Русские дети. 48 рассказов о детях - Роман Валерьевич Сенчин

Я ушёл от вас, Витя, когда ты ещё был совсем маленьким. Тебе сказали, я разбился на реактивном истребителе, но я не разбился. Меня просто тогда засекретили вместе с моим самолётом, потому что враги не должны были знать, что у нас есть такое оружие. Я просто был всё это время очень далеко от вас. Но сейчас я вернулся.

– Врёшь! – с глубочайшим презрением всадил в него сын распылённого в небе героя.

– Да? Почему?

– Потому что мне врали, что мой отец был командиром подлодки. А ты тупой баран, если ты думаешь, что я не понимаю, что мой отец был гадом, предателем и пьяницей, так что ему без разницы, родился я вообще бы или не родился. Это ты, что ли, был, это ты был тот гад? Чё ты врешь-то?

– Я другой. – Нагульнов оборвался на колени, схватил за костяные, окостеневшие в непрощении, не плачущие плечи и затряс: – Я ещё тебе папа! Нормальный! Я всем, кто тебя пальцем тронет, вырву ноги. И тебя научу. – Сцапал руку, сдавил в кулаке, сжал в кулак. – Вот так бить, что один только раз – и он ляжет и не встанет, любой тот, кто против тебя. – Что же это такое он ему говорит – превращая в себя, когда надо, напротив, уберечь его, малого, от своего, не пустить по нагульновским рельсам, не тащить за собой в упоение собственной, всех нагибающей силой? Ну а что он ещё сейчас может ему обещать? Мальца уже сломали, как обязательно сломают рано или поздно всех, – знает он навсегда, что вокруг – людоеды. Говорил то, что требовали с него эти глаза. – Пойдём со мной, Витя. Больше никто тебя отсюда никогда не заберёт. А вот я заберу и не брошу тебя никогда. Как? Что скажешь? Согласен?

– Не согласен! Я ж не сам по себе – я с сестрой. – Ключ задавленной – незаживающей тяги к отрезанной родности тут ударил детёнышу в злые глаза, вынося со дна трещин больное беспокойство и страх не найти, потерять, потеряться. – То есть мы с нею в разных больницах, и меня сейчас к ней не пускают. Только по телевизору один раз показали. Вот посюда, – полоснул поперёк живота, – мы с ней оба на камеру друг для друга высовывались. Я без Гульки один никуда не пойду. Можешь ты её тоже забрать? За неё – ноги вырвать?

– Да куда ж без неё, раз ты с нею в комплекте идёшь? – раскололся Нагульнов. И дослал до отвала в глаза: – За неё – обязательно вырву.

Герман Садулаев

Вишни

Что до меня, то я всегда был книжником. Меня всегда интересовало, что написано о мире в книгах, желательно древних. Интересовало больше, чем сам мир. О любой вещи, любом факте или явлении я сначала должен прочитать, прежде чем узнать и попробовать – на вкус или на ощупь. Мне кажется, что чувства мои развинчены, и если я не задам алгоритм восприятия, то легко спутаю кислое с тёплым, а синее с громким. Прежде чем начинать любое дело, я читал о нём уйму книг, статей, даже блоги и форумы в Интернете. Никто так не делает, я знал. Но это мой путь. Лучше идти своим путём, пусть даже он и представляется несовершенным, чем в совершенстве копировать чужой образ мыслей и действий, ибо следовать по чужому пути опасно. Это я тоже знал. Из одной древней книги, конечно.

Люди, преуспевшие в чём угодно, никогда не читали об этом книг. Да и кто их напишет? Книги пишут только неудачники. Успешным людям некогда писать книги о своём успехе. Иногда они нанимают для этой цели специально обученных неудачников. Поэтому, если ты купил в «Буквоеде» книжку о том, как некто «добился успеха», «заработал свой первый миллион» или, например, покорил сердца сотен красавиц, то ты должен понимать: текст этой книжки писал по контракту с «автором» или по заказу издательства простой неудачник. И всё, что ты действительно можешь узнать, – это как стать неудачником, о котором никто не захочет ни читать, ни писать книг; и как стать вдвойне неудачником – писать такие книги от имени тех, кому лень.

Другой момент состоит в том, что, например, заработать много денег можно, лишь открыв новую жилу. Читая книги о том, как некто открыл новую жилу, ты не продвигаешься ни на йоту, так как эта жила к тому моменту уже отработана. Напротив, нужно иметь ум свежий, дерзкий, неиспорченный книжной мудростью. Желательно слегка модифицированный алкоголем и кокаином. Частые нокауты и нокдауны тоже могут быть полезны. А если ты попал в автокатастрофу и получил черепно-мозговую травму либо в тебя ударила молния и ты забыл, как выглядят буквы, – считай, что ты счастливчик. Джекпот твой.

Люди, заработавшие кучу денег, были именно такими – не книжными. Теоретические знания они с успехом заменяли зверским чутьём, а недостаток образования и воспитания – харизмой и абсолютной, чистой, непогрешимой безнравственностью.

Это их путь. У меня другой путь. Но не пытайтесь следовать по моим стопам, потому что это мой путь – он чужой для вас, а следовать по чужому пути опасно.

Дело в том, что я брахман. По природе, то есть по набору психофизических характеристик. Во времена Вед я был бы вполне доволен и счастлив, живя на полном пансионе у раджи, сидя над письменами, читая мантры, рисуя янтры, проводя обряды и обучая детей раджи правильной философии (первый и главный постулат которой состоит в том, что нужно обеспечивать брахмана полным пансионом; в противном случае раджа, его дети и предки до восьмого колена все попадают в ад). И в любой другой цивилизации, основанной на хотя бы какой-нибудь идеологии, я легко нашёл бы себе место – вторым секретарём обкома в Империи Зла или исследователем арийского наследия в Третьем рейхе. Но Мордор ужасен тем, что никакой философии в нём нет. И брахманы должны либо сдохнуть с голода, либо пойти, о ужас, работать.

Веды, однако, предвидели такое развитие событий. Веды учли, что в век Кали брахманы не будут пользоваться почётом и уважением. Никто не захочет давать брахманам полный пансион. Общество поставит вопрос: зачем вообще нужны брахманы? И не найдёт никакого ответа. Поэтому брахманов сразу после развала Империи Зла повсеместно упразднят (даже в Империи Добра брахманов подвергнут массовому сокращению, потому что брахманы Империи Добра были нужны только для того, чтобы читать контрмантры против мантр брахманов Империи