Босиком по Нью-Йорку - Петр Немировский

Впереди — кресты, кресты, кресты. Здесь похоронено около шести тысяч православных. Над многими могилами горят красные лампады.

— Вот здесь, — отец Александр указывает на три ряда выкрашенных в белый цвет деревянных крестов, — покоятся наши монахини. А вот могила дочери Льва Толстого — Александры Львовны, основательницы Толстовского фонда. А под этим крестом — княгиня Мария Волконская, а там, видите, личный охранник последнего российского императора полковник Рогожин и могилы морских офицеров. Здесь похоронена русская история...

Безжалостное время! Под этими плитами и крестами лежат те, кто был гордостью русской истории. С ними навеки канула целая культура, создаваемая веками и накапливаемая поколениями. Остзейские бароны, графы Трубецкие, князья Долгоруковы... Крохотные островки этой Атлантиды остаются где-то в Европе и здесь, в Америке, в этом доме престарелых, который тоже вот-вот исчезнет во Времени…

— Наверное, в последние годы на этом кладбище уже почти никого не хоронят?

— Напротив, больше чем прежде. В прошлом году похоронили около ста пятидесяти человек, и в этом, думаю, будет не меньше. Конечно, сейчас сюда привозят русских последней иммиграции, и часто причиной их смерти бывает не старость и не болезни: один умер от наркотиков, другого застрелили, третьего в пьяной драке выбросили из окна.

***

— Петр, если хочешь успеть на последний автобус, нужно спешить! — отец Александр глядит на часы. В его фигуре появляется что-то решительное. — Я тебя подброшу до остановки. За мной!

Подбегаем к джипу. Священник пулей влетает в салон машины, поворачивает ключ в замке зажигания. Машина, сорвавшись с места, выносится на шоссе.

— А-а, опоздали... Не беда, попробуем догнать автобус! — отец Александр резко поворачивает руль вправо и жмет на газ.

Все происходящее напоминает сюжет из ковбойского вестерна. Наконец догоняем автобус, который останавливается для высадки пассажиров.

— Всегда рад тебя видеть! — кричит мне вслед отец Александр.

Впрыгиваю в распахнувшиеся двери. Покупаю билет. Включается лампочка над головой. Поехали! И вдруг понимаю, что забыл спросить у священника о чем-то самом важном...

1996 г.

МАРИОНЕТКИ

 Поди вспомни теперь, с какими чувствами оставлял свой родной город один из создателей Тбилисского театра марионеток художник Валерий Бояхчян. Быть может, еще не прошла душевная боль: перед самым отъездом похоронили Сергея Параджанова, с которым Валерия связывали не только дружба, но и совместная работа над фильмами «Сурамская крепость» и «Ашик-Кериб». Не покидала тревога и за остающихся в Тбилиси родителей. Но в кармане лежали билеты в Нью-Йорк и обратно; в аэропорту его должны были встретить представители фирмы, предложившей выгодный контракт в Калифорнии. Однако, как это нередко случается, в аэропорту его никто не встретил...

Бояхчян рад, что все пошло не по намеченному плану. Ведь отправься он из Нью-Йорка в Калифорнию или обратно в Тбилиси — не повстречал бы Ариадну и не родился бы его Сережка.

— Вы только взгляните, разве можно о чем-то жалеть? — показывает он фотографию, с которой улыбается трехлетний голубоглазый мальчуган.

Да и мог ли он сразу покинуть «столицу мира», не побывав в бродвейских театрах, в манхэттенских музеях живописи, не открыв свой Нью-Йорк?

И... начались его скитания, о которых Бояхчян не любит вспоминать сам и недовольно кривится, когда об этом рассказывают другие. Только немногие из его друзей знают, как он работал швейцаром, как спал в подвале, как за картины с ним расплачивались пиццей...

— Э-э, зачем об этом вспоминать? Кому это интересно? Давай лучше поговорим о театре.

Из кусочков тряпок, ракушек, пуговиц Валерий создавал кукол. Вместе с женой шли в Центральный парк и там, под открытым небом, разыгрывали короткие сценки. Управляя вдвоем шестью куклами, они возвращали зрелище с марионетками к его истокам — площадным балаганам, вертепам, комедии дель-арте. Тогда-то, во время этих миниатюрных постановок, начали зарождаться сюжеты для его будущего театра марионеток.

— Манхэттен — это город-шоу, ему не нужны слова. Ему нужны музыка, танец, — говорит Валерий. — Театр марионеток должен стать продолжением городского шоу. Американцы увидят себя в куклах: Чарли Чаплин, еврей в лапсердаке, латиноамериканец, играющий на губной гармошке, негр, жующий гамбургер, — это ли не узнаваемые, коренные жители Нью-Йорка?

Друзей Валерия давно не удивляют его «странности»: порой он может сюрпризом прислать им билеты в театр. Или, позвонив за полночь, начнет рассказывать о новой придуманной кукле. Или же, пригласив к себе на день рождения, накроет стол и вдруг, оставив гостей, удалится в уголок колдовать над новой марионеткой. Это свойство, которое по отношению к художнику называют «не от мира сего».

…Семья жила за счет продажи его картин. А марионетки, подвешенные на нитках, смотрели в его квартире со стен, карнизов, люстры. Ждали, когда войдет Некто и дернет за ниточки, чтобы все ожило...

***

Где только Бояхчян не искал того, кто бы поверил в его идею театра и дал бы наэто деньги! Обращался и к армянским бизнесменам, и к украинцам со Второй авеню, и к новым русским. Просил, показывал им своих кукол, читал сценарии. Все отказывали. Одни считали, что это невыгодно («Да-арагой, давай лучше откроем ресторан!») Другие, если и соглашались дать какую-то сумму, то сразу же заказывали и свою музыку, и сценарий. Заработанные на картинах деньги быстро таяли.

— Выбрось из головы свою бредовую затею, — убеждали его.

— Я сказал: театр будет!

Он выстрадал свой театр в сюжете, родившемся из его собственной жизни.

Герой пьесы — бродяга, каких полно в Нью-Йорке. Уставший, в грязных лохмотьях, презираемый и отвергнутый всеми, бредет он по ночному опустевшему городу, толкая перед собой тележку с нищенским скарбом. На его голове корона. Значит, это не просто бродяга, а сумасшедший. А может, и царь, кому принадлежит и эта безлюдная улица, и Манхэттен, и... весь мир. Не себя ли видел Валера в этом бомже-царе? Ему ли не знать ночных улиц Нью-Йорка, где он когда-то бродил, отвергнутый всеми?

Кстати, улица вовсе не мертва: вот капает ржавая вода из крана, а вон там, из-под решетки на асфальте, валит клубами пар. Гулко, как в вату, стучат колеса подземки. Люк вдруг открывается — и появляется карусель, вспыхивают огни. Чарли Чаплин, Пьеро, Мэрилин Монро — все танцуют у ног бомжа-царя...

В данном случае — это не фантазии, а начало спектакля «Голубая корона» театра LOFT. Слово loft имеет несколько значений: чердак, верхний этаж, хоры в церкви. Организаторы решили дать своему театру именно такое название, подчеркивая условность жизни,