Чуть позже зажглись фонари - Мария Степановна Бушуева

даче, а дачей пользуюсь не я, а супруга… Незадолго до наступления компьютерной эры моя «Оптима» вышла из строя, я думал: все, отжила. Но мастер попался хороший, отремонтировал, да так, что и сейчас она была бы на ходу, жаль – нет лент, и привык уже к своему ноуту… Это я к чему? – Свистунов покачал головой. – Сам не знаю. Молодость вспомнил. А знаете что? – Он улыбнулся. – Давайте вспоминать молодость вместе. Сегодня последний день конференции. Я потом на неделю во Владивостокский университет. А затем в столицу. Может быть, встретимся, когда вернусь? Как студенты? Где-нибудь в центре у фонтана? Идет?

– Идет, – улыбнулась и она.

– Назначайте дату, время и место.

– Лучше вы. Я живу на северо-западе…

– О, места моего давнего обитания! – Он засмеялся радостно. – Знаете что, я же за рулем. Давайте тогда не у фонтана, а на углу Волоколамского проезда, на пересечении его с Походным? Место, прямо скажем, унылое и не романтическое. Но пробуждает у меня некоторую ностальгию. А вам там недалеко. Если согласны, то уж время назовите сами. Когда?

Он приехал на полчаса раньше. Зачем? Видимо, и правда – некоторая ностальгия. Прямоугольное здание стояло на том же месте. Но теперь вместо одной таблички (какое предприятие тогда здесь главенствовало, он не помнил) слева от входной двери обозначилось еще несколько. В том числе почти незаметная: «Ремонт механической и электронной техники». Умер, конечно, старик мастер, подумалось грустно, сидит какой-нибудь молодой, дерет с народа бабки. Зачем иду? Моменто мори? Может быть. Молодость не вернуть. А умрем все. И то время кончилось навсегда.

Он прошел по коридору, удивившись, что мастерская сохранила даже свою комнату в конце коридора первого этажа, а ведь прошло двадцать пять лет, заглянул в приоткрытую дверь, увидел один из столов, на нем клавиатуру и… старую печатную машинку! Э, да это «Москва», у него была такая до «Оптимы»!

Вошел.

Старик мастер глянул на него поверх очков.

– Я… – на столах стояли компьютеры и между ними несколько пишущих машинок, – хотел узнать… вы… только ремонтируете старую технику или … ну… – От вспышки радости, что его мастер оказался жив, он запутался в словах.

– И проводим диагностику – сказал старик. – А также оценку.

– Спасибо, понял.

Лицо вспотело. Коридор вдруг показался туннелем самой судьбы. А старик – ее стражем. Со Свистуновым случались такие метаморфозы восприятия в минуты сильнейшего волнения. Выходя из здания, прямо в дверях, столкнулся с Дарьей Сергеевной. Удивился: «Вы хотели зайти?».

– Хотела зайти. Там мастерская по ремонту разной техники. А вы?

– Как раз оттуда. Двадцать пять лет назад здешний мастер, он и сейчас на своем месте, отремонтировал мою «Оптиму»…

– Машинка до сих пор на даче?

– Нет, теперь у меня.

– Хорошо.

– …представьте себе, тогда я прибежал «Оптиму» забирать и вот так же, в дверях, столкнулся с молодой девушкой, почему-то мне это сильно запомнилось. Казалось бы, совсем мимолетное, был то ли февраль, то ли март, но мела метель, этот случайный эпизод я иногда вспоминал и жалел, что так и не успел девушку разглядеть и не познакомился…. В общем, ерунда, игры воображения. Метель… Пушкин, одним словом…

– Март, – сказала она. – Тогда был март.

Горсть песка

Антон Антонович Свистунов бродил по пустынному пляжу Судака. Ему нравились поздние вечерние часы у моря и даже не из-за поэтической дымки в душе, колышущейся в такт уже потемневшим волнам и сразу тающей, едва Свистунов возвращался в пансионат, а ради одинокого плавания на спине: свое тело у него исчезало, а глаза смотрели в небо – и дробный свет луны вдруг высвечивал в небе искру мелькнувшей рыбины…

Что есть жизнь, тогда медленно думалось ему, так, перо чайки на воде, лунный блик, горсть песка: был ли я… был…

Сейчас еще не потемнело. Море едва колыхалось. Штиль.

Свистунов, наклонившись, поднял кем-то забытую на песке книгу. Вполне возможно, неизвестный прервал чтение как раз на той странице, что оставалась открытой.

Это оказался учебник.

«Митоз, – прочитал Свистунов, – непрямое деление, основной способ деления эукариотических клеток». Вспомнилась школа. Биологию он не любил. Все потому, что его самого почему-то терпеть не могла учительница биологии. У нее была длинная шея, покатые плечи и широкие бедра (девчонки, насмешничая, называли такую фигуру «гитарой одинокой старухи», хотя учительнице тогда было не больше сорока), и говорила она на уроках как-то тихо и заупокойно, точно не о живой природе, не о живых организмах… Почему она невзлюбила Свистунова, он так и не понял. Да и не сильно вдумывался. Может быть, нелюбовь к нему возникла всего лишь из-за того, что однажды, бегая с мальчишками, он налетел на нее в школьном коридоре, ощутив на мгновение теплое и мягкое под ее кофтой. На ее неприязнь он ответил своим равнодушием к предмету, ко всем этим пестикам, вакуолям и митохондриям, которые ускользали из его сознания, едва его задев, отчего сейчас информация о клетке, случайно попавшая на глаза, показалась новой, он бросил книгу обратно на песок и зачем-то повторил вслух, словно на уроке: «Веретено деления состоит из микротрубочек двух типов, а сборка его зависит от способности самого веретена к самоорганизации».

Ступил в воду и сразу поплыл легко и свободно и, заплыв достаточно далеко, перевернувшись на спину, стал смотреть в небо. Пролетел самолет. Свистунова всегда привлекали дальние огоньки, хотя сам летать он не любил. Не так давно один авиалайнер разбился и упал в море.

…Образование веретена деления.

Богини судьбы у греков римлян и скандинавов держат веретено, одна из них обрывает нить. А ведь митоз по-гречески и значит «нить», а слово митохондрия соединяет «нить» и «зерно», разве это не метафора жизни: прорастающее зерно и нить судьбы? И символ славянской богини Мокоши – то же веретено. Если Мокошь сердилась, могла им вызывать молнии.

А может быть, все богини держат именно то веретено, из учебника биологии, обеспечивающее жизнь клетки? Что это? Совпадение или приоткрытая дверь в тайну человеческой жизни?

…Перо чайки, лунный блик на воде, горсть песка…

Но откуда бы создателям древних мифов знать о делении клетки? О нити, которая тянется в клетке? Но ведь знали майя математику и астрономию? Остаточные знания погибшей цивилизации? Есть такая теория, Свистунов читал. Есть и другая – о параллельной цивилизации, превосходящей земную и наблюдающей за развитием человечества…

Его жена считала такие теории глупой фантастикой. Она прочно держалась на плаву на четырех резиновых китах: шопинг, лифтинг, допинг и маркетинг.

Стань Свистунов Тесеем, клубка ниток она бы ему, разумеется, с собой не дала.

Что ж, конечно, можно рассудить и совсем просто: биологов-исследователей вдохновило на эти названия внешнее сходство. Но что такое сходство как не намек на вечный прообраз?

Рядом сверкнула, выпрыгнув из воды, большая рыба, едва не задев его холодной чешуей, и снова скрылась. От неожиданности он вздрогнул…

Жена часто говорила насмешливо: ты не мужик, Свистунов, у тебя отсутствует Y-хромосома. Себя она называла Спящей царевной, которую никто не смог разбудить.

Вода вдруг показалась холодной. Он поплыл к берегу.

А ведь Тринадцатая фея уколола Спящую царевну веретеном. Выходит, и жизнь приходит через него, и смерть-сон…

Было уже совсем темно, учебник лежал все там же на берегу – возле его рубашки. Свистунов взял его, подержал в руках и снова бросил на камни. Кто-то может