Синдром неизвестности. Рассказы - Евгений Александрович Шкловский

Что, разве не применялся к вечности, к долгой загробной жизни в литературе? Толстой, Григорович, Плещеев, Суворин, их отзывы (наперекор свирепому Михайловскому) свидетельствовали, что он далеко не последний в табели о рангах. Не случайно же все письма, свои и чужие, ему адресованные, сохранял в архиве, не уничтожал, в отличие от черновиков рассказов.

Глупо, конечно. Ясно же, что иллюзия. И ни от чего она не спасала. Но ведь грела, грела!..

За окном долго тянущегося поезда проплывали убогие сельские домишки, уже почти голые остовы облетающих деревьев, а мысли то и дело возвращались к убитой «Чайке». К тому же он, судя по всему, сильно застудился: всю дорогу мучил насморк, кашель, жар.

Невыспавшийся, выйдя на станции Лопасня, он задумчиво, с тоской в глазах поглядел вслед уходящему составу, потом вдруг всплеснул руками и чертыхнулся – надо же, забыл-таки в купе узел с халатом, простыней и еще кое-какими вещами!.. Совсем эта «Чайка» свела его с ума.

Что ж, он иронизировал над жизнью, но и она в долгу не оставалась.

Улыбнулся мрачно, поправил пенсне и, подхватив баул, решительно зашагал к зданьицу вокзала.

Обида

– Зачем вы это сделали, Антон Павлович? – тихо спросил и тут же глаза в сторону.

Алексей Степанович – скромный, ласковый человечек, примерно его возраста. Обычно во время шумных, веселых журфиксов у Кувшинниковых он держался отдельно или составлял компанию хозяину дома, скучноватому, добродушному доктору Кувшинникову, уединялся с ним в другой комнате или в кухне.

В «Попрыгунье» он был выведен как доктор Коростелёв, коллега одного из главных героев – доктора Дымова. Густые, темные, жестковатые на вид волосы, которые он постоянно ерошил пятерней, немного фатовские усики.

На самом деле – талантливый художник, пейзажист и анималист, чьи рисунки регулярно украшали журнал «Природа и охота». Он и с Левитаном, как и с доктором, был дружен, но как-то умел примирять в себе обе дружбы, несмотря на всю двусмысленность ситуации в доме Кувшинниковых: роман Левитана и жены доктора Софьи Петровны ни для кого не был секретом.

Чехов догадывался, что привело к нему этого по-юношески застенчивого, смущающегося человека. Даже забавно, как тот мнется, не решаясь признаться в цели своего визита. Только такому сумасброду, как Левитан, могла прийти в голову эта дикарская идея. Как был подростком, так и оставался. Неужто и впрямь думал, что Антон согласится? Или обычное позерство? Хочет показать себя бесстрашным рыцарем?

Надо сочинить что-нибудь с подобным сюжетом – про дуэль, тут много узнается про человека, причем не только про дурь, но и про отношение к себе и к другим, к жизни и к смерти.

Что поделать, обидчивы люди.

Иные, правда, обидчивы больше, чем другие. Он что, не знал этого? Знал прекрасно, тоже, случалось, обижался, причем серьезно, с долгим последующим эхом, отзывавшимся на отношениях даже с самыми близкими. А уж как обижался старший брат Александр, особенно если был под хмельком, а выпивал частенько, даже и запойно. Вот он тогда любое неодобрительное или просто ироническое словцо в свой адрес принимал как оскорбление, чудачил, исчезал, прятался, пускался, словно в отместку, во все тяжкие…

Правда, от него, от Антона, он критику принимал – молча, потупив глаза, словно провинившийся школьник, выслушивал наставления.

Они все, и старшие, и младшие, что говорить, уважали Антона, причем даже больше, чем отца, который своими нравоучениями мог запилить до смерти, а то и руку тяжелую приложить (отца чтить нужно!). С Антоном же считались, как будто чем-то были ему обязаны, а может, побаивались его пристального ироничного взгляда, острого языка, смешного меткого прозвища, от которого потом не отскрестись…

Обидчивость, она от чего? По большей части от уязвленного самолюбия. Из детства чертополохом растет или из отрочества, от всяких мелких притеснений и унижений… Такого они с братьями нахлебались в детстве сполна, и именно от отца, чья строгость, в сущности, была деспотизмом и тиранством, иначе не назвать.

Подолгу выстаивать на коленях в церкви – не слишком приятное занятие, к которому, всячески подчеркивающий свою набожность, принуждал детей Павел Егорович. Или целый день киснуть в темной холодной конторе – это ли не наказание?

Антону же приходилось неоднократно, потому как папаша, человек амбициозный, но типичный неудачник, пытался торговать, держал лавки с товарами. Однако с людьми и с финансами высокочтимый Павел Егорович явно был не в ладах, все его начинания неизбежно рушились, принося только хлопоты, долги и огорчения.

Ну и на детях отзывалось – на ком еще и отыграться да власть показать? Конечно, это ранило, оседало в глубине души, и потом, проявляя к состарившемуся отцу уважение, Антон не мог до конца избавиться от нехорошего, недоброго, мучившего его самого чувства.

На обиженных воду возят…

Как бы там ни было, из себя он обидчивость пытался вытравливать. Еще этим, что ли, и без того нелегкую жизнь портить?

Со временем, кажется, удалось. Может, не полностью, но все-таки. Да ведь и не подобает писателю, полагающему себя юмористом и сатириком, нередко задевая других насмешкой, самому впадать в амбицию при каком-нибудь пустячном недоразумении или даже чем-то более серьезном.

Если уж обижаться, то на жизнь вообще, на природу, которая создала человека таким несовершенным, зависимым от ее капризов, а главное – смертным существом. Ему как доктору это больше, чем кому бы то ни было, известно, даже и о самом себе по части здоровья… Не повезло или, как индусы говорят, карма? Можно ведь за это обидеться на весь свет: почему я? за что?..

Странные, странные люди!

Обиделись даже те, кто в рассказе лишь мимоходом помянут, – все эти артисты, чтецы, музыканты и прочие… Ведь про них там ровно ничего, так, абсолютно походя. Их-то что зацепило? Ладно, главная героиня, верней, Кувшинникова, у той какие-то основания есть, раз узнала себя в Ольге Дымовой.

Хотя тоже не очень смахивает, он редко делает персонажа похожим на прототип, обычно меняет черты, причем существенно: блондина делает брюнетом и наоборот, как в случае с Левитаном-Рябовским, худого полным, ну и так далее. И по возрасту они там совершенно разные. Ольга Дымова молода, Рябовский старше ее, тогда как в случае Кувшинниковой и Левитана все иначе.

Впрочем, какие-то штришки все равно остаются – что правда, то правда. В манере речи, жестах, особенностях поведения. Совсем оторваться от прототипа трудно, да он и не хотел, ему важно чувствовать родство персонажа и конкретного человека, образ должен подпитываться густым соком реальности, иначе характер теряет жизнеподобие.

Когда