Рисовальщик - Валерий Борисович Бочков

не было, я почти против своей воли произнёс:

– Так кто всё-таки хочет отжать мой бизнес?

Мне послышался вздох, точно я снова разочаровал её. Так вздыхала моя бабка-покойница.

– Всё гораздо серьёзней.

Солнце вытянулось в кровавую звонкую жилку и вдруг исчезло. Всё, горизонт был пуст. Неожиданная догадка пришла в голову: она действует сама по себе! Конечно!

Умная, толковая бабёнка нарыла каким-то макаром информацию, провела психологическую обработку – весьма успешно, надо заметить, – ну а в финале выставит цену. Как всё просто!

– Сколько? – спросил я.

– Что – сколько?

– Сколько ты хочешь?

Она усмехнулась, мягко произнесла:

– Много. Очень много.

– Сколько?

– Я хочу всё.

Разговор снова зашёл в тупик. Хочу всё? Я нагнулся, поднял бутылку, смахнул песок с горлышка. Одним глотком допил коньяк. Что значит всё?

– Мне нужен ты.

Я заткнул пробку, кинул бутылку в песок.

– Ты – чокнутая? – устало спросил.

– Нет. Наоборот.

– Наоборот – это как?

– Рациональная и логичная. Даже чересчур.

– Отлично. Ну и зачем я тебе нужен?

– Чтобы спасти. Желать добра любимому человеку – что может быть логичней и естественней?

– Так ты меня к тому же любишь?

– Страшно! Больше всего на свете. Я существую ради тебя. Твоё счастье – смысл и цель моей жизни.

Я закрыл лицо ладонями. Нет, всё-таки чокнутая. Несомненно, чокнутая.

– Ты меня даже не знаешь, господи… – сквозь ладони сказал я.

– А вот и нет! Я знаю о тебе всё, абсолютно всё! Даже мелочи, которые ты сам забыл. В детстве ты собирал марки – помнишь?

– Все собирали в детстве марки…

– Гордость коллекции – пиратская серия из двенадцати марок, которые ты выменял у Высоковского с восьмого этажа на серию «Маски Африки». А до этого ты коллекционировал спичечные этикетки, ты их наклеивал в альбом для рисования. Листы там были плотные и не коробились от клея. А после, к пятому классу, появились индейцы, отец привёз целую коробку из Венгрии. У вождя Виннету был белый конь…

Я молча слушал её голос, вкрадчивый, как у гипнотизёра. У Виннету действительно был белый конь, с которого снимались седло и сбруя, а в руку вождю можно было вставить копьё, томагавк или кольт – на выбор.

– А альбом «Лувр» – помнишь? С Джокондой на обложке? На двадцать седьмой странице репродукция картины Тициана «Спящая Венера»? Тебе так хотелось заглянуть под её ладонь, которой она прикрывала лобок. А картина Джорджоне, на которой…

– Как? Откуда? – закричал я. – Откуда ты знаешь? Как ты это делаешь?

– Это что! – Она рассмеялась. – Четыре часа назад во время полового акта с Ларисой Смирновой ты пытался вспомнить, от кого точно так же пахло – горелым сквозь духи?

Должно быть, именно так сходят с ума. Я сел в песок.

Она выдержала паузу и произнесла:

– От Кати Лурье.

Точно. После четвёртого курса я даже взял Катьку в Таллин, ей уже грезились «Чайка» с ленточками, белое платье и ужин в «Праге» человек на шестьдесят; две недели мне удалось держаться паинькой – экскурсия в Тракайский замок, пикник в лесу, прогулка на яхте по заливу, – но вот за два дня до отъезда я после ужина спустился в фойе за сигаретами, а наутро проснулся на пятом этаже в кровати у безымянной финки с белыми бровями и небольшим, но мастерски вытутаированным чёртом на левой ягодице. На правой ягодице была выколота монашка, она бесстыже задирала подол рясы и дразнила чёрта своим круглым задом.

По-английски финка говорила кое-как, зато научила меня двум словам на лапландском диалекте: «китос» и «андекс». «Спасибо» и «извините». Слова оказались весьма уместны, поскольку наше утреннее соитие закончилось ничем. Поставив её на четвереньки, я пристроился сзади, но никак не мог сосредоточиться на процессе, то отвлекаясь на чёрта, который пучил глаза и показывал язык, то разглядывал похотливую монашку, а то придумывал, как бы половчее соврать, когда через полчаса поднимусь в свой номер.

– Катька Лурье… – повторил я как во сне. – Откуда ты знаешь про неё? Как… Кто…

27

Закат умер. Небо поскучнело, запад стал плоским и серым, на востоке темень сгустилась до баклажановой синевы. Там уже вовсю зажигали звёзды.

– Эй… – тихо раздалось у меня в ухе. – Как ты там?

Я не ответил. Я следил за песком: черпал его ладонью, зажимал в кулак и наблюдал, как он высыпается тонкой струйкой, образуя аккуратную пирамиду. Нет, не пирамиду – конус. Конечно, конус.

Песок был мягким и тёплым, как тело, я гладил его ладонью. От пальцев на песке оставались плавные следы, похожие на волны, как их рисуют дети. Настоящие волны неслышно катились к берегу. Одна, другая, за ней следующая и так без конца.

– Без конца… – повторил я или просто подумал, после спросил. – Так, значит, это…

– Да.

– А кто это решил?

– Ты сам.

– Не понимаю.

– Если ты не понимаешь чего-то, то это вовсе не означает, что этого «чего-то» не существует.

Логично; я кивнул.

Она продолжила:

– Вы не понимаете смысла жизни. Не можете понять сути смерти. Куда исчезает время? Что происходит с бесконечностью? Чем отличается тёплый камень от мёртвой птицы? Вы постоянно задаёте не те вопросы и даже не прислушиваетесь, когда вам дают ответ. Не потому, что вы глупы, а потому, что вы глухи.

Я молчал. С каждой фразой её тон становился строже, враждебней. Нечто тонкое и прочное – прозрачная скорлупа – формировалась чтобы защитить меня от её слов.

– Ты вот талдычил, спрашивал – кто меня нанял? Да ты и нанял! – Она завелась и уже почти кричала: – Ты сам и нанял!

– Я сам? Зачем?

– Чтобы спасти тебя от себя самого!

– Господи… – прошептал я. – Какой бред, господи.

– Бред? Это бред? – взвилась она. – Вы верите, что мир был создан бородатым мужиком за неделю! Что первого человека слепили из грязи, а бабу сделали из его ребра! Что грешники попадут в ад, где бесы будут жарить их на сковородках! А праведники окажутся на небе, и там ангелы будут устраивать им струнные концерты лёгкой музыки и угощать безалкогольной амброзией. И при этом у вас хватает наглости смеяться над теми, кто верит в плоскую землю, трёх слонов и черепаху. Вы не научились лечить насморк! Насморк! Кое-как долетели до Луны и гордитесь этим. Вы пользуетесь всем, что поняли и придумали греки двадцать пять веков назад! Астрономия, медицина, юриспруденция, даже государственное устройство…

– Не ори. – Я лёг на спину и закинул руки за голову. – Пожалуйста.

Остыть сразу у неё не получилось. Крик сошёл на нет, но тон остался сердитым.

– Вы пытаетесь создать искусственный интеллект, не понимая,