Потерянный альбом - Эван Дара

редким, хотя звезды еще не расцвели полностью; и все же сочащаяся тьма густела и начинала напускать свою обычную смесь просторности и близости; к сожалению, луна была не ахти; я слегка приподнял окно со своей стороны:

— Да уж, это практически единственная причина, почему я стал бы водить, сказал Арчи, глядя в свое окно: подбирать автостопщиков; все время бы ездил чисто ради этого;

— Но по возрасту тебе уже можно? спросил я; он выглядел на двадцать четыре — двадцать пять;

— О да, сказал Арчи;

— Ну и…

— Ну и я бросил, сказал он и сделал глубокий вдох: где-то уже, ох, года два назад; постоянно нервничал;

— М-м;

— Ага, сказал Арчи и выглянул в окно: в смысле, тут везде трехрядки — ну знаешь: что делать?; в каком ряду ехать?..

— М-м;

— В смысле, на правый ряд въезжают машины, иногда — после остановки, а в левом все давят на газ, там сплошь скоростное движение; а в центре — по бокам от тебя машины и при необходимости придется с ними пересекаться; ну и, понимаешь, где ехать?; что логичней?; ну я и подумал — блин, да ну, с таким настроем я, скорее всего, сам аварию устрою; уж лучше бросить это дело;

— Хм, сказал я;

Хотя дорога была пустая, я сместился слегка налево, потом направо, при этом оставаясь в своем ряду; затем вернулся на свое место в центре ряда и почему-то почувствовал себя комфортнее; однако потом почувствовал, что пришло время сливать жидкость, и решил остановиться при следующей возможности; но потом вспомнил, как видел перед последним съездом знак, объявляющий Последний туалет на 30 километров вперед; тогда я привстал на сиденье и высвободил левую штанину, зажавшую бедро; потом снова устроился на месте:

— Ну а тебе как? сказал я;

— Что как? спросил Арч;

— Ярмарка, сказал я: как она тебе?..

— А, ну знаешь, ответил Арч: тоже что-то не мое;

— М-м;

Впервые за несколько минут в зеркале заднего вида появились фары:

— Ну, извини, что спрашиваю, но зачем тогда было ехать? сказал я: я имею в виду, если уж…

— Зачем я поехал? сказал Арчи;

— М-м, сказал я;

— Хм, Арчи поерзал; я поехал, потому что Эрвин умер;

— М-м, сказал я;

Сбоку от нас появились фары, а после периода растущего шума заново возникли уже габаритными огнями:

— Кто такой Эрвин? спросил я;

— Моя песчанка, ответил Арч: моя бывшая песчанка;

— М-м, сказал я;

— Что-то подцепил, дней восемь назад, продолжил Арчи: просто заразился по воздуху;

— Хм, сказал я: сочувствую;

— Ага, сказал Арчи: тяжело было; жил с ним семь лет;

— М-м;

— Целую вечность, сказал Арч; кажется, с самого детства; раньше я звал его песчанковой сущностью;

— М-м, отозвался я;

— И ведь он такой классный был, сказал Арч: правда умный: перебегал с ладони на тыльную сторону, когда я ее переворачивал, и ел чайные листья оранж пеко;

— М-м, сказал я: похоже, он был милый;

— Ага, сказал Арчи и поерзал: я по нему правда скучаю; он для меня много значил; как бы, я правда расстроился, когда он умер, просто-таки удивительно расстроился, когда вернулся домой и нашел его…

— М-м, сказал я;

— Как бы, меня, типа, напрочь выбило из колеи; всю ночь проплакал и не мог уснуть, а на следующий день не смог выйти на работу; как бы, речь же об Эрвине, да?; и даже после того, как его похоронил, было тяжко; я положил его в старую коробку из-под ассорти «Уитмен» и отнес к ручейку недалеко от себя, но после этого словно никак не мог его забыть; не мог отпустить; как бы — Эрвина больше нет…

— М-м…

— И такая херня тянулась целыми днями, сказал Арчи; сердце у меня так и ныло и все никак не проходило; я взял еще два дня отгула, а потом, когда вернулся, все равно не мог сосредоточиться, а ночное время, как бы, целиком посвящалось ему…; как же было херово…

— Ого, сказал я;

— Но потом, ну знаешь, несколько дней назад — кажется, в четверг, — я задумался, ну знаешь: минуточку… погодите минуточку; как бы, это же песчанка, всего лишь сраная песчанка, давайте говорить как есть…

— М-м, сказал я;

— И больше того, это только одна конкретная песчанка; как бы, что тут такого особенного — в случае с одной этой песчанкой, с одним этим конкретным животным?; ну знаешь, все умрут, умирают сто тыщ раз в день, так на фига убиваться из-за одного произвольного животного?; как бы, ну правда…

— Да, но…

— Как бы, он не так уж радикально отличался от любой другой песчанки, ну и что тут такого особенного? сказал Арчи: и тогда я задумался, ну знаешь, что на самом деле сердце-то ноет не по нему — то есть не по Эрвину, — а по мне, потому что это я что-то о себе возомнил; и тут до меня дошло, что я слишком ведусь на собственную пропаганду, и сердце у меня ноет потому, что я возомнил, будто у меня особенная ситуация, раз я вложил в это животное что-то от себя; и тогда это показалось таким, не знаю, таким эгоистичным, таким, ну знаешь, иерархическим…

— Хм;

— Ага, сказал он: как бы, все это, как мне показалось, происходит из-за моей центричности — из-за того, что я превратил какое-то случайное событие во что-то с особым значением; ну правда, вот в чем дело, вот в чем правда дело; и тогда я взглянул под другим углом…

— Понимаю, о чем ты; и все равно…

— Но знаешь, я тут недавно читал об относительности — то бишь о специальной теории относительности, 1905 год, — и Эйнштейн-то кое в чем соображал, и один из главных постулатов специальной теории относительности — что абсолютных центров нет, ни об одной точке нельзя сказать, что она определяет другие;

— Хм;

— Но, если так задуматься, еще это