Выходи гулять! Путешествие по дворам нашего детства - Алексей Юрьевич Фёдоров

ошибались. Каждый раз после нашей ошибки Хоха радостно прыгал:

– Облажались, спасён!

Больше часа продолжалась героическая оборона крепости. Наконец Макс быстро выполнил сложную последовательность фигур, вытащил ножик и, оттолкнув обескураженного Хоху, стёр с земли его город.

Слёзы брызнули из глаз побеждённого. Хоха оттолкнул Макса в ответ и, поднимая клубы пыли, начал яростно топтать окружавшие павшую крепость войска. Закончив, он бросился прочь, потом резко остановился, обернулся искажённым ненавистью лицом и сквозь рыдания прокричал:

– Нечестно! Все на одного!

Голос утонул в рыданиях, Хоха убегал вниз по переулку.

– Посмотри, какой нежный, – фыркнул в ответ Тима.

– Похоже, он не пережил капитуляцию, – заметил Макс.

– Ничего себе не пережил, – присвистнул я. – Не пережил – это как Гитлер, когда пулю в лоб.

– Ладно, пошли успокоим, наш пацан всё-таки, – поднялся с корточек Тима. За то время, пока мы разговаривали, Хоха успел забраться на дерево.

– Что ты туда залез, кошак? – крикнул Макс.

– За-ма-нали, – раздался прерываемый рыданиями голос. Только в детстве можешь наплакаться так, что появляется нервная икота.

– Хоха, это просто игра, и ты проиграл, – пытался рассуждать Тима.

– Уходите, предатели, – не унимался Хоха.

– Если не хочет слезать сам, тогда мы собьём это яблоко, – внезапно предложил Макс и тут же бросил вверх найденную на земле палку.

Следом наверх полетел увесистый комок сухой земли, к артобстрелу подключился подошедший с площадки Женька-музыкант. Дети жестоки, и зачастую от попытки успокоить до желания наказать проходит несколько секунд. Тем более когда речь идёт о «девчачьих» слезах из-за проигрыша в игре. Продолжающий плакать Хоха теперь вынужден был балансировать на ветках, уклоняясь от летящих вверх палок, мелких камней и комьев сухой земли. Бух, внезапно раздался удар, и я увидел, как над головой Хохи разлетается облако сухой земли – кто-то умудрился попасть проигравшему прямо в лоб.

– А-а-а-а-а, – закричал Хоха, потерял равновесие и полетел вниз.

В последний момент ему удалось зацепиться за большую ветку и остаться на дереве. По его яростному взгляду было понятно, что отсиживаться дальше он не собирается.

– Убью, гады! – закричал Хоха страшным голосом и спрыгнул.

Как назло, рядом с ним на земле оказалась увесистая палка. Не раздумывая, мы побежали.

Коллекционеры

В детстве мы все что-то коллекционировали. Кто-то собирал марки или монеты. Дети богатых родителей держали дома на полке стройный ряд автомобильных моделей. На собирателей никому не нужных вымпелов и значков смотрели косо. С коллекционерами видеокассет хотел дружить весь двор.

Ветер перемен принёс новые возможности. В конце 80-х наш двор пережил настоящий бум – все как один начали собирать пустые пивные банки. То, что сегодня кажется смешным, в те годы представлялось вполне естественным. В Союзе просто не существовало такой тары. Бутылка была. Был каким-то чудом прорвавшийся на закрытый рынок треугольный бумажный пакет для молока и кефира известного мирового производителя. В конце концов, был бидон. А жестяной банки не было. Поэтому она, с красивыми рисунками и, что важно, особенная для каждого сорта пива, была той самой частичкой далёкой западной жизни. Нам неожиданно повезло – в недавно открывшемся в нашем районе гольф-клубе работал ресторан для игроков-иностранцев. Они уважали хорошее пиво, поэтому каждый вечер официанты выбрасывали пустые банки в мусорный контейнер на заднем дворе. В какой-то момент охота на пивную тару стала нашей традицией.

Однажды, возвращаясь с гольф-поля, мы уже готовы были перелезть через забор с полным пакетом банок, когда нас догнал охранник на квадроцикле:

– Что спёрли? Открывай пакет!

– Мы ничего не брали! – сказал Тима.

– Ага, не брали, вытряхивайте давайте, вытряхивайте, – прицепился охранник.

С жестяным звоном одна за другой на идеально подстриженный газон выпали десять пустых пивных банок.

– Вы когда их успели выпить, упыри? Вам сколько лет? – допрашивал мужчина.

– Мне десять, пацанам семь-восемь, – ответил Тима.

– Мы не пили, мы нашли пустые банки, – честно сказал Руслик.

Охранник заглушил квадроцикл, убрал ключи в поясную сумку и подошёл вплотную к Руслику:

– Дыхни.

– Ха-а-а-а, – выдохнул Руслик.

– Зубы хоть утром чистил? – поморщился охранник.

– У нас паста дома закончилась, – соврал Руслик.

– Вот гад, – прокашлялся охранник и посмотрел на нас недоверчиво. – Ну-ка, пройдите все друг за другом по прямой. Руки в стороны, – не унимался он.

Мы послушно совершили необычный ритуал.

– Вы что, действительно ничего не пили? Зачем вам банки? – недоумевал охранник.

– Для домашней коллекции, – гордо ответил я.

Охранник оглядел нас с пренебрежением. Достал ключи из сумки, ловко перекинул ногу через сиденье. Развернувшись, ещё раз окинул взглядом разбросанные на траве пустые банки и смачно сплюнул:

– Ну вы, ребята, и дураки!

– Зато у нас есть хобби, – пробубнил Тима, аккуратно убирая банки обратно в пакет. – Руслик, твоя помялась.

Дома пустые банки нередко занимали самое почётное место. Говорят, у некоторых они даже вытесняли из серванта сервиз – по советским меркам дело немыслимое. В моей комнате пришлось потесниться нескольким заботливо склеенным моделям военных самолётов, они отправились доживать свой век в ящик с игрушками, а банки плотно заполнили тумбочку под телевизором. Теперь визит каждого друга сопровождался одним и тем же ритуалом: одну за другой я доставал банки из тумбочки, друзья их рассматривали, редкие экземпляры отставляли в сторону – их не меняют, насчёт остальных можно было подумать. Если в контейнере попадалось несколько одинаковых банок – не беда, одна занимала место в коллекции, другая сразу шла на обмен. Со временем стало ясно – линейка доступного в позднем СССР импортного пива не бесконечна, и каждый из нас собрал дома полный набор. А потом открылся рынок. На полки магазинов хлынули сотни жестяных банок: пиво, газировка, джин-тоник. В старших классах я взял большой пакет, вынул из тумбочки свою коллекцию и без сожаления отнёс её туда, откуда когда-то принёс, – на помойку.

Но пустую тару можно было продать. Сегодня, конечно, тоже продают банки для солений или бутыли для домашнего вина, но в те суровые времена мне случалось продавать обычные двухлитровые пластиковые бутылки из-под газировки.

Как условились, Макс зашёл за мной около восьми. Я собрал значки, несколько ненужных европейских монет, найденную на стройке упаковку прищепок, старый плед, приготовленный родителями на выброс, ещё детский конструктор и памятный вымпел «20 лет советско-вьетнамской дружбы».

– Бутылки берёшь? – поинтересовался Макс.

– Думаешь, продадим? Для них придётся брать лишнюю сумку, – засомневался я.

– Бери. Такой товар с руками оторвут, – уверенно сказал Макс.

«Такой товар» – это четыре пустые двухлитровки от колы, хорошо отмытые от этикетки и клея, до блеска натёртые бесцветным обувным кремом. Сегодня за такое доплачивают, чтобы выбросить, а в начале 90-х за идеальную