Портрет в коричневых тонах - Исабель Альенде

Однако когда я описывала учителю портрет, сделанный мной с некой семьи нищих артистов цирка, обнажённых и ранимых людей, тот сразу же проявлял интерес к делу. Мне несколько раз удалось сфотографировать эту семью, позирующую на фоне жалкой колымаги, служащей ей одновременно и транспортом, и жилищем, прежде чем из этого средства передвижения к нам полностью голенькой вышла ещё одна девчушка четырёх-пяти лет. Тогда мне и пришло в голову предложить людям, чтобы те сняли одежду. Они выполнили просимое без всякого недоверия и продолжали позировать с прежней усиленной сосредоточенностью, как то и делали, когда были одеты. Эта, пожалуй, одна из моих лучших фотографий, одна из тех немногочисленных, которые в своё время получили награды. Вскоре стало очевидно, что меня более привлекали люди, нежели предметы с пейзажами. При изготовлении портрета всегда устанавливается связь с тем, кто тебе позирует, и какой бы та ни была краткой, в любом случае это определённого рода знакомство. Фотопластинка запечатлевает не только изображение, но и чувства, что пробегают между обоими в конкретный момент. Дону Хуану Риберо нравятся мои портреты, намного отличающиеся от его собственных. «Вы чувствуете привязанность к тем, кто вам позирует, Аврора, но всё же пытайтесь не властвовать над людьми, а, скорее, понять их; таким способом удастся запечатлеть на снимке и душу человека», - говорил учитель. Именно он и побудил меня оставить надёжные стены мастерской и выйти, наконец, на улицу, где уже с фотоаппаратом перемещаться с места на место, смотреть на мир широко открытыми глазами, тем самым перебарывая собственную робость, попутно избавляясь от страха и становясь ближе к людям. Со временем я поняла, что, в целом, окружающие относились ко мне хорошо и старались позировать как следует, несмотря на то, что я, возможно, была для них всего лишь какой-то соплячкой. Неизменно находившийся при мне фотоаппарат внушал уважение и даже доверие любому, кто обращал на него внимание, поэтому люди открывали мне свою душу и погружались в это дело целиком. Я была ограничена своим юным возрастом. Хотя даже много лет спустя, я бы не смогла путешествовать по стране, проникать в шахты, вклиниваться в различные забастовки, попадать в больницы, захаживать в хижины бедняков, посещать жалкие школы и пансионы за четыре песо. У меня бы не получилось и бывать на вечно покрытых пылью площадях, где неизменно чахли пенсионеры, временами наведываться в палатки и рыбацкие деревни. «Свет – это язык фотографии и душа мира. Не существует света без тени, как и нет счастья без боли», - говорил мне дон Хуан Риберо ещё семнадцать лет назад на уроке, который он и преподал мне в самый первый день в своей мастерской на Пласа де Армас. И до сих пор я не забыла слова наставника. Однако мне всё же не следует забегать вперёд. Я поставила себе задачу рассказать эту историю последовательно, словечко за словечко, как, собственно, и положено.

Я, воодушевлённая, всё носилась со своими фотографиями где только можно, одновременно смущаясь по поводу происходящих изменений в моём теле, которое постепенно приобретало необычные размеры. А меж тем моя бабушка Паулина решила не терять времени попусту, бесцельно занимаясь самосозерцанием, а скорее погрузиться в планирование всё новых выгодных дел, рассчитывая лишь на свой финикийский мозг. Именно это ей и помогло прийти в себя от потери сына Матиаса и придало тщеславия годам, дожив до которых многие люди уже стоят одной ногой в могиле. Дама словно молодела: вновь по-особому засиял взгляд, да и походка стала ловчее, а вскоре она окончательно сняла с себя траур и отправила собственного мужа в Европу выполнить крайне секретное задание. Верный Фредерик Вильямс отсутствовал месяцев семь и вернулся домой с багажом подарков для бабушки и, конечно же, для меня, разумеется, не забыв побаловать и себя отличнейшим табаком, бывшим единственным пороком, который мы за ним знали. Спрятанное в вещах, нелегально прибыло множество сухих трубочек примерно сантиметров пятнадцать длиной совершенно непригодного вида, однако ж, на поверку оказавшиеся виноградными лозами, служащими сырьём для вин Бордо. Именно ими моя бабушка и стремилась засадить чилийскую землю, чтобы впоследствии начать производить приличное вино. «Посоперничаем-ка мы с французскими винами», - объяснила она свою затею мужу ещё до путешествия. Фредерик Вильямс совершенно зря парировал ей тем, что французы имеют над нами вековое превосходство, что у них райские условия, тогда как Чили, напротив, страна атмосферных бедствий и политических катастроф, и вдобавок, на замысел такого масштаба потребуются годы серьёзного труда.

- Ни вы, ни я уже не в том возрасте, чтобы дождаться и увидеть результаты задуманного эксперимента, - тяжко вздыхая, напомнил он.

- С подобными рассуждениями мы так ни к чему и не придём, Фредерик. Вы знаете, сколько поколений ремесленников потребовалось бы для того, чтобы выстроить хоть один собор?

- Паулина, нас не интересуют соборы. В любой из последующих дней мы просто-напросто умрём.

- Но ведь нынешнее время не было бы веком науки и технологии, если каждый изобретатель думал бы о собственной смертности, вам не кажется? Мне хочется образовать целую династию, и чтобы фамилия дель Валье ещё долго упоминалась в этом мире, хотя бы и на дне стаканов пьяниц, которые бы и дальше покупали моё вино, - возразила бабушка.

Таким образом, смирившись, англичанин отправился во Францию, чтобы разузнать о виноградниках, а Паулина дель Валье, тем временем, осталась в Чили и принялась укреплять структуру предприятия. Первые чилийские виноградные лозы были завезены миссионерами ещё в колониальные времена, чтобы уже в самой стране производить вино, оказавшееся и вправду настолько хорошим, что данную продукцию запретила сама Испания, желая избежать её соперничества с винами, которые делают на родине-матери испокон веков. Как только страна приобрела независимость, винная промышленность начала расширяться. Паулина была далеко не единственной, кого посещала мысль производить качественные вина. Однако в то время как остальные люди покупали земли всё больше в окрестностях Сантьяго ввиду той выгоды, чтобы не пришлось добираться до них более одного дня, она, скорее, искала для себя отдалённые участки. И искала не только потому, что последние были значительно дешевле, а ещё и потому, что по своим характеристикам и расположению считались самыми подходящими. Не говоря никому о том, что на данный момент творилось в голове, женщина заставила себя проанализировать свойства почвы, капризы имеющейся здесь воды и постоянство ветров, начиная с полей, изначально принадлежащих семье дель Валье. Она заплатила поистине ничтожную сумму за обширные и заброшенные земельные участки, которыми никто не дорожил, потому что, за