Стажер - Лазарь Викторович Карелин

— Ничего ты, Верочка, не знаешь. Все у нас в полном порядке. А если тебя раздражает это иностранное восклицание, то и не произноси его. Возьми на вооружение словцо нашего Сашеньки. Нормально! Да, все, мать, у нас нормально. Новую фотографию скоро получу, поскольку старую нашу сносят. И место не хуже. За Бауманским метро, в районе Почтовой улицы, — знаешь эти места? Презанятнейшие! Там ведь некогда была Немецкая слобода. Там, что ни шаг, тень Петра Великого мнится. Хитроумный Лефорт там свои игры игрывал. Сейчас, правда, все обветшало, все перед сломом, но годика два-три мы в тех местах поиграть успеем.

— Мы — это ты и Саша? Ты твердо решил вводить его в свои игры?

— В свои — нет, не дорос еще. В его собственные ввожу. Ему жить, Вера. Или ты предпочитаешь, чтобы он годы и годы прозябал в студенчестве, а потом в инженериках бы прозябал? Слушай, я почти договорился, пристраиваю парня в «Спутник». Знаешь, что это такое?

— Что-нибудь, от чего я и совсем сна лишусь.

— Какая ты! И не обрадуешь тебя. Это молодежный иностранный туризм — вот это что. Сперва поездит с зарубежными студентиками по нашей стране, поснимает их на фоне наших достопримечательностей, ну а потом и сам за границу рванет. Вот что это такое.

— Как ты — рванет?

— Не спеши, до меня ему далеко.

— И хорошо, что далеко!

— Если ты про мою осечку вспомнила, то не бойся. С ним это не повторится. Именно потому, что я буду рядом. Моя ошибка — ему наука. Так что не бойся, Вера. Не страшись. Все будет нормально.

— А я страшусь.

— Зря, Верочка.

— Не зря. Это ты познакомил его со Светланой? Что умолк? Ты?

— Откуда тебе известно про Светлану? — Александр Александрович посерьезнел. — Саша поделился?

— Фотографии поделились. Он был у нее, снимал ее там. Странные какие-то снимки. Одни глаза. Но какие! Боюсь, она завлекла моего сына. Эта женщина, с которой…

— Вера, не произноси лишние слова. Поверь, многословие никогда к добру не приводит. Да, я его со Светланой познакомил. Умная баба, со стилем. Думаю, что натаскает его по языку. Без какого-нибудь там английского или французского нынче не прожить.

— Она натаскает его, она его натаскает!

— А ты рассчитываешь сыночка в красных девицах всю жизнь продержать? Парень пудовые гири бросает, как мячики. В армии отслужил. Такого удержишь! Гляди, он тебе с улицы шлюшку приведет.

— Есть ли разница?

— Сравнила! Ты просто зла на нее. Покопайся в себе, ведь зла?

— Ни на кого я не зла. Ну вас! Мне сына жаль. А если зла, так только на себя.

— Сына твоего, Вера, и я люблю.

— Ой ли?

— Люблю, люблю. Нельзя не любить. Вон какой сокол!

Александр Александрович подошел к окну, но встал так, чтобы его с улицы не видно было. Подошла к окну и Вера Васильевна. Снова они стояли вдвоем у окна, и снова рука Александра Александровича уверенно легла на ее плечо, и она покорилась этому хозяйскому жесту. И снова смотрели они вдвоем в окно на Сашу.

Он только что прикатил. Он вышел из машины и пошел к воротам, чтобы отворить их. А у ворот стояла величавая Валя и рядом с ней морячок какой-то, тянущийся изо всех сил, чтобы не казаться меньше ее.

Этот морячок, увидев Сашу, кинулся к нему, и они обнялись.

— Кто это? — спросил Александр Александрович.

— Не узнаешь? — удивилась Вера Васильевна. — Это же соседа нашего Семена Плотникова сын.

— Витька, что ли?

— Витя.

— Смотри, вымахал на флоте карапуз.

— А повзрослел как. Рассудительный, степенный. Подводник он, торпедист. Знаешь, они решили с Валюшей пожениться.

— Дела! Такая царевна и — такому…

— Позавидовал? Когда ты угомонишься, старый бес?

— За миг до смерти, Верочка. В самый тот миг.

А у ворот друзья все еще обнимались, радуясь встрече, сплетая свои вопросы и ответы:

— Когда объявился?

— Да вчера.

— Совсем?

— В отпуск. По семейным обстоятельствам. Ты-то как?

— Нормально. А ты?

— Женюсь я, Саша.

Тут Саша выпустил друга из объятий и поглядел, не веря, на Валю.

— Не ты ли невеста?

Величавая Валя чуть наклонила голову. Глаза у нее сияли.

— Она меня два года ждет, — тоже сияя глазами, сказал Витя. — Переписывались. Привет тебе передавала?

— Нет.

— Почему? — спросил у Вали Витя.

— Да он все мелькает, — сказала Валя. — Смотри, какой стал. И не остановится. В машину, из машины. Разве что издали ручкой помахать соизволит.

— Правда? А я, когда узнал, что Сашка домой вернулся, струхнул даже. Ну, думаю, отобьет мою Валю. Видный.

— Глупый ты! — Валя загадочно улыбнулась.

— Так ведь рост. А улыбка какая. Первый парень с нашей улицы.

— Глупый ты. Мужей не по росту выбирают.

— А как? — спросил Саша.

— Сердце сердцу весть подает, — серьезно сказала Валя.

— Два года ждала, переписывались, — сияя, снова сказал Витя. — Саша, чем занялся в гражданке? Ты не артистом ли стал?

— Похож?

— Вполне. И на иностранца тоже. Машина твоя?

— Моя. С дядиной помощью.

— Везет же людям!

— Это тебе везет, — сказала Валя, горделиво вскинув голову. — А на машину мы накопим. Невидаль, машина!

— А что не невидаль? — спросил Саша.

— Счастье, — ответила Валя. И ответила не шутя. Она вообще была не из шутящих девушек.

— А что такое счастье? — спросил Саша.

— А вот он мое счастье, этот матросик, — сказала Валя и протянула к Вите плавную руку, чтобы расправить ленточку на его бескозырке.

— Ослепнуть от вас можно, — сказал Саша. — Стойте-ка, я вас сниму. — Он вскинул аппарат. — И подпись уже есть. Без слов.

— Как это без слов? — спросил Витя, вытянувшись и замерев, едва был направлен на него объектив.

— Потому что и без слов все ясно. Счастливые вы, черти! Валя, поправь ему опять бескозырку.

— Зачем? Ты же снимаешь.

— Поправь, потом объясню.

Валя послушалась, снова дотронулась до ленточки, а Витя ожил, скосив глаза к ее руке. И тут-то Саша и щелкнул затвором.

— Смотри, схватил картинку! — одобрил Сашу Александр Александрович. — Фотографом становится. Не мои ли в нем гены? — Он пошире распахнул окно, высунулся:

— Привет, маэстро! А сними-ка ты и нас, стариков!

Саша глянул: в окне стояли мать и дядя. И мать была печальна безмерно, а дядя был безмерно весел.

— Вы не монтируетесь! — крикнул Саша.

Лицо матери встревожило его, и ее печаль проникла ему в душу, погасила в нем радость от нечаянной встречи с другом.

— Как это? — не понял Сашу Александр Александрович.

Но