Георг Борн - Гулливер у арийцев

После этого заявления обстановка начала раскаляться. Раздались угрожающие крики, замелькали кулаки. Вождь вождей, однако, ударил посохом и закричал:

— Кто заменит брата Эрнста?

— Гаген, — раздался голос Германа.

— Гаральд, — закричали хором Зигфрид и сидевшие вокруг него вожди.

В этот момент Зигфрид обратился к восседавшему на троне:

— Раньше, чем решать, нужно выполнить то, чего требует старый закон. Пусть Герман подойдет к брату Эрнсту и тронет рукой его грудь.

Вождь вождей подумал и сказал:

— Это верно, так говорит закон.

Герман с явной неохотой приблизился к носилкам, поднял покрывало и положил руку на грудь убитого. Не успел он этого сделать, как несколько вождей закричало:

— Видите, показалась кровь, это убийца! Другие в то же время кричали:

— Ложь! Крови нет!

Я видел, как в руках вождей заблестели мечи, и понял, что в такой обстановке я очень легко могу попасть под удар. Мне показалось даже, что один из приятелей Германа пристально на меня поглядывал, поэтому я счел благоразумным отправиться восвояси.

Часа через два в пещеру вернулся Зигфрид. У него по кисти правой руки стекали капли крови, лицо было в кровоподтеках. Я предложил ему свои услуги, промыл водой неглубокую рану в плече и забинтовал ее лоскутом материи. Воспользовавшись случаем, я спросил Зигфрида, что случилось. Он мне буркнул, что, кроме Эрнста, завтра будут сжигать еще одного вождя.

— Хуже всего, что проклятый Герман уцелел.

Я решил пока больше не расспрашивать, убедившись, что Зигфрид настроен не особенно разговорчиво.

Вечером, однако, когда мы уже легли, старик сказал мне:

— Расскажи, откуда ты прилетел и как у вас живут?

Я постарался описать Зигфриду в самых простых выражениях нашу жизнь, обстановку, людей, завоевания науки и техники, общий расцвет человечества. Я увлекся и забыл, с кем имею дело. Опомнившись, я посмотрел на Зигфрида и убедился, что он ничего не понял и смотрит на меня с недоумением, смешанным с презрением.

— Есть ли у вас вожди, рабы и самцы? — спросил он. Я ответил отрицательно.

Тогда Зигфрид пробормотал:

— Выродки и метисы, — повернулся лицом к стенке и захрапел.

На следующий день я решил вечером пойти на холм, называвшийся горой испытуемых. Я сообразил уже, что испытуемыми на острове называют детей и подростков. Самому старшему из виденных мною на этой горе можно было дать шестнадцать-семнадцать лет. Мне очень хотелось встретиться с Угольфом и побеседовать с ним. Я поднялся по тропинке и стал бродить по холму, наблюдая жизнь испытуемых. Одни из них жили в дуплах деревьев, другие — в небольших пещерах, третьи — в неглубоких землянках.

Приближался вечер, последние лучи солнца освещали верхушку холма. Я шел очень осторожно, не желая наткнуться на кого-нибудь из вождей, так как даже подросток с дубинкой мог мне доставить неприятности.

Прошло около часу, и я собирался было уже возвращаться, как вдруг услышал за собой шорох, обернулся и увидел Угольфа.

— Я тебя жду уже третью ночь, — сказал он, — и почти не сплю. Идем.

Он схватил меня за руку и потащил в чащу кустарников. Я оцарапал себе руки и лицо. Наконец, мы остановились и сели.

— Слушай, — сказал он, — кто ты такой и как ты попал к нам?

Я, помня опыт с Зигфридом, рассказал Угольфу о себе и о нашей планете так, как говорят с маленькими детьми, но убедился, что Угольф многое понял. У него заблестели глаза и раскраснелись щеки.

— Значит, у вас нет вождей и рабов, у вас не делают людей бесплодными?

Я утвердительно кивнул головой и спросил:

— А кого у вас делают бесплодными?

— Кого? Меня, всех, кто не достоин быть вождями или самцами и самками. Вот меня хотят сделать бесплодным: за то, что я не повинуюсь.

— А женщин тоже делают бесплодными? — спросил я.

— С ними дело обстоит немного иначе. На празднике расы вожди берут себе в пещеру девушек и держат их там, сколько хотят, а потом отдают их Иозефу, и он делает их бесплодными, а вожди берут себе новых.

Угольф сжал кулаки и пробормотал:

— Пусть Иозеф попробует взять в пещеру Геллу!

Я тогда вспомнил девушку-подростка, плакавшую, когда младший вождь избивал Угольфа. По-видимому, это и была Гелла.

— Через несколько дней состоится праздник расы, — сказал Угольф. — Я на нем еще не буду, моя очередь наступит через один урожай.

Я спросил его:

— Чего же, ты будешь спокойно ждать, пока тебя превратят в бесплодного раба?

— Нет, я живым не дамся, пусть мне лучше отрубят голову!

— Нужно бороться, — сказал я.

— Бороться? — с изумлением посмотрел меня Угольф.

— Да, бороться, — повторил я. — Слушай, — и я рассказал Угольфу, как много столетий назад революционеры боролись с поработителями и после кровавых боев свергли их господство.

Угольф внимательно меня слушал и сказал:

— Я понимаю, ты прав, приходи сюда еще, только не скоро, а то нам будет плохо. Сегодня тебя никто не заметил, но в другой раз нас могут проследить.

Я протянул Угольфу руку, он сначала не понял, что означал этот жест, но я ему объяснил.

Через несколько минут я спускался с горы испытуемых, чувствуя подъем и радость. Я впервые встретил на острове Арии существо, с которым мог говорить, как с полноценным человеком. Я был очень доволен, что пробудил в Угольфе новые мысли.

Я понимал, что рискую жизнью: стоит Угольфу проболтаться, и я погиб. Но нельзя же было равнодушно смотреть на то, что происходит на острове. Довольно пассивности и изоляции! Мне необходимо попытаться сблизиться с испытуемыми.

Я попытался открыть дверь в пещеру, но она была заперта на засов. Мне пришлось постучать. Зигфрид с раздражением открыл мне и почему-то обругал меня «собачьей свиньей».

Лежа на циновке, я подводил итоги моему разговору с Угольфом. Теперь я понял, что рабов предварительно подвергают кастрации; это накладывает специфический отпечаток на их психику и превращает их в искалеченных людей. Я вспомнил, что в старую эпоху существовали секты скопцов, а также евнухи, которые, вероятно, точно так же выглядели, как Кор и другие рабы.

Последовавшие дни протекли без каких бы то ни было событий. Мной начали овладевать уныние и тоска. Я часто думал о своем безвыходном положении: я лишен возможности сообщить, где я нахожусь. Остров Ария никому не известен, и, быть может, я осужден провести всю свою жизнь в этом аду.

Однажды утром, когда я сидел, углубившись в свои размышления, меня кто-то тронул за плечо. Я обернулся, и увидел Зигфрида. Он был на этот раз почти любезен со мной; вообще за последнее время его отношение ко мне изменилось.

Старик сказал мне::

— Сегодня состоится праздник расы; если хочешь, пойдем со мной. Видишь, что я все для тебя делаю, помни это и цени.

Я поблагодарил Зигфрида, он сделал величественный жест и сказал:

— Когда надо будет, я с тобой поговорю о большом деле, а теперь идем.

Я пошел за стариком, стараясь держаться как можно ближе к нему. По дороге мы встретили других арийских вождей, на этот раз также и младших. Вскоре мы оказались на хорошо известной мне площадке великого судилища. Арийские вожди уже занимали свои места внутри свастики, младшие вожди, — я насчитал их человек двадцать пять — тридцать, — стояли у концов эмблемы. Еще дальше, ближе к скалам, разместились кругом человек пятьдесят девушек и юношей в возрасте шестнадцати лет. У большинства были бледные и испуганные лица, многие старались держаться ближе друг к другу. Некоторые, однако, поражали безразличием и подавленностью.

Наконец, появился вождь вождей, все приветствовали его криками «хайль». Воцарилось молчание.

Старик встал со своего трона и, опираясь на посох рукой, сказал:

— Споем гимн расе.

Я не разобрал слов этой песни, расслышал лишь припев: «Смерть евреям и французам». Меня поразило, откуда на острове Ария известно существование этих народов.

Вождь вождей указал пальцем на худого старика с седой бородой и выпученными глазами и сказал ему:

— Брат Гюнтер, скажи, что говорит закон? Тот встал и гнусавым голосом забубнил:

— Закон расы говорит, что боги ждут крови. Старик с посохом спросил:

— Есть ли у вас кровь?

— Есть.

— Где она?

— Вот.

В этот момент показались четыре младших вождя, каждый из них тащил по козленку.

Вождь вождей надел на голову шлем с рогами, поднял посох и закричал:

— Да прольется кровь!

Козлята были положены спиной вниз на изогнутые концы каменного креста, младшие вожди по знаку Гюнтера перерезали им горло. После этого вожди подходили к концам свастики, обмакивали палец в кровь и прикладывали ко лбу.

Когда эта церемония закончилась, вождь вождей спросил: