Собрание сочинений. Том 7. 2010-2012 - Юрий Михайлович Поляков
– Да, здесь! – подхватил игровод. – Это очень опасное место! Я знаю одного талантливого юношу, который прибыл сюда почти девственником и за неделю стал матерым донжуанищем…
– Уж не ты ли это, Коко? – прыснула вятская обманщица.
– Я сюда работать приехал, – желудочным голосом ответил Андрей Львович.
– А где же наш повелитель пресмыкающихся? – полюбопытствовал режиссер.
– Повелитель уехал в Москву – с Шерстюками договариваться, – с едва уловимой брезгливостью сообщила Вероника.
– Если будет скучно, милости просим… Развеселим!
– Спасибо, но я сюда обычно приезжаю, чтобы побыть одной. До ужина!
Проводив влипчивым взглядом удаляющиеся ягодицы Вероники, Жарынин дружески хлопнул соавтора по плечу:
– Не журитесь, коллега! Радуйтесь, что избавились от нее! Зачем вам лишняя дюжина рогов?
…В опустевшей столовой Татьяна с нарочитым шумом собирала со столов посуду и, увидев опоздавших, неприветливо блеснула золотым зубом: мол, вы бы еще завтра пришли, сочинители! Под пальмой на месте скандального Жукова-Хаита сидел тихий, гладко выбритый, аккуратно причесанный незнакомец в потертом джинсовом костюмчике и пестрой рубашке с отложным воротником. Попивая компот, он с симпатией разглядывал панно Гриши Гузкина и морщил интеллигентное лицо, когда злая официантка швыряла грязные тарелки или приборы с особым грохотом.
– Здравствуйте, коллеги! – Незнакомец вежливо привстал и даже сделал такое движение рукой, словно приподнял шляпу. – Отличный сегодня денек!
– Великолепный! – кивнул Жарынин, усаживаясь.
– Здравствуйте, – эхом отозвался писодей, уверенный, что где-то уже видел этого человека.
– Бабье лето, – сообщил джинсовый, чуть пришепетывая. – Помните, у Марика Животинского?
Ах, бабье лето!
Лес золотого цвета!
Ах, бабье лето!
Зачем тебе пальто?
Ах, бабье лето!
Я шлю вам два привета.
Один за это,
А другой – за то!
Конечно, перевод не передает всех нюансов идиша. Но что же делать…
– А кто перевел? – полюбопытствовал Кокотов.
– Я… – Полузнакомец скромно потупился. – Великий был язык! Погиб, сгинул, исчез, как и вся грандиозная местечковая Атлантида, измученная погромами и потопленная в крови революции.
– А я-то думал, что местечковые писатели просто переехали в Москву и перешли на русский язык, окончательно его испортив! – ехидно возразил игровод.
– Наглая имперская ложь! Переступив черту, мы обогатили Русь ветхозаветной мудростью и новыми смыслами.
– Спасибо! До сих пор не знаем, что с этим богатством делать! – съязвил режиссер, бросив косой взгляд на «Пылесос».
– Большой художник, не правда ли?! – воскликнул знаток идиша.
– Кто?
– Гузкин.
– Огромный!
– Я недавно слушал его интервью на «Эго Москвы». Светлый ум! Он ведь теперь роман сочинил. Знаете?
– Еще бы! Какой же еврей не хочет быть великим русским писателем! – подтвердил Дмитрий Антонович.
– А что сегодня на обед? – встрял Кокотов, чувствуя, как разговор сползает в непростительный антисемитизм.
– О! Вы не поверите, порции увеличились в два раза!
Тем временем Татьяна подкатила тележку и, словно подтверждая сказанное, выставила на стол тарелки с супом, где, к удивлению обедающих, появились очевидные признаки мяса. Предложенные на второе сосиски тоже успели подрасти: Огуревич держал слово.
– А куда все подевались? – удивился Жарынин, оглядываясь.
– Письмо сочиняют, – ответила официантка.
– Какое письмо?
– Проценке разрешили внаглую по холодильникам шарить. Нотариус заверил. Пишут коллективный протест.
– Танюша! – проговорил полузнакомец ласково. – Мне бы еще компотику!
– Без проблем! – грозно ответила подавальщица и грохнула перед ним граненый стакан, полный давно забытых сухофруктов – изюма, урюка и прочего витаминного безрассудства.
– Благодарю, голубушка!
Он принялся за компот, а соавторы – за суп. Сначала ели молча – только ложки торопливо скребли по дну тарелок да знаток идиша звучно обсасывал, держа за хвостик, сморщенную черную грушу.
– А вы слышали, какая радость?! – воскликнул он, съев сухофрукт.
– Что еще случилось? – насторожился игровод, приступая к сосискам, почти погребенным в тушеной капусте.
– Принято решение поставить в Москве памятник Бродскому. Рядом с американским посольством.
– Наконец-то! – обрадовался режиссер. – Так, может, и до Тютчева дело дойдет.
– Насмешничаете? – поджал губы джинсовый и глянул на Жарынина, как мудрый пращур – на ребенка, который слепил куличик из погребального пепла.
– Что вы, Федор Абрамович! Сердечно рад! А когда мы будем иметь счастье видеть очаровательную Анастасию Михайловну?
– Дня через три. Она сдает объект. Ну, будьте здоровы! – Он промокнул губы квадратиком туалетной бумаги, встал, прохладно кивнул и удалился обиженным шагом.
– Это кто был – Жуков-Хаит? – глядя ему вслед, шепотом спросил Кокотов.
– Да, это он.
– Невероятно!
– Перекоробился… – философически вздохнул игровод.
– Но так не бывает!
– Бывает, и даже чаще, чем вы думаете.
– Ничего не понимаю!
– А вы и не поймете, пока не узнаете удивительную историю рода Жуковых-Хаитов.
– Расскажите!
– Когда закончим синопсис.
– Нет, сейчас.
– Авансом, что ли?
– Ну, хотя бы и авансом.
– Я смотрю, вам понравилось… Татьяна, еще сосисок и компота! – крикнул Жарынин. – Мне и Андрею Львовичу!
– Я наелся.
– Проголодаетесь. Возьмем с собой, в номер. Идемте! Это длинная история…
…Итак, вообразите: начало двадцатых годов, только что закончилась кровавая Гражданская война. Юная красавица Юдифь, единственная дочь киевского ювелира Соломона Гольдмана, двоюродная сестра уже известного вам Кознера, служит в местной ЧК, куда ее по-родственному устроил кузен. Работа рутинная: реквизировать буржуев, расстреливать заложников – профессоров, попов, монархистов, контриков, ловить и перевоспитывать бандитов. Ах, как она была хороша, эта Юдифь! Весь карающий орган революции, несмотря на страшную занятость, был влюблен в ослепительную девушку: и латыш Арвид Пельше, и венгр Атилла Спелеш, и китаец Чжао Вэй, и чех Ярослав Мосичка, и поляк Анджей Кокотовский…
– Я бы попросил! – обиделся Кокотов.
– Ладно! Уж и пошутить нельзя! И поляк Станислав Болтянский.
– Брат?
– Брат. Трудно было, взглянув на нее, не загореться желанием: юная чекистка поражала воображение той особенной, строгой и призывной левантийской красотой, которая не однажды, опьяняя жестоких венценосных гоев, спасала народ Израиля от гибели, позора или разорения. Кстати, родители назвали дочь в честь благочестивой вдовы Юдифи, которая после ночи любви отсекла голову вавилонскому сатрапу Олоферну и спасла свой народ от поругания. Ах, как она была хороша!
– Вы что, видели Юдифь в молодости? – удивился писодей.
– Видел, и вы тоже можете увидеть, если зайдете в библиотеку. Вы который день в «Ипокренине»?
– Девятый, кажется…
– А в библиотеке еще не были, писатель! Стыдно! Там, между прочим, висит фотография. Открытие «Ипокренина». На снимке Юдифь стоит между Горьким и кузеном Кознером. А до этого она служила в Наркомпросе в особом подотделе, где занимались переводом русской орфографии с кириллицы на латиницу. Но потом Сталин из-за пустяка снял Луначарского с должности. Нарком в ожидании своей жены, актрисы Розенель, опаздывавшей после спектакля на вокзал, задержал всего-то на полчасика поезд Ленинград – Москва. После отставки Луначарского подотдел
Откройте для себя мир чтения на siteknig.com - месте, где каждая книга оживает прямо в браузере. Здесь вас уже ждёт произведение Собрание сочинений. Том 7. 2010-2012 - Юрий Михайлович Поляков, относящееся к жанру Русская классическая проза. Никаких регистраций, никаких преград - только вы и история, доступная в полном формате. Наш литературный портал создан для тех, кто любит комфорт: хотите читать с телефона - пожалуйста; предпочитаете ноутбук - идеально! Все книги открываются моментально и представлены полностью, без сокращений и скрытых страниц. Каталог жанров поможет вам быстро найти что-то по настроению: увлекательный роман, динамичное фэнтези, глубокую классику или лёгкое чтение перед сном. Мы ежедневно расширяем библиотеку, добавляя новые произведения, чтобы вам всегда было что открыть "на потом". Сегодня на siteknig.com доступно более 200000 книг - и каждая готова стать вашей новой любимой. Просто выбирайте, открывайте и наслаждайтесь чтением там, где вам удобно.
