Царь горы - Александр Борисович Кердан

Чем могла мать так насолить Тамаре? Как вообще может женщина, которая сама мать, написать другой матери такое?

Он силился припомнить, когда мать и Тамара повздорили. И не вспомнил. Тамара после свадьбы почти не встречалась с Ниной Ивановной. Даже во время отпусков, когда Кравец собирался в Колгино, находила любые предлоги, чтобы не поехать к свекрови. Внешне, конечно, соблюдались приличия: открытки к Новому году и к дням рождения, приветы в письмах, редкие посылочки. В одну сторону – с отрезами на платье или косынками, в другую – с вязаными носками, свитерами для сына, снохи и внука, с картонными коробочками-шкатулками, которые, выйдя на пенсию, научилась красиво мастерить Нина Ивановна.

«Неужели это из-за того случая?» – встрепенулся он.

Да, был один случай, когда Кравец влюбился. Может быть, впервые. По-настоящему. С Валентиной он повстречался в Москве, когда учился в академии. Познакомились у Большого театра, куда Кравец ходил для «повышения эстетического уровня». Его сокурсник на спектакль не пришёл. Из толпы жаждущих попасть на премьеру Кравец выбрал хрупкую девушку и предложил ей лишний билет. В антракте, как и положено кавалеру, пригласил Валентину в буфет. Разговорились. Она, оказалось, тоже учится заочно. В экономическом институте имени Плеханова. А живёт в Челябинске. То есть ко всему прочему – землячка. За время сессии встретились с ней ещё несколько раз. Бродили по Страстному бульвару, держась за руки, как дети. Даже не целовались. Но искра между ними проскочила. Договорились встретиться в Челябинске через месяц.

В один из выходных он сказал жене, что поедет к матери, а сам отправился к Валентине. Тамаре обычно дела не было до того, где находится её благоверный, а тут словно почуяла что-то. Позвонила в Колгино соседке Нины Ивановны и поинтересовалась, приезжал ли Кравец. По возвращении устроила ему допрос с пристрастием: где был, что делал?

– У матери, – соврал Кравец.

– Врёшь! Не был ты у неё!

– Да поезжай к ней сама и проверь: был или не был…

– Ты со своей мамочкой всегда заодно! – рубанула Тамара и в этот вечер дома не ночевала.

Теперь ясно, что жена посчитала Нину Ивановну причастной к его измене. А измены, в привычном понимании, никакой не было. Они с Валентиной просто просидели рядом до утра. Пили кофе. И говорили. Обо всём. Тамаре, наверное, трудно даже представить, что такое бывает.

– Ты женатый человек, – говорила Валентина. – Я не могу разрушать твою семью. Пусть даже и неудачную. Может быть, когда всё переменится, мы встретимся и…

Они больше не встретились. Валентину сбил грузовик с пьяным водителем за рулём. Об этом Кравец узнал из заметки в челябинской газете.

«Я ненавижу вашего сына! И сделаю всё, чтобы мой не был похож на него!» – он снова перечёл письмо. Что ж, Тамара давно начала выполнять своё обещание. Сын всё больше сторонится его. Наотрез отказался пойти в суворовское училище: «Ну, ты даёшь, ещё я в армии только не служил… Что мне, делать больше нечего?» Иван живёт своей жизнью, в которой только телевизор да телефонные звонки знакомым девчонкам. А может, и что-то другое, неведомое Кравцу… Горько сознавать, что твоё чадо будто бы и не твоё. Словно и не стирал ты его пелёнки, не рассказывал сказки, когда он был малышом, не носился по больницам, когда он болел… «А что, если я сам виноват в отчуждении сына? Ведь у меня всегда впереди семьи служба была. Служба и литература. А сын-то – живой человек! Ему не рукописи, не звёздочки на погонах, а я сам нужен…»

Кравец скомкал Тамарино письмо. Потом разгладил и засунул в конверт. «Зачем? Чтобы когда-нибудь ткнуть ей в лицо, обвинить?.. Глупо. Она давно чужая… Ей ни к чему мои обвинения, моя боль. Вывод один: винить надо себя одного. За всё. В том числе за это послание. А, значит, и за мамину болезнь…»

5

Ночь была бессонной. Он лежал на стареньком диване, пружины которого больно впивались под ребра, и глядел в окно. Там, под порывами ветра, метались из стороны в сторону ветки старого тополя. На тёмном небе стыла одинокая звезда, создавая иллюзию далёкого маячка, дарующего надежду. Теснились в голове мысли, одна мрачнее другой. И ни одного просвета между ними, словно жизнь уже закончилась и потеряла всякий смысл…

Вспомнилось вдруг, как после второй измены жены пытался повеситься. В ванной приладил к трубе бельевую верёвку. Завязал петлю. Просунул голову… И тут в дверь забарабанил сын – Ване тогда было пять:

– Папа, папа! Открой! – И заплакал навзрыд, как будто понял, что происходит.

Кравец мог бы подогнуть колени и повиснуть в удавке, но вдруг увидел ситуацию со стороны: плачущий ребёнок колотит в дверь, а за ней – здоровый мужик пытается свести счёты с жизнью из-за того, что запутался и не может найти выхода… «Что будет с мальчишкой, когда он увидит меня с выпавшим языком и вытаращенными зенками?» Картина показалась настолько дикой, что он тут же развязал узел, спрятал верёвку в стиральную машину и распахнул дверь.

…Утром он побывал в больнице. Нина Ивановна была ещё очень слаба. Пока он был у неё в палате, дважды заглядывала сестра, которой он вчера вручил деньги. «Отрабатывает аванс», – подумал Кравец.

Из больницы он отправился на почту. Выстояв длинную очередь, отослал в часть телеграмму, заверенную Живетьевым.

Не успел вернуться домой, как по батарее застучали. Тук-тук-тук. Пауза. Тук-тук-тук. Условный сигнал – вас к телефону.

Это соседка сверху – Зоя Петровна. Та самая, что когда-то «сдала» его Тамаре. У неё – единственный на весь подъезд телефон, установленный ещё в советские времена. Мать Кравца безрезультатно простояла в льготной очереди семнадцать лет. А вот Зоя Петровна поставила телефон через полгода работы в буфете горкома партии. Правда, надо отдать ей должное, она никогда никому не отказывала: ночь-за полночь, приходи, звони, если нужно. Вот даже условный сигнал придумала, как к телефону соседей звать…

Он поднялся к ней, спросил:

– Кто там, Петровна?

– Из части тебя, Саша… – доложила соседка. – Полковник какой-то, фамилию не расслышала…

– И чего хотят? Я ведь только что телеграмму о болезни матери отправил…

Звонил Смолин:

– Привет, комиссар… Как дела?

Кравец коротко объяснил ситуацию, спросил:

– Телеграмму получил?

– Нет ещё. Но если бы и получил, всё равно позвонил бы…

– Что случилось?

– Да, на войну готовимся…

– Ты чего, Сергей Владимирович, открытым текстом шпаришь? Враг подслушивает! – по привычке понизил голос Кравец.

– Да какие теперь секреты? Бакатин, ёкарный бабай, все наши секреты вместе с шифровальными кодами американцам выдал… По телевизору да из газет нынче можно больше