенсов, астрологов, колдунов, белых и черных магов, медиумов и прочих сверхъестественных проходимцев, необычайно расплодившихся в годы Демократической Смуты. Это было тем более удивительно, что раньше Избавитель Отечества относился к данной категории трудящихся с явной симпатией и даже пользовался их услугами. Особенно он благоволил к одному знаменитому психотерапевту, который два раза в неделю с экрана телевизора залезал своим целительным взглядом в самое народное нутро, а кроме того, изобрел знаменитый приворотный лосьон. Каждый желающий, переведя известную сумму на конкретный счет, мог получить по почте бумажку, смоченную чудесным лосьоном, и инструкцию по эксплуатации. В ней рекомендовалось сначала нормализовать свой вес, избавиться с помощью специалиста от нежелательных образований на коже, залечить зубы, освоить хорошие манеры, купить модную одежду, а потом уже, подвесив на грудь ладанку со смоченной бумажкой, идти «приворачивать» объект неутоленной страсти. Конечно, для Избавителя Отечества в канун решительного объяснения с Джессикой доставили полную склянку приворотного лосьона, и адмирал пустил его в дело почти без остатка… Беспристрастный химический анализ показал, что в склянке содержался дешевый одеколон «Гвоздика», чрезвычайно эффективное средство для отпугивания комаров, и тогда стало понятно, почему предполагаемая царица, разговаривая с будущим самодержцем, постоянно морщила носик и подносила к лицу платочек.

В результате сам знаменитый психотерапевт, дававший установку всей стране, был отправлен в Демгородок, как Ихтиандр, в бочке, до краев наполненной злополучным эликсиром, – от этого запаха он не может избавиться и по сей день. Остальных бойцов эзотерического фронта рассредоточили по стройкам национального возрождения. Правда, поначалу сгоряча замели и всех цирковых фокусников, но адмирал Рык в отличие от своих предшественников никогда не упорствовал в ошибках: через полгода иллюзионисты воротились к своим зрителям…

Вот, собственно, что происходило в Государстве Российском в тот исторический момент, когда Мишка Курылев сидел под заборчиком, курил «Шипку» и дожидался, пока похоронная комиссия сактирует бездыханное тело изолянта № 55.

11

– Ну, Шпенглер, машину проверил? – спросил Ренат и каблуком с силой надавил на покрышку.

– Проверил, – буркнул Мишка, его все больше злила наглая загадочность сержанта.

– Уйдем, если что, от «почечных баронов»?

– Уйдем…

– Смелый ты парень! Ладно, пошли мортинто выносить…

– Кого? – не понял Курылев.

– Жмурика…

Тем временем с крыльца медленно спустилась «похоронка»: подъесаул Папикян в черной черкеске с пластмассовыми газырями, главврач в белом накрахмаленном халате и со стетоскопом на шее, вроде амулета. Последним брел, позевывая, представитель демгородковской общественности изолянт № 339, в прошлом совершенно независимый и абсолютно безвредный народный депутат. Но с ним очень злую шутку сыграли парламентские телерепортеры: они постоянно показывали его на экране и всегда в откровенно спящем виде. В результате именно № 339 крепче всех из депутатского корпуса запомнился адмиралу Рыку, и, придя к власти, он отправил беднягу в Демгородок – «досыпать»…

Митинг уже закончился, но у заборчика толпилось человек пятнадцать, ожидая выноса тела. Подъесаул Папикян сурово велел им расходиться, потом огляделся и пальцем поманил к себе Рената.

– Ты, что ли, сопровождаешь? – спросил он, ткнув нагайкой в грудь Хузину.

– Так точно, господарищ подъесаул! – дурашливо отрапортовал сержант.

– Вещи обратно по описи примешь. Понял? В прошлый раз носки не вернули… Не дай бог опять что-нибудь пропадет – выпорю!

– Так точно…

– Водиле на обратном пути халтурить не разрешай! Узнаю – выпорю обоих! Выноси спецтару!

– Есть, господарищ подъесаул!

Войдя в дом следом за Ренатом, Мишка после яркого утреннего света не сразу заметил перемены. Борис Александрович был уже в гробу, установленном на разложенном точно для гостей столе. Его голова, как и водится, была чуть наклонена вперед, и казалось, что он старается разглядеть ту самую пресловутую царапину на казенных ботинках. Лена ничком лежала на кровати и устало плакала.

– А я говорю, спасибо надо сказать, – легкая смерть! – встретила их на пороге деловитая № 624. – Вы только на личико посмотрите – спит! Сердечники всегда так. А вот раковые – страшная вещь! Ночью приснятся…

– Покиньте помещение! – гаркнул Ренат.

– Может, я лучше с ней побуду? – предложила обмывальщица. – Леночке сейчас одной не рекомендуется…

– Покиньте помещение, № 624.

Изобразив свой цирковой жест, в данном случае означающий недоумение, смешанное с негодованием, она ушла. Хузин закрыл за ней дверь, накинул крючок, потом прошел вдоль окон, задергивая занавески.

– Вставай! – приказал он.

Лена медленно села на кровати – у нее были потухшие глаза, красное от слез лицо и растрепанные волосы. Увидев Мишку, она машинально начала поправлять прическу, потом передумала и хотела повязать голову косынкой, но вдруг как-то обреченно вздохнула и застыла, уронив руки.

– Я не могу, – чуть слышно сказала она.

– Почему? – спросил Ренат.

– Потому что я не могу… Мне очень плохо.

– Но ты же сказала, если он согласится, – Хузин презрительно кивнул в Мишкину сторону, – ты тоже согласишься. Он согласился. Давай, Акутагава, скажи громко: я согласен.

– Я согласен! – громко сказал Курылев.

– Вот видишь!

– Вижу… – ответила Лена, вставая с кровати. – А как-нибудь по-другому нельзя?

– Нет, – отрезал Ренат и, повернувшись к Мишке, приказал: – Бери за ноги…

В курсантские годы Курылев каждые каникулы, чтобы подхалтурить к нищенской стипендии, вербовался в разные горячие точки. Однажды под Сухуми их отряд здорово потрепали, и они драпали, попеременно таща на самодельных носилках одного парня, подстреленного снайпером. Может, от страшной усталости, а может быть, просто по молодости, но тогда Мишке труп того щуплого курсантика показался неподъемно тяжелым. Однако Борис Александрович оказался на удивление легким. Во всяком случае гораздо легче тех мешков с мукой, разгружая которые выпихнутый из армии Курылев зарабатывал себе на жизнь. К тому же углы мешков были очень короткие и все время норовили выскочить из рук, а за худущие щиколотки покойника держать было удобно…

– Заноси! – скомандовал Ренат. – А ты отойди!

Лена покорно отошла в сторону. Они вынули тело из гроба и плюхнули на матрац. Потом Хузин оглядел получившийся натюрморт вдумчивым дизайнерским взглядом, перевернул покойника на бок и, отобрав у Лены косынку, обвязал ею голову усопшего. В довершение он накрыл труп одеялом так, чтобы виден был лишь кончик этой черной косынки. После всего сделанного Ренат отошел к двери и оттуда придирчиво оценил результаты своего труда.

– Нормально, – сказал он. – А теперь ты ложись!

– Я не могу! – прошептала Лена и попятилась.

– Тогда все ляжем, и по-настоящему!

Она закусила губу и медленно подошла к гробу, встала ногами на стул, а затем начала неловко укладываться в эту, как выразился подъесаул, «спецтару». Там, внутри, прямо посредине проходил грубый шов, соединявший два куска прапорщицкого сатина. Казалось, стоит только улечься – шов разойдется и человек навсегда провалится в черную свистящую пустоту…

– Я не могу, – повторила Лена, уже улегшись внутрь, точно говорящая кукла в огромную коробку.

– Ни о чем не думай – и все будет хорошо, – успокоил сержант.

– Я не могу…

– Послушай, Хузин!.. – не выдержал Мишка.

– А ты заткнись! – оборвал сержант.

Потом он, сузив глаза, еще раз внимательно осмотрел кровать: из-под одеяла высовывался ботинок с очевидной царапиной на боку. Сначала Ренат попросту хотел натянуть на предательскую обувь одеяло, но, прикинув, стащил ботинки с покойного и надел их на босые Ленины ступни.

– Пожалуйста, не надо… – всхлипнула она.