Ночи северного мая - Галия Сергеевна Мавлютова

нет, придётся попросить у прохожих. Сергей всмотрелся в толпу. Сначала он не различал лиц, затем вытащил из пестроты чьё-то женское лицо, затем мужское, и постепенно толпа превратилась в обычную городскую сутолоку. Все спешили укрыться от осенней стужи, торопливо семеня ногами, словно за ними гнались. Сергей подошёл к первой попавшейся женщине и вежливо попросил монетку для таксофона.

– Иди работай, гопота! – взвизгнула женщина и покатилась по Невскому круглым телом, как сказочный колобок. Сергей ошалело смотрел ей вслед. От ярости он прислонился к зданию, ощутив спиной каменный холод гранита. Под ногами что-то зазвенело. Сергей посмотрел вниз и увидел несколько мелких монеток. Подобрав их, пошёл в телефонную будку. Бренча монетками, ощутил в душе высшую степень падения, но, вспомнив, что у него есть деньги, успокоился. Сначала позвонил на службу, но номер молчал, тогда Сергей набрал телефон по бумажке.

– Сынок, ты где? – радостно заорал Басов после первого гудка. – Я весь день не отхожу от телефона. Я щас приеду. Скажи, где находишься?

– На площади Восстания. У вокзала.

– Не уезжай! Скоро буду. Стой там, где стоишь!

Раздались визгливые гудки, а Сергей долго торчал в будке, стараясь понять, что это было. Он провёл с товарищем Басовым долгие молчаливые часы и дни, переросшие в нудные месяцы. За это время они возненавидели друг друга увязающей, как протухший студень, ненавистью. В их отчуждённых отношениях не было намёка, что когда-нибудь при звуке знакомого голоса раздастся вопль радости. Запыхавшийся Геннадий Трофимович схватил Сергея за рукав пальто и повёл в ближайшее кафе. Как все привокзальные забегаловки, эта тоже не отличалась чистотой и уютом. Пахло кислыми тряпками и лежалым мясом. За столами сидели припозднившиеся посетители.

– Я бегом бежал, боялся, что ты исчезнешь, – бормотал капитан, всем телом прижимаясь к Сергею. Тот не отстранялся. Ему было неприятно, но он терпеливо ожидал развязки. Москвин пытался понять, какое обличье напялит на себя бывший напарник в этот раз и зачем ему это нужно, пристально наблюдая за меняющимся лицом вечного капитана.

– Понимаешь, сынок, я ведь такой же, как ты, – приговаривал Геннадий Трофимович, усаживаясь за грязный неубранный стол с горой объедков и посуды, – щас уберут, ты не обращай внимания.

Басов поманил пальцем официантку, та подошла с недовольным видом и сгребла грязную посуду на поднос, протёрла дурно пахнущей тряпкой стол, не обращая внимания на крошки и куски объедков, падающих на брюки посетителей. Москвин брезгливо отъехал вместе со стулом, пережидая уборку.

– Щас мы что-нибудь закажем, ты же голодный! – Геннадий Трофимович елозил крючковатым пальцем по замасленному меню. – Вот, выбрал! Шашлычок, борщок, салатик и пивка!

От уменьшительных словечек, сыплющихся в таком изобилии, Москвину совсем стало плохо, но он, сцепив зубы, терпеливо ждал, желая понять, к чему клонит выживший из ума старик.

– Сынок, а я ведь к тебе привык. Ты для меня как родной. Я знаю, что они с тобой сделали. Они тебя подставили. А тебе идти некуда. И ехать тоже. Страна у нас большая, но в ней не спрячешься. Они тебя везде достанут.

Басов ещё больше разговорился. От тепла он размяк и растёкся по столу. От вида расплывающихся форм человеческого тела Москвина затрясло. В отличие от говорливого собеседника он стал чётким и острым, как геометрический треугольник из школьного учебника. Так они и сидели, один – прямой и угловатый, другой – круглый и мягкий, как разваренный блин.

– Зачем я им нужен? – спросил Москвин, не разжимая губ.

– Они сами не знают, – улыбнулся Басов. – Такая у них игра.

В кафе прибавилось посетителей. Ночные гости потребовали веселья. Обслуга включила музыку на полную мощь.

– Я отыгранная карта. Я хочу уехать из Ленинграда.

Москвин успокоился. Басов тоже может быть винтиком в большой игре. Недаром он притащился на встречу поздним вечером. Сейчас начнёт вербовать, уговаривать. Тоскливая у капитана жизнь. Безрадостная.

– Не уезжай! Я помогу тебе найти работу. У меня есть знакомые. Везде есть. Куда ты захочешь, туда и устрою. Хочешь – в связь, хочешь – на железную дорогу. Там хорошо платят. Ты понимаешь, Серёжа, я вдруг понял, что ты – всё, что у меня есть на этом свете. Я же один, как штык. Никому не нужный предмет. Хорошо, хоть пенсию заработал. А теперь что? Без службы не могу. И на службе не могу. Меня тоже подставили. Сегодня предложили уйти по-хорошему. Сказали, что я не справился с поставленной задачей. А задача – это ты, Серёжа! И я ушёл. И всё! Моя жизнь закончилась. Хорошо, если быстро помру, а если проживу долго? Что мне делать?

– Не знаю, – хмыкнул Москвин. Его раздражали слова модной песенки: «Лааааваааандаааа, лаааавааандааа!» Это бесконечное «ааааа» визжало в ушах, вызывая зубовный скрежет.

– И я не знаю, – вздохнул Басов, принимаясь за борщ. – Ты ешь-ешь давай, сынок!

Москвин ощутил чувство голода, но понял, что не может есть. Внутри сидел всепожирающий голодный червяк и сосал душу. Он-то и перебивал аппетит. Этого червяка не накормишь борщом и шашлычком. Он другой еды просит.

– Твоего Влада отправят на зону, далеко, за Урал, ему статью за мужеложство пришили, – лениво бросил Басов, пережёвывая кусок мяса. Плохие зубы не справлялись с прожилками. Геннадий Трофимович вытащил пальцем непрожёванные куски.

Москвин вытянулся и замер. Так вот для чего он понадобился вечному капитану! Для огласки будущего приговора. Без него он никогда бы не узнал дальнейшую судьбу Влада Карецкого.

– Там он и сгинет! Таких быстро на тот свет отправляют.

– Каких? – прошептал Москвин, придвигаясь к столу.

– А несговорчивых. Он же упёртый, твой Влад! Как и ты, – ухмыльнулся Басов, перебирая ложкой остатки борща. – Ему жизнь не дорога. Она ему опротивела. Так что туда ему и дорога! А тебе жить надо. Ты вон сколько перетерпел. Я помогу тебе. Пока у меня поживёшь, а дальше видно будет.

И Басов снова принялся за еду. В зале было шумно, но весь шум оставался где-то в стороне. Возле стола, за которым сидели Москвин и Басов, было тихо. Они хорошо слышали друг друга и многое понимали без слов.

– Мне не нужна твоя помощь, капитан Басов! Ты лучше сам себе помоги.

Москвин поднялся, ощущая в ногах противную дрожь. Хотелось избить Басова до кровавой юшки, до беспамятства, но бывший напарник выглядел настолько жалким, что сама мысль юркнула и исчезла. Сергей улыбнулся и помахал рукой.

– Бывай, товарищ Басов! Живи долго и счастливо! Хоть до второго пришествия.

Москвин вышел в выстуженный до состояния холодильника город. Морозный пар вырывался из распаренного рта. Бушующие эмоции быстро погасли под влиянием арктического