Любимых убивают все - Сабрина Хэгг

знает… понимает, кто она такая, что она из себя представляет. Она живет с собой в согласии. И непоколебимое знание того, что она герцогиня Д’Амальфи и что за этим стоит, как бы возвышает ее надо всеми персонажами. Возвышает даже над смертью! Они могут отнять у нее титул, но то, что лежит в самой глубине ее характера, то, что делает ее героцогиней Д’Амальфи, у нее никто и ничто не сможет отнять. Помнишь, когда ей говорят, что ее убьют, она выкрикивает: I am the Duchess of Malfi still![49]? Это такой был сильный момент. Все остальное просто меркнет по сравнению с этим возгласом… Помнишь ее брата, который думает, что он оборотень? Он-то ведь полная противоположность герцогине, он вообще не понимает, что он такое. Мне кажется, его болезнь ввели только для того, чтобы эту вот мысль подчеркнуть… Так ужасно и так глупо жить, не зная и не понимая, кто ты такой. Ты не только свою жизнь рушишь, но и жизни окружающих.

– Я никогда даже не задумывалась об этом подтексте, – призналась Йенни. – Для меня это всегда была пьеса о коррумпированности и незначительности любых титулов и званий в контексте… хм-м… вечности, перед лицом смерти. Но мне кажется, у тебя вышла очень крутая интерпретация. Нужно будет перечитать, держа ее в голове. А вообще, знаешь, о чем я думаю последние несколько месяцев?

– О чем? – спросил Аксель, разворачиваясь к Йенни. Он слушал ее, оперевшись о перила балкона. Пальцы его ритмично стучали по ржавым металлическим прутьям.

– Тебе никогда не нужна была моя помощь с сочинениями по шведскому. С анализом текстов у тебя все в полном порядке. И тебе всегда есть что сказать абсолютно о любой книге. Моя помощь тебе была не нужна, но почему-то ты всегда делал вид, будто в ней нуждаешься.

– Ты меня раскусила. – Аксель расплылся в улыбке. – Мне просто хотелось найти какой-то предлог, чтобы проводить с тобой время. И еще мне всегда было интересно узнать, что ты думаешь о тех книгах, которые нам задавали.

– Просто пригласить меня на фику – это слишком просто, да? Вариант для слабаков, – проговорила Йенни, насмешливо улыбнувшись ему в ответ.

– Я не ищу простых путей! Ты же знаешь.

– Да, я заметила. Но возвращаясь к нашей герцогине и ее возгласу, который так тебя впечатлил… Это так прикольно, когда ты можешь просто выкрикнуть свое имя в такой момент, и это будет, во-первых, звучать так круто и пафосно, во-вторых, значить так много. Жаль, это больше так не работает у нас в двадцать первом веке. Только представь: меня собираются задушить, а я такая: «Но я все еще Йенни Андерссон!»

– Вообще-то это очень даже работает с тобой! – ответил Аксель и подошел к ней вплотную. Рука его легла поверх ее ладони. – Йенни Андерссон – звучит гордо! И значит очень много. – Он оставил один протяжный поцелуй у нее на шее. – Йенни Андерссон – это безграничный талант, классное чувство юмора. – Затем еще несколько чуть ниже, у самой ключицы. Йенни прикрыла глаза и шумно выдохнула. – Это… это невероятная выносливость, безумные книжные рекомендации, – продолжал он, не отрывая губ от кожи Йенни. – Знание абсолютно всего кинематографа. В конце концов, целых три созвездия!

– Да ладно тебе, – прошептала Йенни смущенно. Аксель отпрянул от нее немного, чтобы видеть ее лицо. – Уж про талант, выносливость и кинематограф ты прям загнул. Я не изучила и одной десятой важных фильмов. Но ты лучше поделись со мной, что ты тогда про себя скажешь?

– А теперь твоя очередь. Придумай ты что-то.

Аксель взял лицо Йенни в свои ладони и мягко улыбнулся. Она крепче прижала их к щекам, тихонько вздохнув.

– Помнишь, мы как-то говорили о том, как неприспособлен наш язык точно и корректно обозначать крайности человеческого опыта? Ты говорил, правда, тогда только про страдание… Ты сказал, что мы его никак не называем и не конкретизируем, потому что назвать свое страдание, облечь его в словесную форму означало бы себя по новой травмировать. Мол, нам не нужны в языке такие слова. – Аксель кивнул. – Но мне кажется… мы забыли про другую крайность… про так называемое счастье. Мы либо в него не верим и никак не обозначаем, ведь если не до конца верить, что оно существует, то потом не так страшно его отпускать. Либо мы в него верим, мы его ощущаем, но все равно никак не называем, потому что это означает… запихнуть в рамки – временные или эмоциональные. И ты… ты как раз такая вот крайность, в которую очень сложно поверить. И определить тебя хоть какими-нибудь словами означает тебя ограничить. А я не хочу этого делать. Я не знаю, сколько еще сотен лет должен эволюционировать язык, чтобы я нашла хоть какое-то слово, которым смогла бы тебя описать. – Она зажмурилась, прильнула губами к запястью Акселя. – И именно поэтому я сниму о тебе кино. Потому что кино безгранично.

– Просто признай, что тебе нечего сказать обо мне.

– Что? – возмутилась Йенни. – Вот в чем-в чем, а в этом ты меня обвинять не можешь! Спроси у Луи или у мамы моей, сколько я о тебе говорю! Мне кажется, у них у обоих уже аллергия на твое имя.

– Ты обсуждаешь меня со своей мамой? – спросил Аксель томно, смешно играя бровями. – И что ты ей рассказываешь?

– Ну… рассказываю про твой комикс, про книги, которые мы читаем. Обычно она спрашивает о тебе, когда я сижу в гостиной и как идиотка улыбаюсь из-за наших переписок. Как-то раз, по-моему, ты тогда сам посмотрел «Персону» и настрочил мне огромное сообщение с твоей интерпретацией фильма плюс рисунок той сцены в конце, и я читала, понимая, что это чисто мои мысли. Я думала, умру на месте от счастья. А когда увидела рисунок… Это был самый настоящий восторг. И мама тогда посмотрела на меня серьезно и сказала: «Ну, либо твой Аксель там научился цветные мыльные пузыри из носа и ушей пускать, либо я не понимаю, из-за чего ты сидишь в полуобморочном состоянии».

Аксель рассмеялся:

– Я и не подозревал, что ты так обрадовалась тогда.

– То есть голосовое сообщение в семнадцать минут никак и ни на что не намекало?

– Не, ну что это уровень пузырей из носа я не догадывался!

Они расхохотались, и смех этот мягко прокатился вдоль сонной улицы, а после стремительно и весело умолк. Йенни вскоре заснула, а Аксель, устроившись на балконе, чтобы ее не разбудить, продолжил листать десятки открытых вкладок в