Портрет в коричневых тонах - Исабель Альенде

бледный, с немаленьким шрамом на щеке, который вовсе не портил, а, скорее, напротив, придавал человеку незабываемый вид. На секретере врача лежали письма моей бабушки, которыми они взаимно обменивались, доклады просящих советы и их дающих чилийских специалистов и свёрток с резиновыми перчатками, что бабушка отправила ему этим же самым утром, несколько ранее обратившись к услугам курьера. Правда, позже мы узнали, что это оказалось ненужной предусмотрительностью, ведь в клинике Хоббса ими пользовались уже три года. Стаффолк поприветствовал нас, словно мы прибыли сюда с визитом вежливости, сразу же предложив турецкий кофе с ароматом семян кардамона. Он отвёл мою бабушку в смежную комнату и, осмотрев её, вернулся в офис, где незамедлительно принялся листать внушительную книгу, а она же тем временем одевалась. Вскоре сюда подошла сама пациентка, и хирург подтвердил предварительный диагноз, поставленный ещё чилийскими врачами: моя бабушка страдала от опухоли в желудочно-кишечном тракте. Доктор добавил, что данная операция пройдёт не без риска ввиду возраста пациентки и ещё и потому, что она до сих пор считается экспериментальной. И всё же в таких случаях ему удавалось добиться идеального оснащения; сюда съезжались врачи со всего мира, чтобы только поучиться у него. Известный специалист изъяснялся настолько свысока, что тут же пришло на ум суждение моего учителя дона Хуана Риберо, считавшего самодовольство преимуществом невежд; тогда как мудрец всегда скромен, потому что отдаёт себе отчёт, до чего мало он знает. Моя бабушка потребовала, чтобы заранее и как можно подробнее объяснили всё то, что с ней здесь собираются делать. Это, впрочем, несколько удивило доктора, привыкшего за годы работы к тому, что больные вручают себя несомненной власти его рук, со своей стороны выказывая при этом пассивность, как правило, характерную курам-несушкам. Тем не менее, мужчина тотчас воспользовался подвернувшимся случаем, чтобы продемонстрировать собственную эрудицию, прочитав чуть ли не научный доклад, более переживая о том, чтобы впечатлить нас своим виртуозным обращением с ланцетом, нежели о дальнейшем благополучии несчастной пациентки. Врач наскоро набросал рисунок внутренних органов и кишок, на вид показавшихся весьма странным механизмом, и конкретно пояснил, где располагалась опухоль, а также изложил, каким способом станет её удалять и какой именно шов наложит по окончании операции. Всю эту информацию Паулина дель Валье восприняла бесстрастно, тогда как я, напротив, вышла из себя и была вынуждена покинуть кабинет. Я села в зале, оформленном портретами известных людей, и начала молиться сквозь зубы. На самом деле, тогда я больше боялась за себя, нежели за неё; ведь мысль остаться в этом мире в полном одиночестве пугала меня не на шутку.

Так я и пребывала в подобном состоянии, долго и сосредоточенно обдумывая собственное возможное сиротство, когда мимо прошёл некий мужчина и, должно быть, увидел меня очень бледной, потому как сам невольно остановился рядом. «Что-то случилось, девушка?» - спросил он на кастильском языке с чилийским акцентом. Я лишь сказала «нет» кивком головы, слегка удивлённая и не осмеливаясь заглянуть ему прямо в глаза. И всё же любопытство подтолкнуло посмотреть на него украдкой, отчего я могла себе заметить, что передо мной оказался молодой человек с выбритым лицом, высоко поставленными скулами, твёрдой челюстью и косыми глазами. Сам же, в целом, он напоминал портрет Чингисхана, сошедшего со страниц моей книги по истории, хотя и менее жестокий. Волосы, глаза, кожа – всё было медового цвета, однако ж, в голосе не почувствовалось и тени нежности, когда тот стал мне объяснять, что сам он чилиец, как и мы, и скоро будет помогать доктору Стаффолку в операции.

- Сеньора дель Валье находится в хороших руках, - произнёс доктор без малейшей скромности.

- Что случится, если её не прооперируют? – чуть ли не заикаясь, спросила я, что, как правило, происходило со мной, когда я очень сильно нервничала.

- Опухоль будет увеличиваться в размерах. Хотя вы не волнуйтесь, девушка, хирургия сейчас продвинулась вперёд и намного, а ваша бабушка, придя сюда, поступила очень хорошо, - заключил врач.

Я хотела выяснить, что же делал чилиец в этих краях, и почему у него вид настоящего татарина – было проще простого представить его с копьём в руке и носящего кожаную одежду – но, смутившись, я так и не осмелилась заговорить. Лондон, клиника, врачи и случившаяся с моей бабушкой драма оказались более серьёзными событиями, нежели те, с которыми я могла справиться в одиночку. Всё же мне стоило понять стыдливость Паулины дель Валье в отношении здоровья и её причины отправить Фредерика Вильямса за Канал именно тогда, когда мы больше всего в нём нуждались. Чингисхан лишь снисходительно пожал мне руку и ушёл.

Вопреки всем моим худшим прогнозам, благодаря хирургии моя бабушка осталась жива, и спустя неделю, за которую у неё то держалась, то нет высокая температура, состояние пациентки нормализовалось, и та смогла начать кушать твёрдую пищу. Я практически никуда не отлучалась от больной, разве что раз в день ходила в гостиницу, чтобы помыться и переодеться, потому что из-за запаха лекарств, применяемых здесь средств, в основном, обезболивающих и дезинфицирующих, в воздухе появлялась некая клейкая смесь, что так и приставала к коже. Я спала урывками и, главным образом, сидя на стуле рядом с больной. Несмотря на категоричный запрет моей бабушки, я всё же отправила телеграмму Фредерику Вильямсу в самый день операции, отчего он и прибыл в Лондон, правда, тридцатью часами позже. Я видела, как он потерял свою, уже вошедшую в поговорку, сдержанность, оказавшись перед кроватью, на которой лежала несколько отуплённая лекарствами его жена, стоня при каждом вдохе, с четырьмя волосинками на голове и без зубов, очень похожая на высохшую старушку. Он опустился на колени рядом с любимой и коснулся своим лбом безжизненной руки Паулины дель Валье, не переставая шептать её имя, а когда встал, его лицо было мокрым от плача. Моя бабушка, утверждавшая, что молодость это не период жизни, а лишь состояние души, и у любого человека здоровье именно то, которое он или она заслуживает, в наших глазах выглядела полностью разбитой на своей больничной кровати. Эта женщина, чьё желание жить можно было сравнить лишь с её обжорством, отвернулась лицом к стене, безразличная к своему окружению и основательно ушедшая в себя. Её огромную силу воли, её энергию, любопытство, чувство риска и вплоть до присущей этой сеньоре алчности – всё заслонили собой телесные страдания.

Находясь в больнице все эти дни, у меня было немало случаев видеться с Чингисханом, отслеживающим состояние пациентки, которое оказалось, как