Надежда Тэффи - Том 1. Юмористические рассказы

Ушли.

Лавочница сразу успокоилась, обрядливо все прибрала на место.

– Ну-с, чайку попили, теперь, пожалуй, и в церкву пора. Слава тебе, Господи! Все во благовремении.

Страшная сказка

Когда я пришла к Сундуковым, они торопились на вокзал провожать кого-то, но меня отпустить ни за что не согласились.

– Ровно через час; а то и того меньше, мы будем дома. Посидите пока с детками, – вы такая редкая гостья, что потом опять три года не дозовешься. Посидите с детками! Кокося! Тотося! Тюля! Идите сюда! Займите тетю.

Пришли Кокося, Тотося и Тюля.

Кокося – чистенький мальчик с проборчиком на голове, в крахмальном воротничке.

Тотося – чистенькая девочка с косичкой в перед-ничке.

Тюля – толстый пузырь, соединивший крахмальный воротничок и передничек.

Поздоровались чинно, усадили меня в гостиной на диван и стали занимать.

– У нас папа фрейлейн прогнал, – сказал Кокося.

– Прогнал фрейлейн, – сказала Тотося.

Толстый Тюля вздохнул и прошептал:

– Плогнал!

– Она была ужасная дурища! – любезно пояснил Кокося.

– Дурища была! – поддержала Тотося.

– Дулища! – вздохнул толстый.

А папа купил лианозовские акции! – продолжал занимать Кокося. – Как вы полагаете, они не упадут?

– А я почем знаю!

– Ну да, у вас, верно, нет лианозовских акций, так вам все равно. А я ужасно боюсь.

– Боюсь! – вздохнул Тюля и поежился.

– Чего же вы так боитесь?

– Ну, как же вы не понимаете? Ведь мы прямые наследники. Умри папа сегодня – все будет наше, а как лианозовские упадут, – тогда будет, пожалуй, не густо!

– Тогда не густо! – повторила Тотося.

– Да уж не густо! – прошептал Тюля.

– Милые детки, бросьте печальные мысли, – сказала я. Папа ваш молод и здоров, и ничего с ним не случится. Давайте веселиться. Теперь святки. Любите вы страшные сказки?

– Да мы не знаем, – какие такие страшные?

– Не знаете, ну, так я вам расскажу. Хотите?

– Хочу!

– Хочу!

– Хацу!

– Ну-с, так вот слушайте: в некотором царстве, да не в нашем государстве, жила-была царевна, красавица-раскрасавица. Ручки у нее были сахарные, глазки васильковые, а волоски медовые.

– Француженка? – деловито осведомился Кокося.

– Гм… пожалуй, что не без того. Ну-с, жила царевна, жила, вдруг смотрит: волк идет…

Тут я остановилась, потому что сама немножко испугалась.

– Ну-с, идет этот волк и говорит ей человеческим голосом: «Царевна, а царевна, я тебя съем!»

Испугалась царевна, упала волку в ноги, лежит, землю грызет.

– Отпусти ты меня, волк, на волю.

– Нет, – говорит, – не пущу!

Тут я снова остановилась, вспомнила про толстого Тюлю, – еще перепугается, захворает.

– Тюля! Тебе не очень страшно?

– Мне-то? А ни капельки.

Кокося и Тотося усмехнулись презрительно.

– Мы, знаете ли, волков не боимся.

Я сконфузилась.

– Ну, хорошо, так я вам другую расскажу. Только, чур, потом по ночам не пугаться. Ну, слушайте! Жила-была на свете старая царица, и пошла эта царица в лес погулять. Идет-идет, идет-идет, идет-идет, вдруг, откуда ни возьмись, выходит горбатая старушонка. Подходит старушонка к царице и говорит ей человечьим голосом:

– Здравствуй, матушка!

Отдала царица старушонке поклон.

– Кто же ты, – говорит, – бабушка, что по лесу ходишь да человечьим голосом разговариваешь?

А старушонка вдруг как засмеется, зубы у нее так и скрипнули.

– А я, – говорит, – матушка, та самая, которую никто не знает, а всякий встречает. – Я, – говорит, – матушка, твоя Смерть!

Я перевела дух, потому что горло у меня от страха стянуло.

Взглянула на детей. Сидят, не шевелятся. Только Тотося вдруг придвинулась ко мне поближе (ага, у девочки-то, небось, нервы потоньше, чем у этих идиотских парней) и спросила что-то.

– Что ты говоришь?

– Я спрашиваю, сколько ваша муфта стоит?

– А? Что? Не знаю… не помню… Вам, верно, эта сказка не нравится? Тюля, ты, может быть, очень испугался? Отчего ты молчишь?

– Чего испугался? Я старухов не боюсь.

Я приуныла. Что бы такое выдумать, чтобы их немножко проняло?

– Да вы, может быть, не хотите сказки слушать?

– Нет, очень хотим, пожалуйста, расскажите, только что-нибудь страшное!

– Ну, хорошо, уж так и быть. Только, может быть, нехорошо Тюлю пугать, он еще совсем маленький.

– Нет, ничего, пожалуйста, расскажите.

– Ну-с, так вот! Жил-был на свете старый граф. И такой этот граф был злой, что к старости у него даже выросли рога.

Тотося подтолкнула Кокосю, и оба, закрыв рот ладонью, хихикнули.

– Чего это вы? Ну-с, так вот выросли у него рога, а когда вывалились от старости зубы, то на место них прорезались кабаньи клыки. Ну, вот жил он, жил, рогами мотал, клыками щелкал, и пришло ему, наконец, время помирать. Вырыл он себе сам большую могилу, да не простую, а с подземным ходом, и вел этот подземный ход из могилы прямо в главную залу, под графский трон. А детям своим сказал, чтоб не смели без него никаких дел решать и чтоб после его похорон три дня ждали. А потом – говорит, – увидите, что будет.

А как стал граф помирать, позвал к себе двух своих сыновей и велел старшему у меньшого через три дня сердце вырезать и положить это сердце в стеклянный кувшин. А потом, – говорит, – увидите, что будет.

Тут я до того сама перепугалась, что мне даже холодно стало. Глупо! Насочиняла тут всякие страхи, а потом через темную комнату пройти не решусь.

– Дети, вы что? Может быть… не надо больше?

– Это у вас настоящая цепочка? – спросил Кокося.

– А где же проба? – спросила Тотося.

Но что это с Тюлей? Он глаза закрыл! Ему положительно дурно от страха!

– Дети! Смотрите! Тюля! Тюля!

– Да это он заснул. Открой же глаза, так невежливо.

– Знаете, милые детки, мне, очевидно, не дождаться вашей мамы. Уже поздно, темнеет, а впотьмах мне, пожалуй, будет страшновато идти после… после всего. Но на прощанье я вам расскажу еще одну сказочку, коротенькую, но очень страшную.

Вот слушайте:

– Жили-были на свете лианозовские акции. Жили, жили, жили, жили, жили, жили, да вдруг… и упали!

Ай! Что с вами?

Господи! Что же это с ними!

Кокося дрожит как осиновый лист. Рот перекосило… Паралич, что ли?

Тотося вся белая, глаза широко открыла, хочет что-то сказать и не может, только в ужасе отталкивает руками какой-то страшный призрак.

И вдруг отчаянный вопль Тюли:

– Ай! Боюсь! Боюсь! Ай, довольно! Страшно! Боюсь! Боюсь!

Что-то стукнуло. Это Тотося упала без чувств на ковер.

Новогодние поздравления

От приказчика Панкова из мясной лавки генеральской кухарке Офимьюшке.

Открытка: вид города Палермо.

Текст:

«Перо мое писалоНе знаю для кавоА серце мне сказалаДли друга моево.

С Новым Годом, с Новым щастьем жилаю Успеха и на всех по прыщах посылаю мятных пряничков для вашево переживания и целую вас нечотное число раз.

Известный вам прикащик Панков».

Влюбленный писатель даме своего сердца.

Открытка: череп и бокал.

«С Новым годом!

Я запер двери и один поднимаю свой бокал за твое счастье, единственная! Кругом тихо. За стеной скребется мышь, отдирая старый штоф обоев. Я один, – я с тобой.

Евгений.

Присоединяемся к тосту:

Белкин.

А. Галкин.

С Новым годом!

Felicite. Chiffinette.

Бути здоровы. Нюшка».

Митя Кокин, в Борисоглебск, в лавку купца Егорьина.

Открытка: дама танцует на бутылке.

«Христос воскресе!

Любезный папенька еще имею честь уведомить вас что застрял я на полпути, сижу вторые стуки на станции в Бологом по семейным обстоятельствам. Деньги у меня украли явите божеску милость выслать на продолжение транспорта. Со мной Пашка Зиминов тоже несчастный.

Единоутробный ваш сын

Демитрий Кокин».

Генерал Тетюрин актрисе Мотылек-Воропайской, с казенным курьером в пакете с надписью: «Весьма нужное, совершенно доверительное, спешное».

«Мой нежный Ангел! С Новым Годом!

Перо мое писалоНе знаю для когоА сердце мое мне подсказалоЧто для друга твоего.

Обнимаю нежно (конечно мысленно) и целую нежно (конечно мысленно).

Твой незабвенный Цып-Цып».

Институтка Зиночка своей подруге Ниночке.

Открытка: Амур и Психея.

«С Новым Годом!

Дорогая Ниночка!

Желаю тебе на будущий год выйти замуж за Л. Д. и за В. К.

Твоя Зина».