Стон дикой долины - Алибек Асылбаевич Аскаров

он мелет? — заподозрив неладное, навострили слух женщины.

— Как о какой... Между каргалдаками и камаями.

— А какое это отношение имеет к грушам?

— Самое прямое!..

— Ну, выкладывай... говори же!

— И скажу... Вы слышали, кому приходится дочкой продавщица Кабира, та, что грушами торговала?

— Кабира?.. Она дочь чабана Замана. Все об этом знают.

— А из какого рода Заман? Помните?

— Заман... он же камай...

— Вот-вот, земляки, вся суть беды — в этом. Поразмыслите, крепко подумайте!

Слова Канапии произвели на женщин такое сильное впечатление, будто их колотушкой отколошматили. Почувствовав неловкость друг перед другом, они растерянно, с дрожащими от волнения губами выжидали, не в силах сообразить, какой веский аргумент выдвинуть против заявления Канапии.

Все же и среди них нашлась одна, что оказалась посмелее. Выбралась из толпы и подошла к стоявшему в центре с высокомерным видом Канапие. Это была Бибиш — жена Нургали.

— Ты, Канапия, не думай, что право голоса есть только у тебя, и не клевещи зря на ни в чем не повинных людей! Ясно тебе?! — возмущенно произнесла Бибиш. Эта мудрая старушка редко примыкала к скопищу народа, да и говорить на людях не любила, но на этот раз решила высказаться, и голос ее звучал жестко и твердо. — Среди тех, кто ел груши и захворал, есть и камаи, и каргалдаки. А Лексей вообще не из Мукура, он здесь человек пришлый, так кому же, по-твоему, понадобилось и его в постель свалить? Камаям или каргалдакам?

— Верно говорит!

— Чего он всех сажей-то мажет?

— Да-а, видать, неспроста Канапию «смутьяном» прозвали...

— Не будет ветра — трава не колыхнется... — зашумели собравшиеся женщины, поддерживая слова Бибиш.

— Эй, бабоньки, да вы не налетайте на меня понапрасну! — испуганно отмахиваясь руками, прикрикнул Канапия на окружавшую его толпу. — И чего им надо, раскричались тут, будто волка со двора гонят... Если я и сказал что-то, то опираясь исключительно на факты.

— На что, говорит?

— На факты... Я, милые мои, все подсчитал: сколько человек в ауле заболели в общем, сколько из них ка-маи, сколько семей каргалдаков, а сколько — представители других родов. Понятно вам?

— Что он болтает?

— Похоже, совсем спятил, счетовод чертов!

— Ясное дело, он же всюду какую-нибудь склоку выискивает, ему же больше делать нечего, а сейчас тем более — сам-то здоров остался!

— Упаси Аллах, какие же подлые у него намерения!..

— Бибиш правильно заметила, — перебил женщин Канапия, стараясь придать вес своему голосу. — Среди тех, кто, поев груш, заболел, есть, конечно, и камай. Их четырнадцать человек. А заболевших каргалдаков зато целых двадцать восемь! Еще пять человек, в том числе и Лексей, из других родов...

— Ну вот, сам признал, что болеют и те, и другие, так ведь?

— Верно... Но у этой диверсии есть одна тайная сторона, которую наивный человек заметить вряд ли сумеет. Дело в том, что заболевших каргалдаков ровно в два раза больше, то есть за каждую парочку выведенных из строя каргалдаков камай заплатили одним своим сородичем. Никакая борьба, родные мои, не обходится без подобных жертв. Я вот, например, хорошо изучил опыт войны с германцами. На полях сражений часто случались такие ситуации, когда ради победы на верную смерть посылали огромное количество собственных солдат.

— Ты же не был на войне?

— Не был... Зато тщательно ее изучил.

Так и не найдя достойного ответа на подкрепленные «фактами» выпады Канапии, женщины невольно прикусили языки.

— При чем тут вообще война, да у тебя во рту впору змеям плодиться! — спустя короткую паузу сказала одна из стоявших впереди женщин.

— Ты не подстрекай народ, иначе он тебя рано или поздно проклянет! — молвила Бибиш, призывая Кана-пию к благоразумию.

Задетый ее словами, Канапия покраснел и обиженно затарахтел:

— А ты не пугай меня, Бибиш! Старик-то твой камай, вот ты и встала на сторону камаев. Давай в таком случае начистоту поговорим: ну-ка, скажи нам, куда это твой старик подевался?.. Молчишь?! А ведь именно после того, как он смылся, весь здешний люд и полег вповалку. Среди каргалдаков так вообще здоровых не осталось. Как это прикажешь понимать? Думаешь, нет никакой связи между этой историей с грушами и тем, что твой Нургали внезапно сбежал в город? Нужно обдумать, проверить все как следует!

— Пусть тебя Бог покарает! — густо покраснев, воскликнула Бибиш, махнула рукой и отвернулась. — Пускай он накажет тебя за такие слова!..

— Нет управы на этого смутьяна!

Канапия, почуяв, что дальнейший разговор с бабами ему не к лицу, потихоньку стал выбираться из толпы. Но даже теперь не удержался, снова обернулся к женщинам и, подняв вверх указательный палец, крикнул:

— Я просто хотел высказать обществу свое мнение. Ну а как вы, бабоньки, его воспримите, воля ваша!

Все это произошло в затянувшуюся пору межсезонья, когда совхоз еще не приступил к сенокосу. Но заготовка сена была уже не за горами, поэтому аульные труженики спешно точили серпы и косы, приводили в порядок хомуты и снаряжение, готовясь к крупной и хлопотной кампании.

С началом же сенокоса у мукурцев не будет возможности не только вот так собираться вместе для обсуждения каких-то новостей и проблем, но даже отвлечься на минуту — предстоит трудиться без продыху, до седьмого пота.

И в тот момент они даже не знали, что из их аула бесследно исчез человек.

* * *

В начале июля мукурцы в массовом порядке вышли на сенокос. В ауле остались лишь немощные старухи да малые дети.

Мужчины, оседлав коней, выехали на дальнее джайляу, где трава поднималась всегда пышная и сочная. Обосновавшись на горном пастбище, они на протяжении двух летних месяцев заготавливали сено для совхозного скота. Ближе к середине каждого из этих двух месяцев, воспользовавшись по случаю зарядившим дождем, косари спускались верхом в низину, приостановив работу на несколько дней, парились в баньке и отдыхали, пока жены постирают грязную одежду и белье. А затем в ближайший погожий денек возвращались обратно.

Ну а если на джайляу выдавалась сплошь ясная погода, приходилось терпеть и обходиться без бани. Все равно начальство не позволит отлучки, дескать, ничего страшного с вами не случится, вши за пару месяцев не заведутся, тем более, что на джайляу есть где искупаться — и речка рядом, и озеро неподалеку. Если стоят солнечные дни, нужно воспользоваться ими