Том 7. Сухой хлеб - Андрей Платонович Платонов

еще стояла немного, чтобы дольше видеть своего сына, так она любила его и хотела быть с ним. Потом у нее глаза стали белые, как слепые, и она тоже упала на землю и умерла.

Немцы сказали тогда деду Ивану, что теперь все партизаны, которые вышли из Подклетного, сразу осиротели без отцов и матерей, а у кого были дети – те стали бездетными. А ты, сказали немцы деду, и сам скоро умрешь – от старости и от тоски. А этот, показали они на Афоню, пусть один живет, пусть он весь век нас помнит и другим рассказывает о нас предание, чтоб нас боялись еще тысячу лет.

– А ты их, Афоня, не бойся, – сказал тогда дед. – Ты их забудь!

Афоня грустно посмотрел на деда.

– От них мама умерла. Они ее огнем убили. Я их упомню.

– И то, Афоня, ты упомни их, – согласился дед. – Стар уж я стал и на сердце глупый.

– А ты опомнись, дедушка, – сказал тогда Афоня.

Они прошли на опушку леса. Березы росли возле крестьянской могилы, и ветер шевелил листья деревьев, как будто через лес тихо шли высокие невидимые люди и касались ветвей.

– Мама! – сказал Афоня в землю. – Иди домой, давай опять будем жить. Дедушка избу новую будет рубить из леса…

В 2000 году

Седой, но еще бодрый и упитанный старик, с розовыми щеками, с ясными свежими глазами, с усами, в начале опущенными, а затем концами поднятыми кверху в знак жизненной силы, и с бородой, растущей надвое, потому что в одном пучке весь густой волос не вмещался, – этот старик резво подвинул свое кресло к нагретой изразцовой печи, отпил из стакана глоток минеральной воды, чтобы превозмочь изжогу, которой он страдал еще со времен Отечественной войны, в результате, как он заявил, контузии фугасом, затем он велел потушить большую люстру под потолком и оставить лишь настольный нежно-матовый свет, дабы иметь лучшее настроение по поводу далеких задушевных воспоминаний, сделал посредством глубокого грудного покашливания осадку голоса, потрогал медали на груди, оглядел взором, уже отрешенным от нынешнего дня и постепенно погружающимся в сумрак ушедших героических времен, молодое поколение, безмолвно и почтительно окружающее его в ожидании рассказа о славных деяниях, вздохнул в мысленной грусти, тронутый памятью о собственном подвиге, погладил светлую головку близстоящего правнука, хотел начать рассказ, но еще обождал некоторое время, поскольку почувствовал в этот момент особое внимание от самоуважения, выявившееся наружу посредством двух слез, и медленно начал так:

– Да, был и я солдатом… Приходим мы в Берлин…

– Прадедушка! – сказал близстоящий правнук. – А прабабушка говорила бабашке, а бабушка говорила маме, а мама мне говорила – это прабабушка ходила в Берлин, а ты нет, ты заведующий был.

– Как так – она, а я нет! – провозгласил прадед и, словно в свидетельство, тронул свои седые усы. – А когда же ты говорить научился, ведь ты не умел!

– А я давно живу, прадедушка, мне семь лет восьмой, я вырос уже!

– Ишь ты поколение скорое какое, а я и не заметил, я и не помнил тебя, я думал, ты глупый еще!

– Нет, я умный уже, прадедушка. Я все знаю. Молодое поколение, которое без дыхания слушало старого ветерана.

<Из записных книжек>

1

На суд Божий явились два человека: один еле живой, умирающий, другой цветущий и радостный.

– Что ты делал? – спросил Бог первого.

– Всю жизнь умирал во имя Твое, – отвечал тот.

– Для чего?

– Чтобы не умереть.

– А ты? – спросил Бог второго.

– Всю жизнь боялся смерти и заботился только о теле своем, источнике жизни.

– Для чего?

– Чтобы не погасла в нем жизнь. Тогда сказал Бог обоим:

– Оба вы хотели одного – жизни и ушли от нея, один – в неживой дух, ибо умертвил тело, другой – в мертвое тело, ибо забыл все, кроме тела. И оба вы мертвы. Но вот, если бы вы постигли, что плоть и дух одно, – оба были бы вечно живы и радостны радостью Моей. Не много дорог в мире, а одна, не многие идут по ней.

– Что же теперь делать нам? – спросили согрешившие.

– Понять себя и жить сначала.

2

Вера, Знание и Сомнение (Сказка)

Тысячу лет тому назад жила на свете царица Вера, вечная невеста Бога. И пламенем любви и силы своей она светила над людьми и давала им радость в жизни. Искры огня ее были душами всех людей и давали им радость в жизни. Искры огня ее были душами всех живых тварей на земле, и счастье никогда не уходило со света, никогда во все время, как жила Царица Вера – пламенная Невеста Небесного Жениха.

И вот Вера была так богата сама собою, что никогда не мотала богатства своего. Она отдавала людям любовь и силу свою без счета и возврата и наконец совсем отдалась миру и перестала жить. Но зато в каждом дыхании жизни светил ея свет, и вся земля наполнялась Верою, и росла к небу Любовь, как свет из пламени.

Но прежде чем сойти в мир, каждой душе Вера дала свет свой и рассеялась оттого, как Бог рассеивается ночью в звездах небес.

Везде была Вера – и нигде ее не было. Это было оттого, что она променяла свой могучий единый Свет на миллионы искр. Искр-душ в мире стало миллион, но это были искры, а не Солнце, как тысячи медных копеек хоть и стоят золота, но не золото.

Вера раньше знала только одна про самое себя, теперь ее узнало все живое, ибо она разменялась ради этого Знания из-за любви своей, у великого хитреца менялы – Сомнения.

Сомнение променял все золото Веры на медяки и пустил их в оборот по миру.

Исчезла со Света Вера, ибо Она разменяла у Сомнения свое золото уверенности и надежды на медяки Знания, а золото оставила у менялы Сомнения.

3

Мужик рыбу ловил. Поймал щуку. Щука говорит:

– Пусти, мужичок, я тебя за то научу голоса всех животных, их чувствие и сознание понимать.

Мужик подумал: щуку я один раз съем, а эта наука мне на всю жизнь годится, и пустил щуку.

Едет он раз с женой. У них кобыла, а на площади чужой жеребец стоит. Увидел кобылу и заржал голосом. Мужик тут взял и улыбнулся один раз: он вспомнил