Кровь - Михаил Петрович Арцыбашев

— К вашим хлопотам мы как к отдыху переходим,— вставил Гвоздев.

— Ты вон дышишь полной грудью, а мы и дышать-то так разучились,— закончил Борисов, но вовсе не с грустью, какую можно было ожидать от его слов, а с каким-то веселым удовольствием.

Все умолкли и с наслаждением дышали густым вкусным воздухом, шире обычного открывая рты, и почти влюбленными глазами глядели в зеленеющий простор.

Лошади бежали мелкой, быстрой рысцой, бодро потряхивая гривами, и Иван только для виду передергивал вожжами. Сзади, по свежей земле, быстро и ровно стлались следы колес, так что было приятно смотреть, и пестро рябились мелкие лужицы, точно кусочки битого голубого и розового стекла.

— Вот мы смеемся над толстовцами,— опять начал Борисов, мечтательно щуря глаза,— а как посмотришь вокруг, так не то, что «в толстовцы», а и в пустынники потянет…

— Ну, и иди,— улыбаясь, сказал Сергей.

— Да, иди…

— А почему— нет?— тоже улыбаясь, спросил Виноградов.

— Да потому, что я — природе чужой. Нас с детства так воспитывают, что мы смотрим на природу, как на место прогулок и воспитательных экскурсий. Покажут три травинки и один камешек, расскажут из какого они рода, класса, вида, разновидности, видоизмененности и прочую дребедень… И мы выносим такое представление, что… «хороша Маша, да не наша», Бог с ней совсем… Ну, потом, господа писатели,— Борисов подмигнул в сторону Гвоздева,— рассказывают нам о природе увлекательные сказки…

— Ну?

—  Ну, мы и начинаем любить природу смесью любви к литературе и страха к трудной естественной истории… Да и вообще, слишком мы отошли от жизни природы и можем только платонически обожать ее. Я здесь шагу ступить не сумею… Меня тут всякая букашка заест.

Иван оглянулся на господ и, усмехаясь, передернул плечами.

«Ишь ты, что выдумают»,— подумал он.

Виноградов посмотрел на Борисова и невольно засмеялся: очень щуплым, маленьким и беспомощным показался ему Борисов.

— Смейся, смейся, здоровяк, —  беззлобно закивал ему Борисов.

— Тебе-то хорошо, если ты быка за рога свалить можешь; при случае и пахать, и косить, и все такое можешь, а я что…

— Мозгляк…— неожиданно подсказал Сергей. Все засмеялись.

— Конечно, мозгляк…— согласился Борисов.—  А природа мозгляков не терпит. Ей силу подавай. Ты посмотри: тут, ей-Богу, всякий кулик сильнее меня. Все сильное и здоровое, слабого ничего. А если и есть что слабое, то как быстро исчезающая аномалия. Я, городской, культурный, интеллигентный, и прочая, и прочая, человек —  самое слабое существо здесь, а потому и…

— Дрянь одна!— опять подсказал Сергей.

Гвоздев, слегка прислушиваясь к разговору, задумался, и у него уже мелькала смутная идея рассказа на тему розни между культурным человеком и природой. И, под бодрящим впечатлением простора, воздуха и света, эта избитая тема не казалась ему избитой, а, напротив, особенно оригинальной, свежей и глубокой.

Виноградов, изо всех сил забирая воздух в свои могучие легкие, чувствовал себя здоровым и сильным от слов Борисова, и глядел вокруг не как чуждое ничтожество, а как свой природе и даже как будто царь ее.

Сергей просто наслаждался, смотрел на молодую траву, не думая о ней, и представлял себе упругую высокую грудь Аннушки, которая приходила к нему ночью. Он соображал, как бы устроить ее в городе, и чувствовал, что жить вообще хорошо.

Скоро показались кочки, прошлогодние камыши, и между ними заблестела вода. Земля стала еще мягче, а трава зеленей. Потянуло свежестью и запахом воды и мокрой травы. Иван, передернув вожжами, свернул с наезженной дороги, и колеса, приминая мягкую траву, неслышно покатили к болоту.

И сразу стал ясно слышен неумолчный гомон, повисший в воздухе. 

VIII

Болото было большое, кочковатое, с мелким и чистым озерцом посредине.

С одной стороны болота расстилались бесконечные, сплошь густо зеленые луга, а по другую—  синела еще почти безлистная роща, и чуть-чуть виднелись отсюда тоненькие, как ниточки, стволы белых березок. Все болото покрывали пухлые круглые кочки, между которыми всюду весело блестела вода и желтели камыши. Небо над болотом как будто было еще чище и голубее, а воздух прозрачнее. Все было видно отчетливо и ярко, и последняя тростинка желтела на солнце, как золотая палочка.

И, казалось, все болото было живое: за каждой кочкой была жизнь и шевелилось живое существо. Утки крякали спокойно и рассудительно, и их мерное кряканье отчетливо было слышно на берегу. То тут, то там какой-нибудь красавец селезень неожиданно срывался на воздух, с криком проносился над водой и, описав широкий полукруг, садился, шумно бороздя голубую воду, которая долго не могла успокоиться и вся рябилась, точно улыбаясь отражавшемуся в ней небу. Длинноногие кулички, с востренькими носиками, вытянув тоненькие комариные ножки, один за другим перепархивали с кочки на кочку и с радостным писком уносились все дальше и дальше к синеющей роще. Далеко подымались две-три гусыни и, тяжело махая крыльями, перегоняя друг друга, подымались невысоко над болотом и вдруг грузно шлепались на чистое местечко, блестевшее между камышами. Там, где болото было чище и начиналось озерцо, видны были десятки нырков, как черные точки, быстро кружившихся по воде. Ближе, по мелкому месту, чинно стояли на одной ноге цапли и, втянув головы в плечи, важно поводили длинными носами, точно любуясь природой. Белые чайки, как всегда, кружились повсюду, припадая белой грудью к воде, и опять взмывали кверху, махая длинными гибкими крыльями и зорко выглядывая по сторонам. Далеко вереницей пролетали гуси и опустились где-то за рощей, утонувшей в волнах голубого воздуха и света.

И все гомонило, кричало, пищало. И все эти могучие звуки прекрасной вольной жизни сливались в один торжествующей гул, покрывавший все озеро.

Иван подъехал к самой воде и, завернув лошадей, сказал тоненьким голоском:

— Тпррр…

— Приехали,— закричал Виноградов и первый соскочил наземь.

Трава мягко подалась под его ногами.

— Топко?— спросил Борисов, вылезая.

— Ничего,— возразил Виноградов, притоптывая сапогами, под которыми хлопала вода.

Собаки нервно вертелись по берегу, бегая к воде и обратно к людям, вертя хвостами и тихонько повизгивая.

— Отсюда и двинемся,— сказал, весь дрожа от нетерпения Виноградов.

— Вместе или разойдемся?

— Разойдемся,— сказал Борисов, который любил охотиться в одиночку…

— Ну, ладно: вы туда, а мы сюда,— притворно равнодушно говорил Виноградов, приберегая лучшее место для себя.— Возле той рощи и встретимся, а лошади прямо туда и поедут.

Гвоздев уже зашагал по болоту, посвистывая своего Аякса.