Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнс

Данте кивнул. — Иногда нам необходимо говорить за тех, кто не может говорить за себя. На это нужно много мужества. Не думаю, что во мне его достаточно. Но вот у тебя — да. Я завидую твоему мужеству, Ари.

— С чего ты взял, что во мне есть мужество?

— Потому что ты достаточно смелый для того, чтобы встретиться со своим братом, хотя тебе может не понравится то, что ты обнаружишь.

— Может, я и не смелый вовсе. Может, я просто пытаюсь не бояться. И может я просто эгоистичный. Я не думаю, что я более нуждаюсь в своём брате. Может, я вообще никогда и не нуждался. Я думаю, я просто пытаюсь найти частичку себя. которой мне недостаёт.

Двадцать два

ДАНТЕ УЕХАЛ ЗА ЧЕТЫРЕ ДНЯ ДО Рождества. Джина и Сьюзи будто бы знали, что я был расстроен, потому что они привезли для меня Рождественский подарок. Мы с Кассандрой были на пробежке, так что меня не было дома. Они передали подарок моей маме.

— Я уговорила их остаться, и они поели моих бискочо[8] с горячим шоколадом. Моя мама была очень горда своим гостеприимством. — И я дала им тамале[9] с собой. Мама обожала кормить людей.

В Рождественское утро, я открыл подарок Джины и Сьюзи. Это был серебряный крестик на серебряной цепочке. Они написали для меня открытку:

Дорогой Ари,

Мы знаем, ты не очень религиозный. Иногда ты веришь в Бога, иногда нет. Ты

говорил, ты ещё не определился. Мы знаем, что ты считаешь, что Бог тебя

ненавидит, но мы в это не верим. И мы знаем, что ты считаешь, что у Бога есть

дела поважнее, чем крутиться около тебя и защищать. Но мы купили тебе это,

просто чтобы напомнить, что ты не одинок. И ты не должен винить Бога в

идиотских и злых словах, которые тебе говорят люди. И мы почти уверены, что

Бог — не гомофоб.

С любовью, Сьюзи и Джина.

Я надел серебряную цепочку и посмотрелся в зеркало. Было непривычно носить что-то на шее. Я бы никогда не стал носить никакой бижутерии или что-нибудь в этом духе. Я смотрел на обычный серебряный крест, висящий на моей груди. Я подумал о Сьюзи и Джине. Они очень стремились любить и быть любимыми. Они полюбили мои душу и сердце, которые не были полны стремления быть любимыми. И они дали мне понять, насколько девочки классные.

Я знал, что больше никогда не сниму эту серебряную цепочку с крестиком на ней. Что я буду носить их теперь всегда. Может, тогда Бог будет защищать меня. Может, и не будет. Но память о том, что его подарили мне Джина и Сьюзи будет защищать меня. И мне было этого достаточно.

Дорогой Данте,

Я скучаю по тебе. Знаю, что это хорошо, что ты поехал навестить семьи своих

родителей в ЛА[10]. И я уверен, что они все в восторге от Софокла. Как и я.

Младенцы заставляют тебя хотеть быть осторожнее. Я всё ещё пытаюсь

представить всех твоих кузенов, твоих дядь и тёть. Я знаю, что ты не

чувствуешь с ними связи. Но, может, что-то произойдёт, и ты больше не будешь

чувствовать себя таким аутсайдером.

Хотя что я вообще могу знать.

Сегодня Рождество, и я чувствую себя таким же набитым, как индейка мамы.

Солнце садится, дома тихо. Мои сёстры, их мужья, мои племянники и племянницы

разошлись по домам, и мне очень нравится то, как стало тихо. Я не против

одиночества. Я привык быть один и я чувствовал, что внутри меня живёт

одиночество, о котором я не подозревал, то одиночество, которое сделало меня

таким несчастным.

Я больше не чувствую этого одиночества, когда я один. Мне гораздо больше

нравится проводить время с Ари, которым я стал. Он не так уж и плох. Не так уж

и хорош. Но он не так уж и плох.

Я всегда узнаю о себе что-то новое. Всегда внутри меня есть часть, которая

мною не изведана. Всегда будут дни, когда я буду подходить к зеркалу и

спрашивать себя, — Ари, кто ты?

Я думал о Дэнни и Рико. Рико было не суждено жить долгую жизнь. Он был геем, и

он не был как ты и я — он бы не справился. А ещё он родился в бедной семье. Дэнни

мне говорил, что мир не хочет, чтобы такие как Рико существовали. В том числе

и такие как я тоже. Я так и сказал. И я продолжаю думать о том, как бы я хотел,

чтобы мир понял таких людей как ты и я.

Но мы не единственные, кого мир не понимает. Я хочу, чтобы людям было не всё

равно на меня и тебя. Но разве мы не должны так же относиться к другим? Разве

нам не должно быть не всё равно на Рико и Дэнни? Разве нам не должно

не быть всё равно на людей, с которыми обращаются не по-человечески? Мне

ещё многому предстоит научиться. Я слышал, как парень в коридоре назвал

какого-то другого парня словом на букву н. Парень, которого он пытался обидеть

был белым, и всё выглядело немного непонятно, но меня это разозлило. Я

ненавижу это слово. Но я не пошёл за этим парнем, который это сказал и не

предъявил, Слушай ты, мелкое уёбище. Я должен был пойти за ним по коридору. Я

должен был сказать ему, что он ведёт себя неуважительно — ни по отношению к

другим, ни по отношению к себе. Я должен был сказать хоть что-нибудь, но я

ничего не сделал. И это именно то, что движение по правам геев говорит по

поводу пандемии СПИДа, да, Молчать = Умереть.

Данте, иногда ко мне в голову приходит столько мыслей. Как будто бы весь мир —

хаос, и он живёт внутри меня. Как будто бы все бунты в Сан Франциско,

Нью-Йорке, Лондоне и Чикаго — все те бунты, все разбитые стёкла и разбитые

сердца режут моё сердце. И я не могу дышать. Я просто не