Вальс душ - Бернард Вербер

Новый дружный взрыв смеха.

– Итак, все мы на одной длине волны, – говорит Виолэн уже серьезным тоном. – Вернемся к нашей сегодняшней озабоченности. Доктор, вы необходимы нам для пользования рычагом религии. В руках у Гиены рычаг музыки. На Сергее компьютерный саботаж и фейк-ньюс. Вы, Лоран, будете теоретиком нашей революции. Все это нужно будет представить, конечно, в логичном и привлекательном виде.

– А вы, Виолэн? – спрашивает Фориссон.

– Я буду у вас главной. Я была инициатором нашей встречи, поэтому логично, чтобы я координировала наши действия. Поверьте, я полностью готова. Я так долго этого ждала, готовила эту возможность… И вот она преподнесена нам на блюдечке нашей обожаемой президентшей республики с ее затеей назначить министром образования компьютерную программу! К нам примкнут все, кто боится, что их заменит искусственный интеллект, что из-за него они вылетят с работы. А таких в стране значительное большинство.

Все с улыбкой переглядываются. Виолэн поднимает кулак, этот жест борьбы повторяют остальные четверо.

Эжени торопливо пишет в блокноте:

Рука Тьмы.

Усама Дауди = колдун = Мизинец?

Гиена = музыкант = Безымянный?

Виолэн Гароди = «главная» – Средний?

Сергей Кузнецов = изобретатель = Указательный?

Лоран Фориссон = писатель = Пус?

Рафаэль читает через ее плечо:

– Рука Тьмы? Как это понимать?

– Я все вам объясню… Но не сейчас.

Эжени опять впивается взглядом в экран компьютера.

– Нам окажут помощь из-за рубежа, – говорит Кузнецов. – Ее предоставит мое правительство, иранские муллы, правительства Северной Кореи, Венесуэлы, Южной Африки, Алжира и Турции. Главы секретных служб всех этих стран заверили меня, что их руководство жаждет успеха нашего выступления. Они приведут в действие свои сети влияния у нас и у себя.

– А Китай? – спрашивает Виолэн.

Русский выглядит смущенным.

– Те, с кем я поддерживаю связь там, говорят, что на этом этапе их руководство не хочет вмешиваться. Однако они желают нам успеха и готовы открыто вмешаться, как только наши шаги начнут приносить плоды.

– Как объяснить их сдержанность? – спрашивает Фориссон.

– Все решится не во Франции: сама страна маловата, ее армия тоже, – отвечает Кузнецов. – В интересах Китая навредить США.

– Это логично, – соглашается Фориссон. – Китайцы вступают в игру только тогда, когда есть гарантия победы. Со своей стороны я могу обещать поддержку неонацистских групп Европы: Австрии, Германии, Швеции, Норвегии, Венгрии, Болгарии, Италии, Испании и, конечно, Соединенных Штатов. Группировки малочисленны, зато хорошо вооружены и прекрасно организованны. Они умеют проводить партизанские рейды. К тому же в ряде стран они проникли в высшие эшелоны власти.

Дауди поднимает руку:

– Я могу обеспечить финансирование со стороны Катара, который хотел бы усилить свое влияние на французскую политику.

– А я обеспечу поддержку моих фанатов и пяти миллионов фолловеров моей жены Зары, – подхватывает Гиена. – Это немало, своими советами о красоте, кухонными рецептами, видео из роскошных отелей она воздействует на весь мир, молодежь прислушивается к ней охотнее, чем к высказываниям политиков.

– Благодарю вас, господа, – говорит Виолэн. – В завершение списка поддержки скажу, что у неосталинистской партии много сторонников среди рабочих и студенчества – среда, где у нее исторически глубокие корни. Благодаря поддержке профсоюзов мы заблокируем транспорт и всю систему сбора и вывоза отходов.

Фориссон полон оптимизма.

– Когда в Париже не будет проходу от гниющего мусора и крыс, когда замрут поезда, перестанут взлетать самолеты, государство будет дестабилизировано. Все будут бояться хаоса и мечтать о возвращении порядка, о сильной, не виляющей власти. Это называется «эффектом Робеспьера»: допустить немного террора во избежание большой анархии.

– Все может пойти очень быстро после голосования о вотуме недоверия, – подхватывает Виолэн. – Если сложить голоса ультралевых, ультраправых и джихадистов, а также тех, кто хочет свести счеты с главами своих партий, то мы получим большинство и сможем прийти к власти.

– Что конкретно вы нам предлагаете, дорогая Виолэн? – спрашивает Дауди.

– Мы должны составить переходное правительство, доктор. Оно невнятно поманит выборами, дата которых будет постоянно откладываться.

– Думаю, откладывать выборы нет необходимости, – возражает Фориссон. – Впятером мы соберем достаточно голосов для «честной» победы. Подумайте, сколько людей, возмущенных системой, будут счастливы, если она рухнет. Не надо недооценивать уныние народа и его желание увидеть провал богачей и элит.

Виолэн раздумывает.

– Возможно, вы правы, Лоран. У нас, неосталинистов, возникла дурная привычка совершать государственные перевороты и затыкать урны для голосования, а все из-за неуверенности в себе. Я знала, что у вас есть чему поучиться.

– Можете рассчитывать на моих хакеров, они повлияют на колеблющихся, – вставляет русский.

– Программа празднеств впечатляет, – говорит Дауди, – но что конкретно мы получим взамен?

– Именно для обсуждения взаимных компенсаций я и собрала вас сегодня, – отвечает Виолэн. – Мы, пятеро, станем сердцевиной этого нового правительства в должностях министров.

– Если так, то я хочу быть министром внутренних дел, – немедленно реагирует Дауди. – Хочу контролировать полицию.

– А я – армию, – говорит Кузнецов.

– Я – культуру, – говорит Гиена.

– Я пожертвую собой и приму вакантный пока что пост премьер-министра, – сообщает Фориссон.

Виолэн Гароди улыбается:

– Что ж, господа, в качестве президента республики я смогу пойти навстречу всем вам.

Рафаэль жмет на паузу. Эжени находится под сильным впечатлением от всего услышанного.

– Не думала, что все так далеко зашло, – говорит она.

– То ли еще будет. – С этими словами Рафаэль опять запускает воспроизведение переговоров в гостиной Карлоса Ортеги.

– Дело за искрой, от которой рванет порох, – напоминает Виолэн.

– Что вы предлагаете? – спрашивает Дауди.

– Прошу меня простить, дорогой Лоран, но теперь историческую аналогию вспомню я, – начинает Виолэн Гароди. – Она напрямую касается вас. Предлагаю вспомнить поджог Рейхстага 27 февраля 1933 года.

– Превосходный маневр! – восклицает Лоран Фориссон.

– Напомните мне, о чем речь, – просит Дауди.

– Прошу вас, Лоран, вы – профессор, время включить прожектора, – говорит Виолэн.

– В здании Рейхстага в Берлине заседал германский парламент. За неделю до парламентских выборов, сразу после того, как Гитлеру был предложен пост канцлера, все здание вспыхнуло. Гитлер обвинил в поджоге своих противников, приказал их арестовать и отменил гражданские и политические свободы. Впоследствии открылось, что пожар устроили сами нацисты по инициативе Геббельса, во всем сознавшегося на Нюрнбергском процессе в 1945 году.

– Видна рука мастера! – восторгается Виолэн. – Пожар охватил величественное здание, где заседала представительная власть, место, насыщенное историей, да еще нашпигованное произведениями живописи, гобеленами, скульптурами. По-моему, именно это стало для населения шоком. Германия была так потрясена, что репрессии и переход к диктатуре показались ей в порядке вещей. Я много об этом размышляла и пришла к выводу, что в наше время люди ни во что не ставят человеческую жизнь. Повсюду в мире столько убивают, что