Иван Крылов - Басни

Бочка[37]

Приятель своего приятеля просил,Чтоб Бочкою его дни на три он ссудил.Услуга в дружбе – вещь святая!Вот если б дело шло о дéньгах, речь иная:Тут дружба в сторону, и можно б отказать, —А Бочки для чего не дать?Как возвратилася она, тогда опятьВозить в ней стали воду.И все бы хорошо, да худо только в том:Та Бочка для вина брана откупщиком,И настоялась так в два дни она вином,Что винный дух пошел от ней во всем:Квас, пиво ли сварят, ну даже и в съестном.Хозяин бился с ней близ году:То выпарит, то ей проветриться дает;Но чем ту Бочку ни нальет,А винный дух все вон нейдет,И с Бочкой наконец он принужден расстаться.

Старайтесь не забыть, отцы, вы басни сей:Ученьем вредным с юных днейНам стоит раз лишь напитаться,А там во всех твоих поступках и делах,Каков ни будь ты на словах,А все им будешь отзываться.

Ручей[38]

Пастух у Ручейка пел жалобно, в тоске,Свою беду и свой урон невозвратимый:Ягненок у него любимыйНедавно утонул в реке.Услыша пастуха, Ручей журчит сердито:«Река несытая! что, если б дно твоеТак было, как мое,Для всех и ясно, и открыто,И всякий видел бы на тинистом сем днеВсе жертвы, кои ты столь алчно поглотила?Я чай бы, со стыда ты землю сквозь прорылаИ в темных пропастях себя сокрыла.Мне кажется, когда бы мнеДала судьба обильные столь воды,Я, украшеньем став природы,Не сделал курице бы зла:Как осторожно бы вода моя теклаИ мимо хижинки, и каждого кусточка!Благословляли бы меня лишь берега,И я бы освежал долины и луга,Но с них бы не унес листочка.Ну, словом, делая путем моим добро,Не приключа нигде ни бед, ни горя,Вода моя до самого бы моряТак докатилася чиста, как серебро».Так говорил Ручей, так думал в самом деле.И что ж? Не минуло недели,Как туча ливная над ближнею горойРасселась:Богатством вод Ручей сравнялся вдруг с рекой;Но, ах! куда в Ручье смиренность делась?Ручей из берегов бьет мутною водой,Кипит, ревет, крутит нечисту пену в клубы,Столетние валяет дубы,Лишь трески слышны вдалеке;И самый тот пастух, за коего рекеПенял недавно он таким кудрявым складом,Погиб со всем своим в нем стадом,А хижины его пропали и следы.

Как много ручейков текут так смирно, гладкоИ так журчат для сердца сладко,Лишь только оттого, что мало в них воды!

Лисица и сурок

«Куда так, кумушка, бежишь ты без оглядки?» —Лисицу спрашивал Сурок.«Ох, мой голубчик куманек!Терплю напраслину и выслана за взятки.Ты знаешь, я была в курятнике судьей,Утратила в делах здоровье и покой,В трудах куска недоедала,Ночей недосыпала:И я ж за то под гнев подпала;А все по клеветам. Ну, сам подумай ты:Кто ж будет в мире прав, коль слушать клеветы?Мне взятки брать? да разве я взбешуся!Ну, видывал ли ты, я на тебя пошлюся,Чтоб этому была причастна я греху?Подумай, вспомни хорошенько».«Нет, кумушка; а видывал частенько,Что рыльце у тебя в пуху».

Иной при месте так вздыхает,Как будто рубль последний доживает:И подлинно, весь город знает,Что у него ни за собой,Ни за женой, —А смотришь, помаленькуТо домик выстроит, то купит деревеньку.Теперь, как у него приход с расходом свесть,Хоть по суду и не докажешь,Но как не согрешишь, не скажешь,Что у него пушок на рыльце есть.

Стрекоза и муравей[39]

Попрыгунья СтрекозаЛето красное пропела;Оглянуться не успела,Как зима катит в глаза.Помертвело чисто поле;Нет уж дней тех светлых боле,Как под каждым ей листкомБыл готов и стол, и дом.Все прошло: с зимой холоднойНужда, голод настает;Стрекоза уж не поет:И кому же в ум пойдетНа желудок петь голодный!Злой тоской удручена,К Муравью ползет она:«Не оставь меня, кум милой!Дай ты мне собраться с силойИ до вешних только днейПрокорми и обогрей!»«Кумушка, мне странно это:Да работала ль ты в лето?» —Говорит ей Муравей.«До того ль, голубчик, было?В мягких муравах у насПесни, резвость всякий час,Так, что голову вскружило».«А, так ты…» – «Я без душиЛето целое все пела».«Ты все пела? это дело:Так поди же попляши!»

Лжец[40]

Из дальних странствий возвратясь,Какой-то дворянин (а может быть, и князь),С приятелем своим пешком гуляя в поле,Расхвастался о том, где он бывал,И к былям небылиц без счету прилагал.«Нет, – говорит, – что я видал,Того уж не увижу боле.Что здесь у вас за край?То холодно, то очень жарко,То солнце спрячется, то светит слишком ярко.Вот там-то прямо рай!И вспомнишь, так душе отрада!Ни шуб, ни свеч совсем не надо:Не знаешь век, чтó есть ночная тень,И круглый Божий год все видишь майский день.Никто там ни сади́т, ни сеет:А если б посмотрел, чтó там растет и зреет!Вот в Риме, например, я видел огурец:Ах, мой Творец!И по сию не вспомнюсь пору!Поверишь ли? ну, право, был он с гору».«Что за диковина! – приятель отвечал. —На свете чудеса рассеяны повсюду;Да не везде их всякий примечал.Мы сами вот теперь подходим к чуду,Какого ты нигде, конечно, не встречал,И я в том спорить буду.Вон видишь ли через реку тот мост,Куда нам путь лежит? Он с виду хоть и прост,А свойство чýдное имеет:Лжец ни один у нас по нем пройти не смеет;До половины не дойдет —Провалится и в воду упадет;Но кто не лжет,Ступай по нем, пожалуй, хоть в карете».«А какова у вас река?»«Да не мелка.Так видишь ли, мой друг, чего-то нет на свете!Хоть римский огурец велик, нет спору в том,Ведь с гору, кажется, ты так сказал о нем?»«Гора хоть не гора, но, право, будет с дом».«Поверить трудно!Однако ж как ни чýдно,А всё чудён и мост, по коем мы пойдем,Что он Лжеца никак не подымает;И нынешней еще веснойС него обрушились (весь город это знает)Два журналиста да портной.Бесспорно, огурец и с дом величинойДиковинка, коль это справедливо».«Ну, не такое еще диво;Ведь надо знать, как вещи есть:Не думай, что везде по-нашему хоромы;Что там за дóмы:В один двоим за нýжду влезть,И то ни стать ни сесть!»«Пусть так, но все признаться должно,Что огурец не грех за диво счесть,В котором двум усесться можно.Однако ж мост-ат наш каков,Что лгун не сделает на нем пяти шагов,Как тотчас в воду!Хоть римский твой и чуден огурец…»«Послушай-ка, – тут перервал мой Лжец, —Чем на мост нам идти, поищем лучше броду».

Щука и кот[41]

Беда, коль пироги начнет печи сапожник,А сапоги тачать пирожник,И дело не пойдет на лад.Да и примечено стократ,Что кто за ремесло чужое браться любит,Тот завсегда других упрямей и вздорней:Он лучше дело все погубитИ рад скорейПосмешищем стать света,Чем у честны́х и знающих людейСпросить иль выслушать разумного совета.

Зубастой Щуке в мысль пришлоЗа кошачье приняться ремесло.Не знаю: завистью ль ее лукавый мучилИль, может быть, ей рыбный стол наскучил?Но только вздумала Кота она просить,Чтоб взял ее с собой он на охоту,Мышей в амбаре половить.«Да, полно, знаешь ли ты эту, свет, работу? —Стал Щуке Васька говорить. —Смотри, кума, чтобы не осрамиться:Недаром говорится,Что дело мастера боится».«И, полно, куманек! Вот невидаль: мышей!Мы лавливали и ершей».«Так в добрый час, пойдем!» Пошли, засели.Натешился, наелся Кот,И кумушку проведать он идет;А Щука, чуть жива, лежит, разинув рот, —И крысы хвост у ней отъели[42].Тут, видя, что куме совсем не в силу труд,Кум замертво стащил ее обратно в пруд.И дельно! Это, Щука,Тебе наука:Вперед умнее бытьИ за мышами не ходить.

Крестьянин и работник

Когда у нас беда над головой,То рады мы тому молиться,Кто вздумает за нас вступиться;Но только с плеч беда долой,То избавителю от нас же часто худо:Все взапуски его ценя́т[43],И если он у нас не виноват,Так это чудо!

Старик Крестьянин с БатракомШел пóд вечер лескомДомой, в деревню, с сенокосу,И повстречали вдруг медведя носом к носу.Крестьянин ахнуть не успел,Как на него медведь насел.Подмял Крестьянина, ворочает, ломает,И где б его почать, лишь место выбирает:Конец приходит старику.«Степанушка, родной, не выдай, милой!» —Из-под медведя он взмолился Батраку.Вот новый Геркулес, со всей собравшись силой,Что только было в нем,Отнес полчерепа медведю топоромИ брюхо проколол ему железной вилой.Медведь взревел и замертво упал:Медведь мой издыхает.Прошла беда; Крестьянин встал,И он же Батрака ругает.Опешил бедный мой Степан.«Помилуй, – говорит, – за что?» – «За что, болван!Чему обрадовался сдуру?Знай колет: всю испортил шкуру!»

Петух и жемчужное зерно[44]