снарк снарк: Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин

поездка крайне неудачна, приходится работать не покладая рук, ни отдыха, ни покоя, а между тем буквально через линию расположено ЦПХ швейной фабрики, возможно, одно из последних в Нечерноземье, компактное, но все же с некоторым выбором, впрочем, все зря, мы-то едем в лес, в поля и кручи, а мог бы с Зизи гулять в стогах и душистом кипрее.

Хазин мечтал, жаловался и курил.

— Слушай, Вить, а эта девка, она кто? — спросил он. — Эта твоя знакомая?

— В смысле? — не понял я.

— Ну она что, начальству местному родня какая?

— Не знаю… Нет вроде.

— А что тогда Светлов за нее вписался?

Хазин выпустил дрожащий дым в потолок.

— Светлов вписался не за нее, — уточнил я. — Он предложил помочь найти детей.

— Угу… — Хазин выкинул окурок в окно. — Конечно-конечно, я охотно верю, детям помочь… Хотя…

Сигарета потрескивала, Хазин смотрел на огонек.

— Хотя, может, ты и прав, Витенька, — сказал Хазин рассудительно. — Может, и прав… Светлову нужен пиар, если мы найдем в лесу этих уродцев, ему в плюсы… Слушайте!

Хазин подпрыгнул.

— А может, это Крыков, а?!

Я, если честно, не понял, при чем здесь Крыков?

— Это точно Крыков! — Хазин достал следующую сигарету, прикурил. — Это в его стиле, подлая тварь все рассчитала…

— Может, все-таки пояснишь? — спросил я.

Мимо проехал человек на черном мотоцикле «Днепр», Хазин помахал ему сигаретой.

— Крыков сделал вид, что соскочил, а сам все это и устроил! — Хазин поперхнулся и принялся кашлять, указывая сигаретой на площадь.

— Это он о чем? — спросил Роман. — Кто такой Крыков?

Хазин кашлял, не забывая затягиваться и указывать.

— Крыков договорился с этой дурой, она спрятала своего спиногрыза, а сама бегает тут и вопит на каждом углу: спасите, помогите, дети пропали! А местные мусора ничего не могут найти, потому что и искать нечего! Как комбинация?

Хазин оторвал у сигареты фильтр и теперь курил так.

— Ерунда, — сказал Роман. — Зачем такое городить?

— Затем, что сейчас мы поедем в лес, будем весь день бродить, кормить комаров и слепней, а потом, ближе к вечеру, когда мы все убодаемся, Алексей Степанович Светлов найдет потерявшихся пацанов под ракитовым кустом! А мы все будем этому благодарные свидетели!

Хазин ожегся, ойкнул, растер окурок ладонями.

— Отличная идея, — сказал он. — Ты прав, мы недооценивали Крыкова, он крут…

На губе у Хазина надувался коричневый волдырь ожога.

— Может, все-таки взять коньяку? — предложил Хазин.

— Не стоит, — возразил я. — В лес идем.

— Мы недавно уже ездили в лес, ничем хорошим это не кончилось, — напомнил Хазин. — Переносить эти муки легче с коньяком. Тут в одном месте продают прямо с завода…

— Хазин, а ты можешь и не ходить вовсе, — снова сказал Роман.

— Нет уж, я пойду! Я хочу посмотреть!

— На что?

— На идиотов в лесу! Вот ты, Шмуля, можешь здраво ответить на вопрос — зачем ты поперся в эти поиски? Тебе что за разница? Это твоя баба, что ли?

Роман не ответил.

— Вот с Витенькой понятно, он с ней зажигал, между прочим, — сказал Хазин. — В детстве. Тискал ее в кустах перезрелой смородины.

В кустах перезрелой смородины. Хорошо.

— Ты жил здесь?! — удивился Роман.

— На каникулы ездил, — ответил я. — Давно, к бабушке…

— Да-да, бабушка Апоплексия, дедушка Катурач… — сказал Хазин, ощупывая ожог языком. — Кстати, в книге это неплохо смотреться будет. Привнесет личный момент. Автор был охоч до местных девок, а теперь пишет книгу про балалаечный завод и адмирала Чичагина.

— Отъезжаем! — послышался мегафонный призыв. — Отъезжаем!

Добровольцы зашевелились и стали распределяться по машинам.

— Жизнь — есть беспрерывное участие в чужом пиаре, — глядя на это, сообщил Хазин. — Массовый человек, особенно в провинции, не субъектен: либо пиар осуществляется над ним, либо он служит орудием этого пиара. Классовая борьба трансформировалась, микробы и сталь заменены рекламными титрами…

Хазин замолчал, воодушевление отступило, он с отвращением смотрел на мир с водительского места.

— В чем дело? — спросил Роман.

— Мне кажется, это уже придумано, — печально сказал Хазин. — Какой-нибудь Наум Хомский все это давно прописал в своих протоколах. Зимой, в перверсивном Беркли…

— Все придумано, с этим ничего не поделаешь, — зевнул Роман. — Иди повесься, Хазин…

Хазин потер лоб и понюхал пальцы.

— Фотки только скинуть не забудь, — напомнил я. — Кстати, а почему ты фотоаппарат не взял?

— По лесу с камерой? — хмыкнул Хазин. — У меня и так уже вся шея отваливается… Да что там фотографировать?

Машины на площади дружно загудели, Хазин запустил двигатель.

— Однажды я ездил в Усть-Цильму, — сказал Хазин. — И это ничем хорошим не закончилось…

Машины по одной выбирались с Центральной площади и выстраивались в колонну на Набережной. Я думал, что поедем через РИКовский, но колонна свернула на Новый мост, затем двинулась к северу, растянулись на километр. Передние машины начали гудеть.

— Погуди, Хазин, — сказал я.

— Зачем? Я и так чувствую себя…

Я погудел.

— Это знак, — пояснил Роман. — Они могут услышать. Дети в лесу.

— «Они могут услышать…» — передразнил Хазин. — Взяли бы сирены, тогда бы все услышали…

Мы перебралась через Новый мост и повернули в сторону Коммунара.

— Мою бабушку в Коммунаре кормили медвежьими котлетами, — вдруг вспомнил я.

— А моя бабка вырезала «Калевалу» на ячменном зерне, — тут же сказал Хазин.

— Ты говорил, что дед.

— Бабка ему помогала. Держала резец.

К северу от Чагинска сосновые леса. Возвышенность, мало болот, песок и сосны, тысяча километров леса на месте древнего моря, редкие прозрачные реки.

— Мой дед вырезал «Калевалу» на ячменном зерне, — сообщил Хазин, обернувшись к Роману.

— На финском или в переводе? — уточнил Роман.

— В переводе, разумеется, — ответил Хазин через некоторое размышление. — Смотрите, дятел!

Хазин указал на обочину, я дятла там не увидел.

Асфальт кончился, «шестерка» загремела по грейдеру, впереди идущие машины подняли пыль, скорость пришлось снизить. Хазин рассказывал, что в его семье всегда была любовь к миниатюрному: например, его дедушка собирал модели яхт, а его двоюродный дядя был женат на лилипутке, а она, между прочим, пела в казачьем хоре. Роман молчал. Мне нравилось ехать сквозь пыль, мир за пылью исчез, Хазин болтал про дятлов, их дикие нравы и про то, что разъяренный дятел однажды напал на его тетю-лилипутку и едва не пробил своим стальным клювом ее хрупкое темечко.

Минут через десять езды колонна свернула в лес, здесь пыли не было. Хазин вилял между деревьями и продолжал цеплять Романа, рассказывая то про одного мужика, у которого было три соска, но, несмотря на это, он был полковником казачьего войска, то про женщину-есаула, которая купила через интернет патент, образовала свое казачье войско, женское, и раздавала