Надежда Тэффи - Том 5. Земная радуга. Воспоминания

Начали искать среди пассажиров моряков, чтобы взяли на себя командование. Нашлось несколько человек, и выбрали командиром капитана Рябинина…

Но, собственно говоря, публика ничего обо всех этих делах не знала и даже не спрашивала. Размещали ручной багаж, чтобы удобнее было сидеть, укладывали детей спать, устраивали жизнь. Инженер О. спустился в машинное отделение.

Я пошла бродить по пароходу. Кое-где в толпе мелькнули знакомые лица: профессор Мякотин, Федор Волькенштейн, Ксюнин, Титов… Товарищ министра юстиции Ильяшенко (впоследствии убитый большевиками).

На полу в коридорах, на лестницах, на связках каната, под трубой, на скамейках, под скамейками – всюду лежали и сидели люди.

– Господа! Да ведь мы поехали! – закричал вдруг чей-то радостный голос. – Мы едем!

– Пошли! Пошли!

Тихо поворачивался берег, поворачивались огоньки на рейде.

– Идем!

Но машина не стучит и дыма из трубы не видно.

– Буксир! Буксир нас ведет.

– И то слава богу. Хоть на рейд поставят. Хоть подальше от проклятого берега будем.

Буксир «Рома» вел нас на рейд.

А потом что?

Вот и мы, «как большие», стоим на рейде.

Между пароходами стали сновать лодочки…

Одна лодочка причалила к нашей «Шилке». По трапу поднялся какой-то зловещий одессит, разыскал своих знакомых, безмятежно жевавших финики, и клятвенно уверил их, что они неминуемо погибнут. Знакомые выплюнули недожеванные финики и предались бурному отчаянию, а одессит, с видом человека, исполнившего тяжелый долг, деловито шагнул через борт и спустился в свою лодочку.

Мой новый приятель, «извините, Беркин», вдруг засуетился и решил тоже раздобыть лодку и наведаться на какой-нибудь пароход.

– Зачем вам это нужно?

– Ну, все-таки узнаю, как там у них, и расскажу, как тут у нас.

Лодочники драли совершенно несообразные деньги, но желающих разузнать и рассказать нашлось довольно много.

«Извините, Беркин» побывал на двух пароходах.

– Ну, я же им порассказал!..

– Что же вы рассказали?

– Рассказал, что нам сообщили по радио, что с моря идут большевики. Из Севастополя.

– По какому радио? У нас ведь аппарат не действует.

– Отлично себе действует…

– Да мне только что говорил мичман, который этим заведует.

– А вы ему верите? Так вы лучше мне верьте.

– Откуда же вы знаете?

Вранье было явное и определенное.

Лодки продолжали сновать между пароходами. За баснословные деньги ездили люди попугать друг друга. Для такой великой цели разве чего пожалеешь!

Беркин ездил три раза.

– Больше я уже себе позволить не могу. Лодочники такой нахальный народ и пользуются человеческой бедой.

Под утро врали угомонились.

Наше пароходное начальство волновалось тремя вопросами – как двинуть «Шилку», откуда достать уголь для топки и чем накормить пассажиров.

Китайцы, которым снова пригрозили, показали запас рису и консервов. Но всего этого было мало.

Недалеко от нас на рейде оказался пароход, везший из Севастополя в Одессу провиант. Попросили у него продовольственной помощи. Пароход отказался и заявил строго, что идет в Одессу разгружаться.

– Да ведь там большевики!

– А нам до этого дела нет, – отвечал пароход.

Тогда «Шилка» возмутилась и открыла военные действия: послала две шлюпки с пулеметами добывать провиант.

Провиант добыли, но обиженный пароход пожаловался французскому кораблю «Жан Барт». «Жан Барт» грозно заорал на «Шилку»:

– Разбойники! Большевики! Объяснить немедленно, не то…

«Шилка» отвечала с достоинством и с сентиментом, что, мол, у нее на борту голодные женщины с голодными детьми и что, мол, французы всегда были рыцарями.

«Жан Барт» притих и немедленно послал к «Шилке» шлюпку с шоколадом, мукой и сгущенным молоком.

Инженер О. поднялся из машинного отделения и сказал, что «Шилка» может двигаться, но только задним ходом.

Многих это известие перепугало. Думали – раз задний ход, так, значит, назад, в Одессу.

Мякотин, Титов и Волькенштейн как члены партии – не помню какой – выползали из трюма под трубу совещаться. Шептались оживленно и многозначительно смолкали, когда кто-нибудь подходил. Ксюнин в трюме начал издавать на пишущей машинке газету.

Буксир подтащил нас к угольщику, и было объявлено всем, всем, всем:

– Должны сами грузить на «Шилку» уголь. Рабочих на угольщике нет, на пароходе команды нет. Если хотите, чтобы пароход двинулся, – грузите уголь.

– Неужели… все должны работать?

– А то как же, – был ответ.

Началась прелюбопытная штука.

Элегантные молодые люди в щегольских костюмчиках смущенно улыбались, показывая, что понимают шутку. Конечно, сейчас, мол, выяснится, что нельзя же заставлять элегантных людей таскать на спине уголь. Ведь это же нелепо! Вздор какой!

– Эй! Выстраивайтесь все на палубе! – закричал властный голос. – Все мужчины, кроме стариков и больных.

Элегантные молодые люди оторопели. Растерянно оглянулись. Шутка затянулась слишком долго.

– Ну? Чего же вы тут топчетесь?! – крикнули на одного из них. – Слышали команду? Лезьте наверх.

Может быть, наверху поймут их элегантность и неспособность…

Палуба быстро наполнялась выстраивающимися в ряды пассажирами.

– Сейчас вам раздадут корзины. Наденьте их на спину.

Элегантные молодые люди усмехались, чуть-чуть пожимали плечами, точно участвовали в нелепом анекдоте, о котором потом забавно будет порассказать.

Но вот у борта на трапе начался какой-то скандал.

– Позвольте! – кричал кто-то. – На каком же основании вы уклоняетесь?! Человек сильный, здоровый…

– Прошу вас оставить меня в покое!

На палубу выбежал кряжистый господин, лет сорока, с дрожавшими от бешенства глазами:

– Прошу немедленно оставить меня в покое!

– Нет, вы сначала скажите, какие у вас основания отказываться от работы, на которую призваны буквально все?

– Какие основания? – заревел кряжистый господин. – А такие, что я дворянин и помещик и никогда в жизни не работал, не работаю и не буду работать.

Ни-ко-гда! Зарубите себе это на носу.

Ропот возмущения всколыхнул толпу.

– Позвольте, но ведь если мы не будем работать, то пароход не отойдет от берега!

– Мой муж тоже помещик! – пискнуло из толпы.

– Ведь мы же все попадем в лапы к большевикам!

– Но при чем же я здесь?! – в бешеном недоумении вопил кряжистый. – Наймите людей, устройтесь как-нибудь. Мы жили в капиталистическом строе, в этих убеждениях и я желаю оставаться. А если вам нравится социалистическая ерунда и труд для всех, так вылезайте на берег и идите к своим, к большевикам. Поняли?

Публика растерялась, замялась.

– Отчасти, гм… – сказал кто-то.

– Но, с другой стороны, нельзя же доставаться большевикам…

– И почему мы должны работать, а он нет?

– Самосудом бы его! – хрюкнула пролезшая на палубу старушонка.

– Ну, знаете, господин, вы это бросьте, – урезонивал добродушный купец из Нижнего.

– Не задерживать! – вылетел начальнический окрик.

Белая морская фуражка приблизилась.

– Спускайтесь к угольщику, берите корзины.

К начальству подскочил один из «элегантов» и зашептал, скосив глаза на принципиального дворянина.

Начальство мотнуло головой и спокойно ответило:

– А ну его к черту!

Нагрузка началась.

Длинной вереницей прошли по трапам вверх и вниз почерневшие, закоптевшие грузчики. Все пассажиры вылезли из кают, из трюма, из коридоров смотреть на невиданное зрелище: молодые «элеганты» в лакированных башмачках и шелковых носочках, поддерживая затянутыми в желтые перчатки руками тяжелые корзины, тащили уголь.

Они быстро вошли в роль, сплевывали и ругались.

– Гайда, ребята, не задерживай!

«Ребята» в лице «извините, Беркина», плешивого, пузатого, на тонких кривых ногах, отвечали:

– Э-эй-юхнем!

– Чего выпучили глаза? – кричал на зрителей длинный, как любительская удочка, чтец-декламатор. – Заставить бы вас поработать, не стали бы глаза пучить.

– Смотреть-то они все умеют, – язвил купец из Нижнего. – А вот ты поработай с наше…

– Г-аботать они не желают, – прокартавил курносый лицеист. – А небось есть побегут в пегвую голову… Собаки!

Кто-то затянул ерундовую песенку последних дней:

Цыпленок жареный.,Цыпленок пареный,Цыпленок тоже хочет жить.

Ешь ананас,Рябчика жуй,День твой последнийПриходит, буржуй!

И:

Эх, яблочко,Куды котишься?Попадешь в Чеку,Не воротишься!

Подпевая, с аппетитом поругиваясь, работали вовсю.