Песня имен - Норман Лебрехт

на слушателей, тяжко опускаются на свои места. Концерт — и оттого он так дешев — играется без дирижера и до зевоты предсказуем. За «Eine Kleine Nachtmusik»[93] следует концерт для кларнета; перерыв на чай, за ним Симфония соль минор. Сижу сокрушаюсь, что притащил Довидла на такое удручающее мероприятие, а он, едва раздается эта заезженная музыка, уже ловит, балансируя на самом краешке кресла, звуки всеми фибрами души, с головой погружаясь в исполнение. Во время концерта для кларнета я на один кошмарный миг перепугался: почудилось, что сейчас он как вскочит, как пойдет дирижировать, настолько вразнобой играл ансамбль. Когда все закончилось и шелестят аплодисменты, на лице его проступает блаженство, словно он только что вкушал изысканное яство или ласкал женщину.

— Можно уходить, — говорит он с усмешкой, — лучше уже не будет.

Извиняюсь, что так неказисто все вышло.

— Наоборот, — восклицает он, — это был чрезвычайно ценный опыт. Во-первых, я избавился от искушения снова подступиться к Моцарту — играть его можно только с абсолютным чувством своей правоты, иначе он от тебя ускользает. Во-вторых, у меня нет желания играть с оркестром.

— Можно нанять составы гораздо лучше, — протестую я, — и превосходных дирижеров.

— Побереги денежки. — Смеется. — В первом отделении, нравится тебе это или нет, я планирую сыграть Баха соло. После антракта попробую выдать несколько собственных композиций, вариаций и разных тем из хасидских мастеров. Будет что-то новенькое, согласен?

— Прекрасно, межкультурные опыты неплохо продаются. Тебе точно не нужно никого в пару — певца какого-нибудь, пианиста?

— Нет уж, хотят Рапопорта — его и получат в чистом виде, без приправ.

— Да у тебя, похоже, чуть прибавилось энтузиазма, — осторожно замечаю я.

— Почему нет? — по-еврейски вопросом на вопрос отвечает он. — Часто ли имена людей моего возраста красуются крупными буквами на афишах Роял-Альберт-Холла?

Называю Фрэнка Синатру, Диззи Гиллеспи, Пабло Казальса — все мимо. Смотрит пустыми глазами, словно слыхом о таких не слыхивал.

— А в царской ложе будут представители королевской семьи? — интересуется он. — При твоем отце были.

— Времени маловато, но какого-нибудь герцога постараемся залучить.

— И мне что, надо будет делать книксен?

— Прекрати, а?..

Охватившее его веселье почти переносит нас в прошлое с его мальчишескими перепалками. Осторожно закидываю удочку насчет еще одной программы, дескать, целый вечер неразбавленной скрипки для многих ушей может оказаться не под силу. А не подготовить ли ему одно из тех двух мендельсоновских трио, которые, как говаривал доктор Штейнер, он чувствовал глубже всякого иного скрипача? Камерная музыка в первом отделении убережет его от неустанного внимания критиков и подогреет зрительский интерес к дуэту скрипки с роялем или скрипичному соло во втором. В этом регионе у меня найдется пара-тройка незаурядных пианистов, можно попробовать; хороших виолончелистов здесь вообще пучок за грош.

— Тебе будет хоть немного полегче, — уговариваю я.

— Я подумаю, — начинает поддаваться он.

— Ведь так же лучше, — напираю я.

Через такие уговоры он уже проходил — с моим отцом.

— Кому лучше — мне или тебе? — вскидывается он.

— Какая разница, — отвечаю. — Мы с тобой оба исполнители, мы на одной стороне. Потому-то нам и надо обсудить и согласовать программу — твое чутье плюс мой опыт.

— «Должно делать то, что велит тебе менеджер твой», — цитирует этот кривляка.

— Мендельсон в первом отделении, Бах и Бешт после антракта? — не отступаюсь я.

— Посмотрим.

А когда мы уже подходим к фургону, он замечает на той стороне улицы трех бородатых евреев в черных пальто и шляпах, поспешающих по своим священным или каким-то иным делам. В Манчестере несколько еврейских районов, на севере и на юге, и некоторые из них сплошь ортодоксальные.

— Тебе нужно на вечернюю службу? — спрашиваю участливо.

Он качает головой, но в голосе больше не звенит élan[94], и наше возвращение в Тобурн проходит в бесцветной тишине. Его ждет тяжкая ноша, одергиваю я себя. Непросто будет найти равновесие между самоуглубленной жизнью, творчеством и публичностью. А поскольку эту ношу, в числе прочих, взвалил на него я, придется незаметно отслеживать каждый его шаг на этой стезе. Возни с ним, конечно, будет много, зато выхлоп — и творческий, и финансовый — оправдает все труды и траты. Мир обретет утраченное чудо, скрипка вернет себе былую славу, а фамилия Симмондс вновь сделается приоритетной для каждого музыкального таланта.

— У тебя есть записи твоих сочинений? — спрашиваю я, когда автомост в Тобурн остается позади.

Опять качает головой, стучит пальцем по лбу.

— Все тут, — отвечает он, и мне становится не по себе, — но прежде, чем выйти с этим к публике, я сыграю тебе. Помнишь, Крейслер любил писать нечто в стиле композиторов эпохи барокко? Это в общем и целом надувательство, но что-то в таком роде я делаю с хасидскими мастерами.

— В смысле?

— Я придумываю мелодии, но приписываю их великим раввинам прошлого, благодаря чему их в ешиве почитают и любят.

— Ты пишешь их заранее или импровизируешь?

— Когда как. Могу на какую-нибудь свадебную тему зарядить импровизацию минут на двадцать.

Мамочки родные, ахаю про себя. Такого чуда концертные залы не слыхали уже лет сто; так умел разве что какой-нибудь Паганини и один джазмен из Нового Орлеана, он свою музыку прямо с ходу и придумывал. Да стоит хоть раз выпустить его перед знающей аудиторией, и я сделаю для возрождения музыкального искусства больше, чем любой кукловод со времен Дягилева.

— Послушаю с превеликим удовольствием, — говорю. — Утром мне надо ехать в Лондон, но я быстро вернусь и сразу вызову к тебе на прослушивание всех достойных пианистов и виолончелистов. И сниму для тебя рядом с домом помещение для репетиций. Как раз нанял себе помощницу. Если тебе что-нибудь срочно понадобится — новые струны, партитуры, бумага, — позвони по этому номеру Сандре Адамс, и она тебе мигом все доставит.

Вижу его опрокинутое лицо, и до меня сразу доходит, какую грубейшую ошибку я совершил.

— Прости, — обрываю себя. — Тебе, наверное, нельзя общаться с нееврейкой, твои тебя осудят? Вот я сглупил. Забудь о том, что я сказал. Если тебе что-нибудь понадобится, позвони мне в Лондон, и я передам тебе все это через стойку администратора в «Рояле». Он оказывает мне мелкие услуги, я у него в подвале храню свои вещи между приездами, чтобы не таскать с собой туда-обратно по железной дороге. Я ему опишу, как ты выглядишь, и предупрежу, что ты можешь к нему обратиться. В любом случае не беспокойся. Мы все проделаем так, что твоей веры и твоих близких это не коснется. Не для того мы с тобой все это