Максим Горький - Макар Чудра и многое другое…

Б а р о н. Ну – дальше!

Н а т а ш а. Не слушай их… что они? Они – из зависти это… про себя им сказать нечего…

Н а с т я (снова садится). Не хочу больше! Не буду говорить… Коли они не верят… коли смеются… (Вдруг, прерывая речь, молчит несколько секунд и, вновь закрыв глаза, продолжает горячо и громко, помахивая рукой в такт речи и точно вслушиваясь в отдаленную музыку.) И вот – отвечаю я ему: «Радость жизни моей! Месяц ты мой ясный! И мне без тебя тоже вовсе невозможно жить на свете… потому как люблю я тебя безумно и буду любить, пока сердце бьется во груди моей! Но, говорю, не лишай себя молодой твоей жизни… как нужна она дорогим твоим родителям, для которых ты – вся их радость… Брось меня! Пусть лучше я пропаду… от тоски по тебе, жизнь моя… я – одна… я – таковская! Пускай уж я… погибаю, – все равно! Я – никуда не гожусь… и нет мне ничего… нет ничего…» (Закрывает лицо руками и беззвучно плачет.)

Н а т а ш а (отвертываясь в сторону, негромко). Не плачь… не надо!

Лука, улыбаясь, гладит голову Насти.

Б у б н о в (хохочет). Ах… чертова кукла! а?

Б а р о н (тоже смеется). Дедка! Ты думаешь – это правда? Это все из книжки «Роковая любовь»… Все это – ерунда! Брось ее!..

Н а т а ш а. А тебе что? Ты! Молчи уж… коли бог убил…

Н а с т я (яростно). Пропащая душа! Пустой человек! Где у тебя – душа?

Л у к а (берет Настю за руку). Уйдем, милая! ничего… не сердись! Я – знаю… Я – верю! Твоя правда, а не ихняя… Коли ты веришь, была у тебя настоящая любовь… значит – была она! Была! А на него – не сердись, на сожителя-то… Он… может, и впрямь из зависти смеется… у него, может, вовсе не было настоящего-то… ничего не было! Пойдем-ка!..

Н а с т я (крепко прижимая руки ко груди). Дедушка! Ей-богу… было это! Все было!.. Студент он… француз был… Гастошей звали… с черной бородкой… в лаковых сапогах ходил… разрази меня гром на этом месте! И так он меня любил… так любил!

Л у к а. Я – знаю! Ничего! Я верю! В лаковых сапогах, говоришь? А-яй-ай! Ну – и ты его тоже – любила?

Уходят за угол.

Б а р о н. Ну и глупа же эта девица… добрая, но… глупа – нестерпимо!

Б у б н о в. И чего это… человек врать так любит? Всегда – как перед следователем стоит… право!

Н а т а ш а. Видно, вранье-то… приятнее правды… Я – тоже…

Б а р о н. Что – тоже? Дальше?!

Н а т а ш а. Выдумываю… Выдумываю и – жду…

Б а р о н. Чего?

Н а т а ш а (смущенно улыбаясь). Так… Вот, думаю, завтра… приедет кто-то… кто-нибудь… особенный… Или – случится что-нибудь… тоже – небывалое… Подолгу жду… всегда – жду… А так… на самом деле – чего можно ждать?

Пауза.

Б а р о н (с усмешкой). Нечего ждать… Я – ничего не жду! Все уже… было! Прошло… кончено!.. Дальше!

Н а т а ш а. А то… воображу себе, что завтра я… скоропостижно помру… И станет от этого – жутко… Летом хорошо воображать про смерть… грозы бывают летом… всегда может грозой убить…

Б а р о н. Нехорошо тебе жить… эта сестра твоя… дьявольский характер!

Н а т а ш а. А кому – хорошо жить? Всем плохо… я вижу…

К л е щ (до этой поры неподвижный и безучастный – вдруг вскакивает). Всем? Врешь! Не всем! Кабы – всем… пускай! Тогда – не обидно… да!

Б у б н о в. Что тебя – черт боднул? Ишь ты… взвыл как!

Клещ снова ложится на свое место и ворчит.

Б а р о н. А… надо мне к Настёнке мириться идти… не помиришься – на выпивку не даст…

Б у б н о в. Мм… Любят врать люди… Ну, Настька… дело понятное! Она привыкла рожу себе подкрашивать… вот и душу хочет подкрасить… румянец на душу наводит… А… другие – зачем? Вот – Лука, примерно… много он врет… и без всякой пользы для себя… Старик уж… Зачем бы ему?

Б а р о н (усмехаясь, отходит). У всех людей – души серенькие… все подрумяниться желают…

Л у к а (выходит из-за угла). Ты, барин, зачем девку тревожишь? Ты бы не мешал ей… пускай плачет-забавляется… Она ведь для своего удовольствия слезы льет… чем тебе это вредно?

Б а р о н. Глупо, старик! Надоела она… Сегодня – Рауль, завтра – Гастон… а всегда одно и то же! Впрочем – я иду мириться с ней… (Уходит.)

Л у к а. Поди-ка, вот… приласкай! Человека приласкать – никогда не вредно…

Н а т а ш а. Добрый ты, дедушка… Отчего ты – такой добрый?

Л у к а. Добрый, говоришь? Ну… и ладно, коли так… да!

За красной стеной тихо звучит гармоника и песня.

Надо, девушка, кому-нибудь и добрым быть… жалеть людей надо! Христос-от всех жалел и нам так велел… Я те скажу – вовремя человека пожалеть… хорошо бывает! Вот, примерно, служил я сторожем на даче… у инженера одного под Томском-городом… Ну, ладно! В лесу дача стояла, место – глухое… а зима была, и – один я, на даче-то… Славно-хорошо! Только раз – слышу – лезут!

Н а т а ш а. Воры?

Л у к а. Они. Лезут, значит, да!.. Взял я ружьишко, вышел… Гляжу – двое… открывают окно – и так занялись делом, что меня и не видят. Я им кричу: ах вы!.. пошли прочь!.. А они, значит, на меня с топором… Я их упреждаю – отстаньте, мол! А то сейчас – стрелю!.. Да ружьишко-то то на одного, то на другого и навожу. Они – на коленки пали: дескать, – пусти! Ну, а я уж того… осердился… за топор-то, знаешь! Говорю – я вас, лешие, прогонял, не шли… а теперь, говорю, ломай ветки один который-нибудь! Наломали они. Теперь, приказываю, один – ложись, а другой – пори его! Так они, по моему приказу, и выпороли дружка дружку. А как выпоролись они… и говорят мне – дедушка, говорят, дай хлебца Христа ради! Идем, говорят, не жрамши. Вот те и воры, милая (смеется)… вот те и с топором! Да… Хорошие мужики оба… Я говорю им: вы бы, лешие, прямо бы хлеба просили. А они – надоело, говорят… просишь-просишь, а никто не дает… обидно!.. Так они у меня всю зиму и жили. Один, – Степаном звать, – возьмет, бывало, ружьишко и закатится в лес. А другой – Яков был, все хворал, кашлял все… Втроем, значит, мы дачу-то и стерегли. Пришла весна – прощай, говорят, дедушка! И ушли… В Россию побрели…

Н а т а ш а. Они – беглые? Каторжане?

Л у к а. Действительно – так, – беглые… с поселенья ушли… Хорошие мужики!.. Не пожалей я их – они бы, может, убили меня… али еще что… А потом – суд, да тюрьма, да Сибирь… что толку? Тюрьма – добру не научит, и Сибирь не научит… а человек – научит… да! Человек – может добру научить… очень просто!

Пауза.

Б у б н о в. Мм-да!.. А я вот… не умею врать! Зачем? По-моему – вали всю правду, как она есть! Чего стесняться?

К л е щ (вдруг снова вскакивает, как обожженный, и кричит). Какая – правда? Где – правда? (Треплет руками лохмотья на себе.) Вот – правда! Работы нет… силы нет! Вот – правда! Пристанища… пристанища нету! Издыхать надо… вот она, правда! Дьявол! На… на что мне она – правда? Дай вздохнуть… вздохнуть дай! Чем я виноват?.. За что мне – правду? Жить – дьявол – жить нельзя… вот она – правда!..

Б у б н о в. Вот так… забрало!..

Л у к а. Господи Исусе… слышь-ка, милый! Ты…

К л е щ (дрожит от возбуждения). Говорите тут – пра-авда! Ты, старик, утешаешь всех… Я тебе скажу… ненавижу я всех! И эту правду… будь она, окаянная, проклята! Понял? Пойми! Будь она – проклята! (Бежит за угол, оглядываясь.)

Л у к а. Ай-яй-ай! Как встревожился человек… И куда побежал?

Н а т а ш а. Все равно как рехнулся…

Б у б н о в. Здорово пущено! Как в театре разыграл… Бывает это, частенько… Не привык еще к жизни-то…

П е п е л (медленно выходит из-за угла). Мир честной компании! Что, Лука, старец лукавый, всё истории рассказываешь?

Л у к а. Видел бы ты… как тут человек кричал!

П е п е л. Это Клещ, что ли? Чего он? Бежит как ошпаренный…

Л у к а. Побежишь, если этак… к сердцу подступит…

П е п е л (садится). Не люблю его… больно он зол да горд. (Передразнивая Клеща.) «Я – рабочий человек». И – все его ниже будто… Работай, коли нравится… чем же гордиться тут? Ежели людей по работе ценить… тогда лошадь лучше всякого человека… возит и – молчит! Наташа! Твои – дома?

Н а т а ш а. На кладбище ушли… потом – ко всенощной хотели…

П е п е л. То-то, я гляжу, свободна ты… редкость!

Л у к а (задумчиво, Бубнову). Вот… ты говоришь – правда… Она, правда-то, – не всегда по недугу человеку… не всегда правдой душу вылечишь… Был, примерно, такой случай: знал я одного человека, который в праведную землю верил…

Б у б н о в. Во что-о?

Л у к а. В праведную землю. Должна, говорил, быть на свете праведная земля… в той, дескать, земле – особые люди населяют… хорошие люди! друг дружку они уважают, друг дружке – завсяко-просто – помогают… и все у них славно-хорошо! И вот человек все собирался идти… праведную эту землю искать. Был он – бедный, жил – плохо… и, когда приходилось ему так уж трудно, что хоть ложись да помирай, – духа он не терял, а все, бывало, усмехался только да высказывал: «Ничего! потерплю! Еще несколько – пожду… а потом – брошу всю эту жизнь и – уйду в праведную землю…» Одна у него радость была – земля эта…