Год без тебя - Нина де Пасс

Год без тебя читать книгу онлайн
О том, как выжить после потери, и о темных тайнах, которые мы скрываем даже от самих себя.
Ужасный инцидент разделил жизнь Кары на «до» и «после». Чтобы помочь пережить потерю, мать отправляет ее в закрытую школу-пансион в горах Швейцарии, где никто не знает о случившемся. Новая обстановка, новые учителя, новые друзья и даже новая любовь – мир словно дает Каре второй шанс, вот только призраки прошлого никак не хотят отпускать.
Кара находит смысл лишь в одном – спасении других. Но сможет ли она спасти себя?
«Я не могу притворяться той, кем больше не являюсь. Особенно сейчас, когда мне едва хватает сил быть собой».
Кэтлин Глазго, автор романов «Вдребезги» и «Как подружиться с тьмой»:
Проникновенная, щемящая история о горе и чувстве вины, которая держит вас в напряжении до последней страницы. Путь Кары к себе запомнится вам надолго. Мне полюбилась эта грустная, красивая, полная надежды книга.
Акеми Дон Боумен, автор романов «Морская звезда» и «Синяя птица лета»:
«Год без тебя» – это эмоциональная история о горе, вине выжившего и всех тех разнообразных сложностях, с которыми приходится справляться тем, кто пережил трагедию. Она заденет вас за живое и даст надежду тем, кто пытается прийти в себя после потери близкого. Поистине прекрасно наблюдать, как постепенно оттаивает застывшее в глыбе боли сердце Кары.
Три факта:
1. Действие происходит в закрытой школе-пансионате в горах Швейцарии.
2. Трогательная история о взрослении и обретении опоры, даже когда кажется, что мир рухнул.
3. Исследование темы горя и потери, позволяющее по-новому взглянуть на жанр литературы для молодых взрослых.
Высокий худощавый мужчина с пепельными волосами и в очках с массивной черной оправой идет к сцене.
– Это мистер Кинг, директор школы, – шепотом поясняет Рэн.
Мистер Кинг поднимается на сцену и начинает говорить на французском – довольно примитивном, так что даже я могу разобрать его слова. Потом он с извиняющимся видом переходит на американский английский и рассказывает о событиях ближайшей недели. Упоминается турнир по петанку, который пройдет сегодня вечером, и показ французского фильма в четверг для всех желающих. Я поглядываю по сторонам: Рэн сидит прямо и прилежно слушает. С другой стороны Гектор – он куда больше заинтересован во французских булках, которые в итоге разделил с Фредом. Я перевожу взгляд на дальнюю точку где-то в горах за окном и сосредотачиваюсь на ней.
– Ну так что у тебя стряслось? – спрашивает Гектор, когда директор покидает сцену, и зал опять наполняется галдежом. Я снова чувствую, как он сверлит меня взглядом, пытаясь разгадать, что я такое.
– Стряслось? – переспрашиваю я, стараясь казаться равнодушной, и на секунду засматриваюсь на его лицо. До этого момента я не осознавала, до чего он хорош собой, раньше он мог бы произвести на меня впечатление. – Ничего особенного, нечего рассказывать.
Я заставляю себя посмотреть на него, когда произношу эти слова, и стараюсь сохранять бесстрастный и непроницаемый вид. Но не могу выдержать его взгляда. Много месяцев я провела в одиночестве, а в том, как он смотрит на меня, есть нечто странно интимное.
– Ясно, – протяжно говорит Гектор, и я понимаю, что мой ответ его не устроил. Когда мы начинаем спускаться по металлическим ступеням, он понижает голос так, что его слова слышны только мне: – Я вытащу из тебя правду, так и знай.
У меня внутри все сжимается, и я борюсь с желанием убежать.
– Не вытащишь, – огрызаюсь я с такой свирепостью, какой давно не испытывала.
Он бросает на меня мимолетный, пытливый взгляд, но я только мотаю головой. Не вытащишь, не надейся.
4
Мне каким-то образом удается дотянуть до конца первого учебного дня без потерь – в кои-то веки находится повод порадоваться тому, что мама заставила меня выбрать программу Международного бакалавриата [2], когда мы переехали в Штаты. Тогда она говорила, что это подстраховка на тот случай, если позже я захочу поступить в английский университет и переехать к папе, – разве могла она предвидеть, что эта затея оправдает себя на год раньше задуманного? Исключительно по этой причине ей удалось пристроить меня в школу Хоуп, хотя я, конечно, благодарна за то, что перевод сюда получился безболезненным. Учись я по американской школьной программе, перевестись на выпускной год в европейскую школу было бы почти нереально. Я бы все так же торчала в Калифорнии на домашнем обучении, выполняла задания и самостоятельно разбиралась в учебниках, чтобы числиться в школе, но при этом не сталкиваться ни с кем лицом к лицу. Но опять-таки снисходительное отношение учителей ко мне не могло длиться бесконечно, и меня заставили бы посещать уроки. В таком случае я бы бросила учебу, чего, вероятно, и опасалась моя мать.
«Чужое терпение небезгранично», – говорила она. Я привыкла считать, что она имеет в виду себя.
Рэн весь день прилежно провожала меня на уроки, и теперь, когда она приводит меня делать домашку, я начинаю волноваться, не иссякнет ли и ее терпение. Я-то уж точно не была бы такой терпеливой по отношению к тихоне вроде себя. И все же, когда она оставляет меня возле оранжереи и уходит в художественную мастерскую, обещая, что надолго там не задержится, вид у нее едва ли не виноватый.
В оранжерее уже полным-полно учеников, которые то тут, то там сидят за прямоугольными столами на всех трех ярусах. Изнутри это место выглядит еще внушительнее, чем снаружи: вдоль трех стен, образующих это помещение, толстой каймой тянутся балконы, к каждому из которых ведет винтовая деревянная лестница. Оранжерею заполняет теплый желтый свет настольных ламп, и я неловко мнусь возле той, у которой синий абажур с бахромой – кривой и помятый, словно эту лампу уже не раз роняли со стола.
Заинтересованных взглядов заметно поубавилось, в глазах учеников все меньше читался вопрос, что это за девица явилась в школу на неделю позже положенного. Через некоторое время я начинаю узнавать лица за соседними столами – кажется, это один из плюсов учебы в маленькой школе. Но я хорошо понимаю, что чем больше времени провожу у всех на виду, тем больше любопытства к себе вызываю.
– Иди к нам, – говорит кто-то.
Я озираюсь в поисках говорящего: за столом у окна сидят Джой и Ханна – девушки, с которыми я столкнулась вчера вечером в ванной. Вопреки голосу разума я направляюсь к ним. Уж лучше так, чем быть отщепенкой.
– Садись, – приказывает Джой.
Я повинуюсь, поскольку не могу придумать повода для отказа, но слабое чувство благодарности за то, что хоть кто-то позвал к себе, быстро меня покидает.
– Мы тут с Ханной обсудили кое-что, – продолжает она, пока я соображаю, что бы такое сказать.
Я перевожу взгляд на Ханну, которая кивает с уверенным, самодовольным видом.
– Мы решили, что тебе следует знать…
– Следует знать что? – спрашиваю я, ощущая, как внутри у меня все обрывается.
– Ну, – снова начинает Джой, – мы понимаем, что у тебя не было возможности выбрать себе соседку по спальне. Я о том, что никто не хочет делить спальню с Рэн. Это не твоя вина, что только в ее комнате нашлось свободное место.
Я внимательно наблюдаю за ними, с удивлением чувствуя, как в моей душе вспыхивает раздражение.
Джой наклоняется ко мне поближе с доверительным видом, будто делает мне одолжение, посвящая в свою тайну.
– Рэн… ну, у нее мало друзей… Девочки ее недолюбливают.
Намек в ее словах не проходит мимо моих ушей. В них, конечно, есть своя правда. Судя по тому, что я успела увидеть, Рэн тусуется только с Фредом и Гектором. Значит, Джой намекает, что Рэн – пацанка, так? Но, как по мне, что-то здесь не вяжется.
Я откидываюсь на спинку стула и разглядываю их. Меня начинает раздражать, что Ханна просто сидит, барабаня по столу пальчиками с безупречным маникюром, и позволяет Джой говорить за них обеих.
– Спасибо, но я, пожалуй, составлю свое мнение о Рэн.
Во взгляде Джой что-то мелькает, но она тут же приторно улыбается.
– О, ну конечно! Мы просто подумали, что
